в каком веке было рабство в россии
История рабства в Российской Империи – 19 февраля 1861
19 февраля 1861 года в России закончилось рабство: Александр II подписал манифест об отмене крепостного права. Просветительский проект InLiberty, который считает этот день одной из семи ключевых дат в истории России, ответил на стыдные вопросы о крепостном праве, а также рассказал об истории рабства в Российской Империи.
Крепостное право — это рабовладение?
Да, как минимум для многих современников крепостного права. В знаменитом «Путешествии из Петербурга в Москву» Радищев писал: «Земледельцы и доднесь между нами рабы; мы в них не познаем сограждан нам равных, забыли в них человека».
Было ли крепостное право похоже на американское рабовладение? Не совсем. Закон формально (но далеко не всегда на практике) защищал крепостных от чрезмерных поборов и насилия владельца. Крепостные, в отличие от рабов, которые находились в полной личной собственности владельца, содержали себя сами, отдавая часть своего дохода — деньгами или продуктами — владельцам земли, к которой были прикреплены.
Слово «рабство» со временем заменяют «крепостным состоянием», а затем — «крестьянским вопросом». Однако сути дела это не меняет — если человека можно купить или проиграть в карты, для описания его статуса не нужно искать сложных слов.
В основе крепостного права не было какого-то одного закона, оно складывалось постепенно и в итоге так глубоко укоренилось в сознании и повседневной жизни людей, что помыслить иное положение вещей для многих было очень сложно. В том числе поэтому его было так трудно отменить. Можно сказать, что крепостное право было следствием специфической ситуации с собственностью в России: вся земля принадлежала князю и раздавалась в качестве вознаграждения за военную или гражданскую службу. Крестьяне, жившие и работавшие на этой земле, закреплялись (именно отсюда происходит слово «крепостной») за ее хозяином. Окончательно крепостное право сложилось к середине XVII века — по Соборному уложению 1649 года владельцы земли получили право на бессрочный розыск беглых крестьян. Так у крестьян появились хозяева.
Практики продажи крестьян без земли Уложение еще не фиксирует, но у государства того времени не было ни необходимости, ни желания ей препятствовать. Уже в конце XVII века продажа, обмен или дарение людей стали обычным делом.
Сколько людей в России были крепостными? Крепостными были только подданные Российской империи или можно было себе купить африканских рабов?
К 1861 году в России 23 миллиона крепостных крестьян. Были и другие — «государственные», прикрепленные к земле, которая принадлежала казне, или «удельные», принадлежавшие императорской семье. По данным ревизии 1857 года, их было еще 29 миллионов человек, а всего в стране проживало немногим больше 60 миллионов. В некоторых губерниях крепостных было почти 70%, как в Смоленской и Тульской, в других их почти нет (в Сибири крепостных — около 4 тысяч человек).
Николай Неврев «Торг. Сцена из крепостного быта. Из недавнего прошлого»
Закон никак не регламентировал владение чернокожими рабами, хотя известно, что в аристократических семьях в XVIII веке было модно иметь чернокожих слуг. Однако поскольку юридически института «рабства» в империи не существовало, находились они на положении лично зависимых домашних слуг, то есть дворовых. Впрочем, некоторые выходцы из Африки имели и статус свободных людей. Все знают про прадеда Пушкина, «арапа» Петра I Абрама Петровича Ганнибала, который служил царю в качестве секретаря и камердинера, а затем дослужился и до одного из высших генеральских чинов.
Битье крепостных было скорее в порядке вещей. Закон формально запрещал жестокое обращение с крепостными, но правительство закрывало на это глаза.
Со времен Елизаветы Петровны дворяне получили право наказывать крепостных, ссылая их в Сибирь, и это была распространенная практика. В 1827–1846 годах помещики сослали в Сибирь почти четыре тысячи человек. Сосланные засчитывались за рекрутов, то есть помещик был волен «очищать» свои владения от тех, кто ему не нравился, и еще и ничего при этом не терять.
