в какой последовательности читать довлатова
Книги автора в списках
Цитаты из книг автора
Из книги «Компромисс» — Все цитаты
Хрущев принимал литераторов в Кремле. Он выпил и стал многословным. В частности, он сказал: — Недавно была свадьба в доме товарища Полянского. Молодым подарили абстрактную картину. Я такого искусства не понимаю. Затем он сказал: — Как уже говорилось, в доме товарища Полянского была недавно свадьба. Все танцевали, этот. как его. Шейк. По-моему, это ужас. Наконец он сказал: — Как вы знаете, товарищ Полянский недавно сына женил. И на свадьбу явились эти. как их там. Барды. Пели что-то совершенно невозможное. Тут поднялась Ольга Берггольц и громко сказала: — Никита Сергеевич! Нам уже ясно, что эта свадьба — крупнейший источник познания жизни для вас!
Из книги «Соло на ундервуде» — Все цитаты
Казалось бы, люби и все. Гордись, что Бог послал тебе непрошенную милость. Читая гениальные стихи, не думай, какие обороты больше или меньше удались автору. Бери, пока дают, и радуйся. Благодари судьбу. Любить эту девушку — все, что мне оставалось. Разве этого недостаточно? А я все жаловался и роптал. Я напоминал садовника, которые ежедневно вытаскивает цветок из земли, чтобы узнать, прижился ли он.
Из книги «Филиал (Записки ведущего)» — Все цитаты
Твои безобразия достигали курьезов. Помнишь, как ты вернулся около четырех ночи и стал расшнуровывать ботинки. Жена проснулась и застонала: – Господи, куда в такую рань. – Действительно, рановато, рановато, – пробормотал ты. А потом быстро разделся и лег…
«Компромисс»… и «Компромиссис». С чего начать чтение Сергея Довлатова
Сергей Довлатов относится к писателям, которые хорошо писали о чем угодно. Прекрасный рассказчик и стилист, он не выдумывал запутанных сюжетов — достаточно собственных жизненных обстоятельств, которые можно пересказать и слегка приукрасить. Произведения Довлатова зачастую разбиты на новеллы, объединенные одной темой: как он сторожил зеков на зоне, или пытался работать журналистом, или просто жил — так или иначе все сводится к жизнеописанию, в котором Довлатов очень хорош.
Вот несколько произведений, с которых стоит начать знакомство с Довлатовым.
«Соло на Ундервуде» / «Соло на IBM»
Не лучшее произведение для старта (скорее уж для финиша), но важное для объяснения Довлатова и его творчества. В какой-то степени «Соло» — основа. Проза Довлатова анекдотична в самом лучшем смысле: она словно соткана из смешных историй. Таковы же Хармс, Зощенко, Чехов — на последнего, как говорил Довлатов, писателю хочется быть похожим больше, чем на любого другого русского классика. Ради анекдотичности Довлатов часто жертвовал достоверностью; все его произведения псевдодокументальны, и их герои из числа реальных людей, бывало, обижались на писателя за это.
«Соло» — записные книжки с теми самыми анекдотами, многие из которых использованы в прозе Довлатова: смешные случаи, диалоги, опечатки в газетах. По большей части это настоящие истории из жизни писателя в СССР («Соло на ундервуде») и в эмиграции («Соло на IBM»). Тут мало что приукрашено, разве что из стилистических нужд. Прямую речь персонажей — будь то сам Довлатов, его родственники, писатели и художники — Довлатов редактировал только исходя из одного принципа, которому был верен во всей прозе: все слова в предложениях начинаются с разных букв.
Найман и Бродский шли по Ленинграду. Дело было ночью.
— Интересно, где здесь Южный Крест? — спросил вдруг Бродский.
Найман сказал:
— Иосиф! Откройте словарь Брокгауза и Ефрона. Найдите там букву А. И поищите там слово «Астрономия».