Телесные наказания крепостных (особенно порка) были широко распространенной практикой. Свод законов 1832–1845 годов смягчил возможные наказания крепостных — за помещиками оставили следующие: розги — до 40 ударов, палки — до 15 ударов, заключение в сельской тюрьме до 2 месяцев и в смирительном доме до 3 месяцев, отдача в арестантские роты на срок до 6 месяцев, а также в рекруты и удаление навсегда из имения с предоставлением в распоряжение местной государственной администрации.
Государство наказывало помещиков за злоупотребление властью и крестьян за неповиновение примерно в одинаковых масштабах — в 1834–1845 годах по всей России было осуждено 0,13% крестьян и 0,13% помещиков от общего числа тех и других в стране.
Перечислять разнообразные способы издевательств не хочется — достаточно сказать, что среди них — изнасилования, домашняя пыточная, домашний тир с непосредственным участием крепостных, травля собаками и так далее. Но особые зверства и садизм были скорее исключением. Здесь больших «успехов» добилась помещица Дарья Салтыкова, замучившая разными способами несколько десятков крепостных. Среди излюбленных средств наказаний были порка, обливание кипятком, горячие щипцы для завивки волос, вырывание волос, а также избиение провинившихся поленом.
Екатерина II решила сделать из следствия по делу Салтыковой пример. Следствие велось в отношении 138 возможных убитых и покалеченных крестьян, точно доказанными считались 38 смертей от руки Салтыковой. Приговор писала сама императрица — после публичного наказания у позорного столба Салтыкову поместили в монастырь, где она и умерла, проведя в заточении 33 года.
Крепостной мог быть богатым человеком? Как можно описать уровень жизни среднего крепостного крестьянина? Мог ли он сам себя выкупить и перестать быть крепостным?
История знает примеры разбогатевших крестьян. Одним из них был крепостной Николай Шипов, оставивший после себя мемуары (это большая редкость). Шипов обладал, судя по всему, немалым предпринимательским талантом: вместе с другими крестьянами из своей слободы Шипов перевелся на оброк и отправился в башкирские степи, чтобы покупать и перегонять оттуда стада овец. Это принесло ему такой доход, что он — вместе с другими крестьянами — предложил помещику выкупиться из зависимости. Барин отказался. Шипов вспоминал:
«Однажды помещик, и с супругою, приехал в нашу слободу. По обыкновению богатые крестьяне, одетые по-праздничному, явились к нему с поклоном и различными дарами; тут же были женщины и девицы, все разряженные и украшенные жемчугом. Барыня с любопытством все рассматривала и потом, обратясь к своему мужу, сказала: „У наших крестьян такие нарядные платья и украшения; должно быть, они очень богаты, и им ничего не стоит платить нам оброк“. Недолго думая, помещик тут же увеличил сумму оброка. Потом дошло до того, что на каждую ревизскую душу падало вместе с мирскими расходами свыше 110 руб. асс оброка».
Слобода, в которой жил Шипов, платила помещику 105 тысяч рублей ассигнациями в год. Это огромная сумма — по ценам начала XIX века, времени, о котором рассказывает Шипов, крепостного можно было купить за 200–400 рублей рублевыми ассигнациями (за 125 рублей Пущин в это время купил телегу, а Пушкин получил за «Евгения Онегина» 12 тысяч рублей гонорара).
В книге «Беседы о русской культуре» Юрий Лотман приводит эпизод из воспоминаний Николая Шипова и пишет:
«Интересно, однако, что помещик стремится не столько к своему обогащению, сколько к разорению крестьян. Их богатство его раздражает, и он готов идти на убытки ради своего властолюбия и самодурства. Позже, когда Шипов убежит и начнет свою „одиссею“ странствий по всей России, после каждого бегства с необычайной энергией и талантом вновь изыскивая способы развивать начинаемые с нуля предприятия, организовывая торговлю и ремесла в Одессе или в Кавказской армии, покупая и продавая товары то у калмыков, то в Константинополе, живя то без паспорта, то по поддельному паспорту, — барин будет буквально разоряться, рассылая по всем направлениям агентов и тратя огромные деньги из своих все более скудеющих ресурсов, лишь бы поймать и жестоко расправиться с мятежным беглецом».
С подписанием в 1803 году Александром I Указа о вольных хлебопашцах крестьяне получили право выкупаться у помещиков сразу целыми деревнями и вместе с землей. За время царствования Александра I была заключена 161 сделка и освобождено около 47 тысяч человек мужского пола, или менее 0,5% всего крестьянского населения. За 39 лет, с 1816 по 1854 год, свободу получили 957 тысяч человек. Как пишет историк Борис Миронов, всего за первую половину XIX века коллективно и индивидуально от крепостного права освободились около 10% помещичьих крестьян. В 1842–1846 годах, в период новых скромных попыток законодательно облегчить жизнь крепостных, крестьяне получили право выкупаться на волю как при согласии помещика, так и без его согласия, правда лишь в том случае, если помещичье имение продавалось на аукционе.
Константин Маковский «Крестьянский обед в поле»
Почему часть общества считала, что крепостные — это в порядке вещей? Какие у этого могут быть аргументы? А были случаи, что крестьяне хотят оставаться крепостными?
На самом деле разговор о том, что крепостное право аморально и неэффективно, начинается довольно рано. Екатерина II разделяла мнение, что человек не может владеть человеком, при Александре I дискуссия принимает еще более очевидный оборот, а ко времени царствования Александра II в необходимости отмены крепостного права уже почти никто не сомневался, спорили в основном об условиях и сроках. Другое дело — что сто лет дискуссии о крепостничестве никак не приводили к ощутимым результатам. Аргументов тут было несколько: и пресловутая неготовность людей к свободе, и экономическая сложность процесса (неясно было, где крестьянам взять деньги на выкуп), и размер империи.
Попадались случаи совсем причудливой логики. В 1803 году Дмитрий Бутурлин, дипломат и вольтерьянец, пишет: «Есть что-то такое отеческое и нежное во взаимных отношениях барина и крепостного, в то время как отношения хозяина и нанятого слуги кажутся мне чисто корыстными. Свободный рынок — это обмен услуг на мои деньги, и, едва заплатив, я нахожу, что полностью освобожден от любых обязательств, поскольку выполнил все, что обещал. Мимолетная сделка, которая проходит, не оставляя по себе малейшего следа. Она не несет ни для одной из сторон ни воспоминаний о прошлом, ни надежды на будущее. Наш обычай велит признавать за детьми услуги, оказанные их отцами, — вот вам и прошлое. Обеспечивать существование старым слугам, которые не трудятся уже по возрасту, — вот и будущее. Все это куда человечнее и добрее, чем простой денежный рынок».
К середине XIX века к дискуссии императорского дома и либерального дворянства подключается даже охранка. С 1827 года созданная Николаем I политическая полиция готовит для императора ежегодный отчет о положении в стране. Если читать эти отчеты подряд, хорошо видно, с какой скоростью отношение к «крестьянскому вопросу» менялось в среде высшей российской бюрократии:
Сами крепостные относились к происходящему по-разному: 23 миллиона человек довольно сложно считать однородной группой. Среди крепостных были более или менее предприимчивые люди, более или менее готовые к радикальной смене в своей каждодневной жизни, более или менее знающие, что делать дальше; были те, кто любил своих господ и предпочитал продолжать службу.
Крестьянскую реформу называют «ущербной» и видят в этом одну из предпосылок революции. Что в ней было ущербного? Это вообще хорошая реформа или плохая?
Манифест и «Положение о крестьянах» даровали крепостным личную свободу, но являлись компромиссными (и потому половинчатыми) результатами почти четырехлетней работы над законопроектом губернских комитетов, специально учрежденного Главного комитета по крестьянскому делу и так называемых Редакционных комиссий (предполагалось, что комиссий будет две — общая и региональная, но на самом деле работа шла в одной комиссии, которой от первоначального замысла досталось множественное число в названии).
Реформа считалась для царской России почти безупречной: более-менее впервые в процесс были вовлечены совсем разные люди с разными идеологическими взглядами — Александру II было важно, чтобы инициатива реформы исходила не от него, а от дворян. Так она и началась: 30 марта 1856 года, выступая перед уездными и губернскими предводителями московского дворянства, Александр в первый раз пытается внушить им эту мысль: «Слухи носятся, что я хочу дать свободу крестьянам; это несправедливо, и вы можете сказать это всем направо и налево; но чувство враждебное между крестьянами и их помещиками, к несчастию, существует, и от этого было уже несколько случаев неповиновения к помещикам. Я убежден, что рано или поздно мы должны к этому прийти. Я думаю, что вы одного мнения со мною, следовательно, гораздо лучше, чтобы это произошло свыше, нежели снизу».