Бродский ответил:
— Вы тоже откройте словарь на букву А. И поищите там слово «Астроумие».
— У меня есть повесть «Компромисс». Хочу написать продолжение. Только заглавие все еще не придумал.
Бахчанян подсказал:
— «Компромиссис».
«Зона. Записки надзирателя»
В 60-е Довлатов окунулся в жизнь творческой интеллигенции Ленинграда, познакомился с Бродским и другими видными поэтами. А затем вылетел из университета и на три года уехал служить — причем не просто в армию, а охранять исправительную колонию в Коми. Эта служба сыграла свою роль в формировании Довлатова как писателя (Бродский замечал, что он вернулся из армии как «Толстой из Крыма»). Который, правда, в СССР так и не был издан. Подлинник «Зоны» он вывозил из СССР на микропленках через знакомых. В 80-е, приехав в Америку, он опубликует «Зону» одной из первых.
Роман представляет собой 14 новелл о жизни заключенных и надзирателей. Эпизоды чередуются с письмами самого Довлатова к издателю, где он рассказывает о своей текущей жизни — а он на тот момент уже эмигрировал в Америку и не без труда наслаждался свалившейся на него свободой. И у чрезвычайно разных периодов — 60-е в исправительной колонии в Коми и 80-е в США — находятся общие черты. Формально это лагерная проза, но не такая мрачная, как у Шаламова или Солженицына. Конечно, не потому, что написана не от лица заключенного: скорее дело в том, что Довлатов не пытается пугать привычным для лагерных текстов натурализмом, а найти и описать что-то человеческое и хорошее даже в таких тяжелых условиях.
«Компромисс»
12 новелл о работе Довлатова в газете «Советская Эстония» в 70-е годы. Довлатов силен не в сложных сюжетах, но в крутой сегментированной подаче. Здесь каждая новелла выстроена по одному принципу. Сначала — сухая и ничем не примечательная заметка из советской газеты, написанная собственно героем «Компромисса». Потом — основная часть: история ее написания. Например, 50-летие таллинского ипподрома: в газете — пафосный рассказ о советских жокеях и зоотехниках, чествование ветеранов конного спорта. В свою очередь, из основной части новеллы мы узнаем, что ипподром — единственное место в городе, где торгуют в розлив дешевым портвейном. На месте автор знакомится с жокеем, который в итоге сдает ему подставных лошадей и какое-то время приносит нормальные барыши. В таком полуплутовском духе раскрывается дюжина журналистских заданий героя — вроде скучных и безобидных, но процесс их выполнения описывается в самых уморительных деталях. Как и многие тексты Довлатова, «Компромисс» — фиксирование всей абсурдности жизни и творческой работы при советской власти.
«Заповедник»
За пару лет до эмиграции Довлатов успел поработать экскурсоводом в Пушкинском заповеднике в Михайловском, и это также становится материалом для его прозы. Порядком измученный неустроенностью по жизни и алкоголем, по традиции он сам выступает прототипом главного героя повести «Заповедник». Кое-что Довлатов почерпнул и из опыта работы в заповеднике его друга Бродского.
«Заповедник» больше других произведений Довлатова похож на фикшен и вообще представляет собой что-то необычайно цельное для автора, склонного разбивать любое повествование на эпизоды. Герой вынужденно привязан к месту и времени, но ведет он себя все еще по-довлатовски. Он хоть и грустит, но необычайно остроумен, и приехал не только заработать, но и попутно разобраться в себе и в том, что именно пушкинского осталось в этих местах. Из всех текстов Довлатова этот больше всего напрашивается на экранизацию (она существует и я не рекомендую), но лучше — на меланхоличный квест.
— Вы любите Пушкина? — неожиданно спросила она.
Что-то во мне дрогнуло, но я ответил:
— Люблю… «Медного всадника», прозу…
— А стихи?
— Поздние стихи очень люблю.
— А ранние?
— Ранние тоже люблю, — сдался я.