Так начинается реформа — не вполне снизу, но настолько, насколько можно себе представить: роль инициаторов реформы берут на себя литовские дворяне, отчасти вдохновленные самим императором через виленского генерал-губернатора Владимира Назимова. 20 ноября 1857 года, в ответ на прошение дворян, император направляет Назимову рескрипт, разрешающий дворянству заняться разработкой проектов «об устройстве и улучшении быта помещичьих крестьян», что предполагало создание в губерниях специальных комитетов во главе с дворянским предводителем.
Законы 19 февраля 1861 года дали крестьянам основные гражданские права и освободили их от унизительной личной зависимости от помещиков. Но вот найти простое решение земельного вопроса реформаторам не удалось. Предполагалось, что крестьяне могут выкупить у помещика надел земли, получив на 49 лет от государства ссуду под 6% годовых. Но до перехода на выкуп бывшие крепостные считались «временнообязанными», то есть, по сути, «арендовали» землю у помещика и продолжали платить за нее плату в виде барщины или оброка. Переход к выкупу земли занял в целом более 20 лет — с 1883 года оставшиеся временнообязанные в основном переводились на выкуп принудительно.
Дополнительную пикантность ситуации придавало и то, что, освободившись по манифесту 1861 года от помещиков, крестьяне остались «зависимы» от крестьянской общины, которая регламентировала их хозяйственную деятельность, часто запрещала переезжать (из-за круговой поруки в платеже податей и выкупных платежей) и так далее.
Возможность получить землю в настоящую личную собственность и оставить ее в наследство своим детям пришлось ждать очень долго — до закона 14 июня 1910 года.
Была ли реформа «плохой» или «хорошей»? Наверное, можно себе представить какой-то более правильный процесс с более точным результатом, но очевидно одно: после 19 февраля людей уже нельзя продать и купить — и это ее главный итог. Говорят, что окончательно крестьяне освободились в 1974 году, когда им впервые дали паспорта, говорят, что реформа и ее неполноценность явились предпосылками революции 1917 года, — это все так, но где-то должно быть начало, и это начало — 19 февраля, когда в России наконец отменили рабство.
«DiasporaNews» и InLiberty благодарят за консультацию Игоря Христофорова, профессора Высшей школы экономики и старшего исследователя Принстонского университета, и старшего научного сотрудника НИУ ВШЭ Елену Корчмину
Рабство в Российской Империи
Чуть больше 150 лет прошло с отмены крепостного права, и личная свобода кажется чем-то самим собою разумеющимся. И вот мы ходим по улицам и площадям, где еще недавно наравне со скотом и домашней утварью выставлялись на продажу мужья и жены, заходим во дворцы и особняки, у ворот которых замерзали насмерть крепостные господские кучера, любуемся театрами и соборами, на строительстве которых отдали свои жизни ни в чем не повинные люди, не имевшие ни права, ни голоса.
Конечно, конец XIX века уже не елизаветинские времена, когда каждый подвал московского дома оборудован пыточной, но телесные наказания никто не отменял, и отправить мужика на сто плетей — дело обычное. Сечение крепостных входит в обязанности полиции и пожарных, а если помещик вдруг решит, что имение как-то медленно прирастает душами, ему ничего не стоит отдать приказ в кратчайшие сроки переженить всех совершеннолетних парней и девок — разумеется, случайным образом. Не хочешь жениться? Покрестил с девкой детей (кумовство — единственный способ избежать насильного брака) — и думаешь, что ты самый умный? Отправляйся-ка, голубчик, на воинскую службу (это 25 лет, на минуточку), родине и Николаю служить. Пусть не смертная казнь, но близко: провинности в армии — это тысяча или две ударов плетьми, когда рядом равнодушно стоит доктор и ждет момента, когда почти покойника можно будет отнести в лазарет, чтобы подлечить немного и отправить за недополученными ударами. Даже если ты труп, твое тело привяжут к тачке и изобьют положенное количество раз — дисциплина превыше всего.
Полиция в России обязана была пороть крепостных
Когда Петр Алексеевич Кропоткин, уже после отмены крепостного права, беседовал со своим отцом, он спросил его: «А ведь сознайтесь, что вы часто жестоко наказывали слуг, иногда даже без всякого основания», на что тот ответил: «С этим народом иначе и нельзя было. Разве они люди?».
Их проигрывали в карты, ими заселяли окраинные земли России, меняли их на собак и лошадей, пороли, насиловали, продавали, пускали побираться… «Человеческие чувства не признавались, даже не подозревались в крепостных. Когда Тургенев писал «Му-му», а Григорович свои романы, в которых заставлял публику плакать над несчастьем крепостных, для многих читателей то было настоящим откровением. «Возможно ли это? Неужели крепостные любят совсем как мы?» — восклицали сентиментальные дамы, которые при чтении французских романов горько оплакивали злосчастия благородных героев и героинь» (Петр Кропоткин, «Записки Революционера»).
Воинская служба в 19 веке длилась 25 лет
Крепостные были такие же, как и мы, и помещики были такие же, и сколько в одних было преданности и любви, и сколько в других — слепой жестокости и высокомерия, и куда все это делось в нас, где оно сидит? Когда мы вообще разглядели друг в друге людей? Или мы до сих по не видим?
Дубликаты не найдены
Прописку и регистрацию до сих пор не отменили
КоАП РФ Статья 19.15.1
как и трудовую книжку мне кажется тоже пора отменить
Трудовая книжка доживает последние года
А какие-то «перцы» (причем не самые последние в нашей иерархии) визжат: » У нас не было рабства. Мы рабов не завозили, Колоний не завоевывали.» Так и хочется им в личико сунуть учебник по истории.
Нам на истории рассказывали, что у РИ колонии были Сибирь и дальний восток. Хотя почему были, до сих пор живем как в колониях жили.
да, зачем империи были нужны чужии рабы, своих в достатке было 🙁
спасибо, не уследил
Всего какие-то полтора десятка лет назад появилось поколение, которое дальше дисплея устройства в руках ничего не видит. Им не представляется понимать, что какие-то полторы сотни лет назад их пра-пра-прамамки и пра-пра-прапапки (в основной массе) топтали барскую землю. Вообще тема интересная, я как-то не задумывался о том, как могло все обернуться, если бы не отменили крепостное право.
а ликвидация безграмотности в 20-ых годах? мне кажется так бы и были мы рабами у царя, если бы не коммунисты
Если так любите историю, должны быть в курсе.
Школьники с минусами подошли =) Лол
Ну-у-у-у, вопрос абстрактный и спорный. Все же, мода западная давала какие-то плоды. СССР тоже натворило делов. В любом случае, мы можем только вдаваться в мечты и делать предположения, было бы лучше или хуже от того или иного исторического угла.
Почему-то мне фоново вспомнилась альтернативная реальность RED ALERT после гибели Эйнштейна, в смысле мир пошел не по части атомной энергетики.
это где еще японская империя вдруг образовалась? помню. весёлая игруха
Японская империя уже к 3 части приползла. До этого альтернатива была в превосходстве СССР, гибели Эйнштейна и Доминации «Союзников» на территории Европы. Трэш, стеб и угар =) Но у нас речь не об этом.
тогда ты еще тупее чем мы думали
а ты не мыкай, ты якай
Россия второй половины XIX века
Красная площадь, Москва
Исаакиевский собор, Санкт- Петербург
Большой Александровский мост, Варшава
Храм Христа Спасителя, Москва
Боровицкие ворота и Храм Христа Спасителя, Москва
Успенский собор, Москва
Торговые ряды на Красной площади, Москва
Техногенные катастрофы #99. Пожар на дублинской вискикурне
Автор: Серега Кучма.
Шалом. Ну что, котаны, техногенка?
Сегодня мы переместимся в Ирландию. На самую опасную и шумную пати в истории Дублина. А уж бухать, драться и устраивать различные вакханалии ирландцы мастера на весь свет.