— Тут все живет и дышит Пушкиным, — сказала Галя, — буквально каждая веточка, каждая травинка. Так и ждешь, что он выйдет сейчас из-за поворота… Цилиндр, крылатка, знакомый профиль…
Между тем из-за поворота вышел Леня Гурьянов, бывший университетский стукач.
— Борька, хрен моржовый, — дико заорал он, — ты ли это?!
Я отозвался с неожиданным радушием. Еще один подонок застал меня врасплох. Вечно не успеваю сосредоточиться…
Подробнее об особенностях «Заповедника» и истории его создания можно прочесть здесь.
Книга недели7 книг Довлатова, обязательных к прочтению
Юмористическая и вместе с тем печальная проза
Сергей Довлатов — известный советский журналист и один из самых читаемых русскоязычных писателей конца ХХ века. Его проза не издавалась в СССР, и в 1978 году писатель эмигрировал сначала в Вену, а затем — в США. Именно Довлатов стал вторым автором после Набокова, которого издали в The New Yorker. Алексей Герман-младший снял одноименный фильм, который является первой художественной картиной о жизни писателя. Премьера «Довлатов» совершилась на 68-ом Берлинском кинофестивале, а сама лента получила приз жюри читателей газеты Berliner Morgenpost и «Серебряного медведя». 26 февраля в СМИ объявили, что права для проката фильма на английском языке приобрела компания Netflix, а Alpha Violet заключила сделки по продажам прав на фильм во Франции, Италии, Испании, Португалии и Бразилии.
The Village Казахстан предлагает вспомнить, какие книги Довлатова стоит прочитать перед просмотром фильма.
Чемодан
«Чемодан» — один из знаменитых и знакомых сборников Сергея Довлатова. Автор рассказывает про вещи, у которых есть история. Через странные, нелепые, драматичные и смешные истории вещей из чемодана автор рассказывает свою историю — жизнь советского писателя и журналиста.
Я оглядел пустой чемодан. На дне — Карл Маркс. На крышке — Бродский. А между ними — пропащая, бесценная, единственная жизнь.
Иностранка
Светлая и одновременно грустная книга о человеке, который чувствовал себя чужим, — но эта повесть не только о женщине на чужбине. «Иностранка» — обо всех людях, которые уезжают в поисках лучшей жизни и о разных судьбах — у каждого неповторимый характер, индивидуальный стиль речи, недостатки и достоинства. Книга обязательна к прочтению тем, у кого разбито сердце, но нет желания отчаиваться.
— Почему среди людей гораздо больше мрачных, чем веселых?
— Мрачным легче притворяться.
Ремесло
Автобиографическая повесть состоит из двух частей: жизнь в Советском союзе и в США — без преувеличений и хвастовства. Это наблюдение за жизнью и взаимоотношениями людей. Автор показывает настоящего себя — с проблемами и мыслями. Происходящее в книге можно описать одной из цитат: «Нужно выпить. Нужно выпить. Нужно выпить. А то будут жертвы. Необходимо выпить и мирно разойтись».
Подготовиться к эмиграции невозможно. Невозможно подготовиться к собственному рождению. Невозможно подготовиться к загробной жизни. Можно только смириться.
Филиал
Если говорить о фактах, события книги описывают жизнь работников русской эмигрантской газеты в Нью-Йорке. А внутри — будни и сплетни филиала и, главное, о первой любви и симпатии. Не только к женщине, но и к окружающим: к журналистике, конференции и России.
Однако я страдал и мучился. Ведь каждый из нас есть лишь то, чем себя ощущает. А я ощущал себя глубоко и безнадежно несчастным. Наутро я решил, что буду вести себя по-другому. Я думал: «Женщины не любят тех, кто просит. И по возможности — не спрашивай. Бери, что можешь сам. А если нет, то притворяйся равнодушным».
«Наши» — это сборник из 12 глав с фирменной дерзостью и горькой иронией. Это грустные и веселые истории о родственниках: еврейскому и армянскому деду, дядьям — Леопольду, Михаилу, Роману, и тете Маре с мужем Ароном, двоюродному брату, жене, дочке и, конечно, родителям. Есть даже часть про собачку.
Согласитесь, имя в значительной степени определяет характер и даже биографию человека.
Анатолий почти всегда нахал и забияка.
Борис — склонный к полноте холерик.
Галина — крикливая и вульгарная склочница.
Алексей — слабохарактерный добряк.
В имени Григорий я слышу ноту материального достатка.
В имени Михаил — глухое предвестие ранней трагической смерти. (Вспомните Лермонтова, Кольцова, Булгакова. )
Заповедник
Очередная книга о непризнанном человеке, только теперь фон действий — Пушкинский заповедник. Автор пишет про потерянную интеллигенцию, про пьянство, про любовь, про людей и про жизнь очень ненавязчиво.
Собственно говоря, я даже не знаю, что такое любовь. Критерии отсутствуют полностью. Несчастная любовь — это я еще понимаю. А если все нормально? По-моему, это настораживает. Есть в ощущении нормы какой-то подвох. И все-таки еще страшнее — хаос.
Компромисс
Настоящие behind the scene о журналистских буднях. Сборник разделен на 12 глав: каждая из них начинается с газетной статьи, а дальше описывается, как все было на самом деле. Довлатов показывает, что попадало в газеты и насколько приукрашена и искажена была реальность. Как всегда, неизвестно, где правда, а где вымысел.
В жизни газетчика есть все, чем прекрасна жизнь любого достойного мужчины. Искренность? Газетчик искренне говорит не то, что думает. Творчество? Газетчик без конца творит, выдавая желаемое за действительное. Любовь? Газетчик нежно любит то, что не стоит любви.
«У любви нет размеров»: о жизни и творчестве Сергея Довлатова
Жизнь и вдохновение
Родословная. Довлатов родился в 1941 году в Уфе. Его отец был театральным режиссером, мать – актрисой и корректором.
Учеба и армия. В 1944-м семья переехала в Ленинград. Там с 1959-м Довлатов учился на отделении финского языка филологического факультета Ленинградского государственного университета. За неуспеваемость Сергея исключили, и он отправился на три года в армию. Служил в охране исправительных колоний в Республике Коми. Его друг Иосиф Бродский вспоминал, что Довлатов вернулся домой, «как Толстой из Крыма, со свитком рассказов и некоторой ошеломленность во взгляде». Будущий писатель сразу же снова поступил в ЛГУ, но уже на факультет журналистики.
Творчество. Начал писать Довлатов еще в армии, осенью 1962-го. Воспоминания об охране лагерных бараков легли в основу повести «Зона: записки надзирателя». Это 14 отдельных эпизодов о жизни заключенных и охранников. Акцент в произведении не на жертвах системы, как в прозе Солженицына или Шаламова, а на сходстве вольной жизни и заключения. Лучшим в своей новеллистике Довлатов считал рассказ о том, как на зоне ставили спектакль «Кремлевские звезды». Про книгу писатель говорил так: «Имена, события, даты – все здесь подлинное. Выдумал я лишь те детали, которые несущественны».
С 1972-го три года Довлатов жил в Эстонской ССР. Чтобы получить прописку в Таллине, ему пришлось два месяца работать кочегаром в котельной, а параллельно – внештатным корреспондентом газеты «Советская Эстония». Из этого опыта снова родился сюжет: журналистскую работу он описал в «Компромиссе» – сборнике из 12 новелл, в которых иронично показаны редакционные правила и нравы тех лет.
На создание повести «Заповедник» об интеллигенте-экскурсоводе Борисе Довлатова снова вдохновил собственный опыт. После Эстонии с 1976-го он год работал в музее-заповеднике А. С. Пушкина «Михайловское» под Псковым. Правда, одним из прототипов протагониста иногда называют Бродского, который хотел устроиться туда библиотекарем. В 2018-м вышла одноименная экранизация с Сергеем Безруковым в главной роли.
После работы в Михайловском Довлатов вернулся в Ленинград и продолжил писать, но журналы и издательства отказывались его печатать из-за идеологических убеждений.
Отъезд в США. В 1978-м преследования властей вынудило Довлатова эмигрировать в Америку. «Единственной целью моей эмиграции была творческая свобода», – поделился писатель в одном из интервью. Он поселился в Нью-Йорке, где устроился главным редактором еженедельной газеты «Новый американец». С ним работал эссеист и литературовед Александр Генис, который позже выпустил о своем друге книгу «Три города Сергея Довлатова», филологический роман и цикл передач «Довлатов и окрестности». В среде приезжих «Новый американец» быстро стал популярен. Книги Довлатова начали печатать одну за другой, а статьи попали в Partisan Review и The New Yorker.
Первой художественной прозой о чужой стране стала повесть «Иностранка». Действие разворачивается в русском районе Нью-Йорка. В центре сюжета – представители «третьей волны» русской эмиграции. Главная героиня – Маруся Татарович – однажды решила, что «всё уже было», и уехала из СССР в поисках счастья.
Не все работы Сергея Довлатова вызывают смех. Повесть «Филиал», например, – это грустная история о журналисте-эмигранте Далматове, который случайно встретил свою первую возлюбленную Тасю. Случилось это в Лос-Анджелесе, куда героя отправили в командировку из Нью-Йорка.
Личная жизнь. Довлатов был трижды женат (дважды – официально). У него четверо детей. Дочь от первого брака – Мария Пекуровская – вице-президент рекламного отдела кинокомпании Universal Pictures.
Алкоголизм. Сергей Донатович долго боролся с пьянством. Писатель Александр Генис вспоминал: «Он ненавидел свои запои и бешено боролся с ними. Не пил годами, но водка, как тень в полдень, терпеливо ждала своего часа. Признавая ее власть, Сергей писал незадолго до смерти: “Если годами не пью, то помню о Ней, проклятой, с утра до ночи”».
Наследие. В эмиграции Довлатов прожил 12 лет до самой смерти в 1990 году. Умер в возрасте 49 лет от сердечной недостаточности. За это время вышло 12 его книг в США и Европе. В СССР работы Сергея Донатовича выходили в самиздате. Сейчас Довлатов – один из самых читаемых и издаваемых русских авторов. «Зона», «Чемодан», «Заповедник» входят в список 100 книг, которые Министерством образования и науки России рекомендует к прочтению школьниками.
Топ 7 цитат из книг Довлатова
Книги Сергея Донатовича во многом автобиографичны. Он черпал вдохновение в перипетиях собственной жизни, поэтому довлатовская проза такая честная, прямая, местами грустная или до слез смешная. Выбрали семь цитат из главных его произведений.
✏ Порядочный человек тот, кто делает гадости без удовольствия… («Компромисс», 1981)
✏ Мы без конца проклинаем товарища Сталина, и, разумеется, за дело. И все же я хочу спросить – кто написал четыре миллиона доносов? («Зона. Записки надзирателя», 1982)
✏ Знаете, я столько читал о вреде алкоголя! Решил навсегда бросить… читать. («Заповедник», 1983)
✏ Молчание – огромная сила. Надо его запретить, как бактериологическое оружие… («Наши», 1983)
✏ Не я покидаю Россию! Это Россия покидает меня. («Иностранка», 1986)
✏ Я думаю, у любви вообще нет размеров. Есть только – да или нет. («Чемодан», 1986)
✏ Может быть, то, что называют эгоизмом, – всего лишь умение дорожить собой? («Филиал», 1990)
Что Довлатов советовал читать
1 июля 1963 Сергей отправил актрисе Тамаре Уржумувой письмо, в котором советовал произведения, которые следует прочесть каждому. «Большинство из них Вам, очевидно, знакомы, но это не страшно. Вы хоть будете знать, какие книги мне нравятся», – комментировал автор.
На момент составления этого книжного списка ему было 22 года. В нем писатель называл Достоевского «лучшим прозаиком всех времен и народов», а «безоговорочно любимым» – Оноре де Бальзака. Хемингуэй, по словам Довлатова, «писатель, которому я верил. Его кодексом была “Честная игра”. Мужчина должен быть прост и силен. Хладнокровных и рассудительных женщин он не любил. Все, как природа велела. Дети – ребячливы, собаки послушны и т. д. Он любил легкую и теплую одежду, умных и чистых животных, сероглазых слабеньких женщин, и сам был широкоплечий человек с круглым кошачьим подбородком. Он был настоящий писатель».
Смешил всех вокруг, но сам страдал от депрессии. К 80-летию Сергея Довлатова
Родился в семье беспартийной творческой интеллигенции
Семья уехала в эвакуацию из Ленинграда в Уфу в самом начале войны. Мама, Нора Сергеевна, была актрисой, но в силу нехарактерной для людей этой профессии объективной самооценке решила оставить это ремесло, стала корректором в «Лениздате» и посвятила себя воспитанию сына. Довлатов коротко вспоминал свое детство: «Толстый застенчивый мальчик… Бедность… Мать самокритично бросила театр и работает корректором». От мамы Сергей унаследовал удивительное чувство языка, что впоследствии и определило его профессиональный выбор.
Отец, Донат Исаакович, был режиссером, а затем стал администратором в Александринском театре. После возвращения в Ленинград в 1944 году родители развелись, всю дальнейшую жизнь Сергей мало общался с отцом, да и то больше посредством писем.
Сергей Довлатов (слева) в пионерском лагере. Фото: из архива Д. Дмитриева
Был наполовину евреем, наполовину — армянином
Фамилия, перешедшая Довлатову от отца, — Мечик. После развода родителей Сергей взял себе более благозвучную фамилию мамы, Норы Довлатян, изменив ее на русский лад.
Был отчислен из университета
Руководство Ленинградского университета рассталось со студентом отделения финского языка филологического факультета после двух с половиной лет обучения за систематические прогулы, неуспеваемость и «аморальное поведение». По мнению его приятелей, Довлатов поступал туда не случайно: в Ленинград регулярно ходили финские автобусы, поэтому знание языка давало возможность устроиться гидом и между делом спекулировать иностранными вещами.
«Раза четыре я сдавал экзамен по немецкому языку, — вспоминал Довлатов. — И каждый раз проваливался. Языка я не знал совершенно. Ни единого слова. Кроме имен вождей мирового пролетариата. И, наконец, меня выгнали. Я же, как водится, намекал, что страдаю за правду. Затем меня призвали в армию. И я попал в конвойную охрану. Очевидно, мне суждено было побывать в аду…».
Боролся с Бродским за внимание девушки
Утонченная и изысканная студентка Ленинградского университета Ася Пекуровская в конце концов выбрала Довлатова. Бродский вспоминал: «Это была зима то ли 1959, то ли 1960 года. И мы осаждали тогда одну и ту же коротко стриженную миловидную крепость, расположенную где-то на Песках. По причинам слишком диковинным, чтобы их тут перечислять, осаду эту мне пришлось вскоре снять и уехать в Среднюю Азию. Вернувшись два месяца спустя, я обнаружил, что крепость пала».
Ася Пекуровская и Сергей Довлатов
Сергей женился на Асе, но семейная жизнь была недолгой: студент едва сводил концы с концами и не мог обеспечить запросов возлюбленной, привыкшей к красивой и эффектной жизни, много и часто брал взаймы и в итоге был оставлен своенравной девушкой в одиночестве.
Прослужил три года в охране исправительных колоний в Республике Коми
Армейские воспоминания подробно изложены в повести «Зона», главный мотив которой сводится к простой мысли: никакой принципиальной разницы между охранниками и заключенными нет. Видимо, именно в то время Довлатов перестал делить людей на хороших и плохих, окончательно осознав, что в любом человеке много чего намешано независимо от должностей, профессии и национальности. Этот максимально не-черно-белый взгляд на человеческий мир он перенес и в свою литературу. По словам Бродского, Довлатов вернулся из армии «как Толстой из Крыма: со свитком рассказов и некоторой ошеломленностью во взгляде».
После армии выбрал путь журналиста
Закончил отделение журналистики филфака ЛГУ. Параллельно с учебой начал печататься в самых разных изданиях, стал членом Союза журналистов.
Лев Лурье вспоминал: «Надо было писать про передовиков, давались совершенно комические задания, которые, надо сказать, он выполнял с необычайной виртуозностью. Я помню смешной фельетон… о недостаточном качестве супа в столовой кораблестроительного института».
Долго и безуспешно пытался стать членом Союза писателей СССР
Членство давало одну, но неоспоримую привилегию: неприкосновенность от преследований по статье «тунеядство». В 1967 году Довлатов вместе с Бродским, Гординым, Битовым участвовал в вечере молодых литераторов. Во время выступления Сергея зал падал от смеха — успех был ошеломительным.
Но через несколько дней в партию поступила жалоба бдительного литератора: «Грубый антисоветский сионистский шабаш, который прошел в Доме Союза писателей, свидетельствует о том, что в стране распространяется ползучая контрреволюция». Путь в Союз писателей для Довлатов закрылся. С 1967 по 1972 годы все тексты, отправленные им в различные издания, возвращались назад.
Работал кочегаром, чтобы получить таллиннскую прописку
В Эстонию Довлатов переехал в 1972 году в поисках относительной свободы. Действительно, по сравнению с Ленинградом, в Таллине дышалось гораздо легче. Довлатов начал работать в газете «Советская Эстония» и «Молодежь Эстонии», много писал. В одном из эстонских изданий даже обещали выпустить его книгу «Пять углов». Но по несчастному стечению обстоятельств при обыске у одного рьяного антисоветчика обнаружили «Зону» Довлатова. Сотрудники госбезопасности забеспокоились. Писателя выгнали из «Советской Эстонии», уже набранные «Пять углов» отложили на дальнюю полку, а писатель вынужден был вернуться в Ленинград.
Водил экскурсии по Пушкинским горам
Устроиться гидом его подтолкнули нелегкие обстоятельства — работы почти не было, его рассказы не печатали. Сам Довлатов любил рассказывать байку, что в бытность экскурсоводом частенько показывал «филологической молодежи» настоящую могилу Пушкина. Разумеется, за отдельную плату. Именно в это время параллельно Сергей Довлатов начал печататься за границей, передавая свои материалы в журналы «Континент», «Время и мы».
Довлатов проводит экскурсию в Михайловском
Довлатов пил более 30 лет
Были, конечно, перерывы, но фактически он всегда находился в «красной зоне». Это пагубное увлечение началось еще в юности, а его первый брак уже омрачался «утечкой» семейного бюджета: как вспоминала Ася Пекуровская, он каждый день пропивал ровно 2,5 рубля в культовом ресторане «Восточный», а закусывал деликатесами, стянутыми с соседних столиков у ушедших потанцевать посетителей.
В 60–70-е годы в литературных, интеллигентских кругах пили много и буднично (как, впрочем, и вся страна), но Сергей Донатович делал это беспощадно. Периодически он яростно боролся с этой страстью, но сам признавался, что даже в периоды полной «завязки» помнил о водке «с утра до ночи».
Но про Довлатова нельзя сказать, что он «страдал» алкоголизмом. Пить — это был его сознательный страшный выбор. В этом акте спаивания самого себя даже не было характерной для русского человека обреченности, принесения себя в жертву этой сложной жизни, а скорее какой-то грубый самоубийственный порыв.
Лев Лосев иронично вспоминал:
Я видал: как шахтер из забоя,
выбирался С.Д. из запоя,
выпив чертову норму стаканов,
как титан пятилетки Стаханов.
Вся прожженная адом рубаха,
и лицо почернело от страха.
Ну а трезвым, отмытым и чистым,
был педантом он, аккуратистом,
мыл горячей водой посуду,
подбирал соринки повсюду.
На столе идеальный порядок.
Стиль опрятен. Синтаксис краток.
Довлатов в Америке
В 1978 году эмигрировал в США, жил в Нью-Йорке
Достаточно быстро стал ошеломляюще популярным среди читателей и получил высокую оценку западной критики. За годы эмиграции издал двенадцать книг, которые вышли в Америке и Европе на пяти языках.
Был грустным человеком
Приятели Довлатова вспоминали, что несмотря на искрометный юмор, пронизывающий все его рассказы, сам Сергей был очень сдержанным человеком и попросту не умел радоваться и быть счастливым. Даже живя в Нью-Йорке, где он, казалось, получил все, что только можно желать, Довлатов страдал от одиночества и непреодолимой депрессии. «Пьянство мое затихло, но приступы депрессии учащаются. Я всю жизнь чего-то ждал: аттестата зрелости, потери девственности, женитьбы, первого ребенка, минимальных денег, а сейчас все произошло и ждать больше нечего», — писал Довлатов.
Удостоился похвалы Курта Воннегута
Одним из самых очевидных признаний таланта Довлатова за рубежом стала публикация его рассказа в журнале The New Yorker. Кроме него такой чести удостоился только один русский писатель — Владимир Набоков. После этой публикации Довлатову написал Курт Воннегут: «Я тоже люблю вас, но Вы разбили мое сердце. Я родился в этой стране, бесстрашно служил ей во время войны, но так и не сумел продать ни одного своего рассказа в журнал The New Yorker. А теперь приезжаете Вы, и — бах! — Ваш рассказ сразу же печатают. Что-то странное творится, доложу я вам… Я многого жду от вас и от вашей работы. У вас есть талант, который вы готовы отдать этой безумной стране. Мы счастливы, что Вы здесь».
Курт Воннегут, Лев Штерн, Сергей Довлатов, 1982 г.
Несмотря на долгожданный успех и востребованность, скучал по родине
«Я этнический писатель, живущий за 4 000 километров от своей аудитории. Как выяснилось, я гораздо более русский человек, чем казалось. Не дай тебе Бог узнать, что такое жить в чужой стране, пусть даже в такой сытой и прекрасной, как Америка», — сказал как-то Довлатов.
Одна из улиц Нью-Йорка названа в честь Сергея Довлатова
В конце 2013 года поклонниками писателя была подана петиция о добавлении его имени на улице в Нью-Йорке. На сайте change.org было собрано 17 тысяч подписей. В июне 2014 года, не дожидаясь сбора необходимого числа подписей (20 тысяч), городской совет Нью-Йорка рассмотрел и одобрил законопроект. Решение было утверждено мэром города. 7 сентября 2014 года состоялось торжественное открытие улицы Сергея Довлатова Sergei Dovlatov Way.
Сергей Довлатов скончался от сердечной недостаточности 24 августа 1990 года в Нью-Йорке в возрасте 48 лет
Его смерти предшествовал продолжительный запой, во время которого писатель скрывался от родных. Еще ранее у него диагностировали цирроз печени. Он производил впечатление сильного, здорового мужчины, но на самом деле изнутри был изъеден алкоголем и постоянными стрессами.
Похоронен на еврейском кладбище Маунт-Хеброн в нью-йоркском районе Куинс.