В одном из районов города, что звался «Либерти», мирно сосуществовали вискикурня «Солодовый дом Реймонда» и таможенный склада Мэллоуна. Мистер Реймонд делал первоклассное пойло, которое вряд ли могли бы отведать простые работяги из райончика Свобода, если бы не одно обстоятельство. К моменту трагедии оба предприятия были забиты бочками солодового золота под завязку.
Вискикурня «Солодовый дом Реймонда»
Причину пожара на вискикурне так и не смогли выяснить, даже спустя все прошедшие годы. То ли сторож захотел продегустировать вискарика, расслабив булки и закурив, то ли воришки решили поживиться алкоголем и случайно уронили свечку. Но в итоге оба здания вспыхнули, как карточные домики, даже никто опомниться не успел.
А вслед за этим от огня лопнули бочки на вискикурне и 795 000 литров горящего виски хлынули на улицы Либерти. 5000 баррелей отборного пойла ворвались в район, затапливая улицу Камер-стрит и поджигая всё на своём пути. В те времена бродящий по улицам городов домашний скот был нормой. Так что первое, что узрели жители Либерти — стадо горящих свиней, гусей и даже коров, которые неслись подальше от пожара. А вслед за волной из живности следовало цунами горящего дистиллята. Огненный поток алкоголя хлынул в сторону родильного дома Кумб и в монастырь кармелитов на Ормонд-стрит. Но, к счастью для их обитателей, пронесло.
Всё это выглядело в тот момент, как своеобразный филиал ада на ирландский манер. С вискарём и свистопляской. Стада демонически орущих пылающих свиней, поток жидкого пламени, несчастный старик О’Салливан, упавший в навоз и вопиющий: «Виски, о, Господи, только не виски!».
Но вскоре жители Либерти и прилегающих районов, поняв, какой поток живительной солодовой маны на них низверг в этот день Бог, высыпали на улицы и принялись черпать и пить пылающий виски чашками, сковородками, а некоторые даже шляпами и сапогами.
Если бы ирландцы в то время знали певицу Maksim, то все бы поголовно напевали под нос: «Наверно это мой рай».
Гравюра с места событий
А в то время, пока простой люд дегустировал элитный алкоголь, пожарные вовсю боролись с пламенем, которое угрожало сжечь весь Дублин. Доблестный кэп пожарных Джеймс Роберт Ингрэм, некогда уже служивший в Нью-Йорке и повидавший некоторое дерьмо, принял решение: тушить это безобразие водой ну никак нельзя. Ибо спирт легче воды и будет плавать на поверхности, продолжая гореть. И толку ноль с такого тушения.
Тогда Ингрэм приказывает вырыть траншеи вокруг Либерти и засыпать их песком вперемешку с навозом. Идея оказалась удачной и пожар удалось удержать в пределах пары кварталов. Единственный минус, что выпивохам пришлось пить виски с конским дерьмом. Но какого ирландского пьяницу такое когда-нибудь пугало?
Но самое удивительное то, что непосредственно во время пожара никто не погиб, не задохнулся, не отравился угарным газом, не был раздавлен обезумевшими свинками. Однако жертвы были. Около десятка человек едва не отдали Богу душу, а 13 человек всё же отправились к нему на аудиенцию. И все от жадности. Ирландская голь, добравшись до халявы, допилась до жесточайшей интоксикации.
Когда пожар был потушен, а цунами из горящего вискаря схлынуло, на Ормонд-стрит и Камер-стрит ещё долго валялись кучи из людских тел с сапогами и кастрюлями в руках. Кто-то мучился от жёсткого похмелья, кто-то допивал последние капли виски вперемешку с сеном, землёй, битым стеклом и навозом.
События 18 июня 1875 года в Дублине помнят и поныне. В 2014 году здесь был выпущен виски Flaming Pig, чьё название отсылает к тем самым полыхающим свинкам — предвестникам апокалипсиса, несущимся по Дублину.
Вискарь «Горящая свинка»
Автор: Серега Кучма.
Подпишись, чтобы не пропустить новые интересные посты!
Не ходите, дети, в Викторианскую Англию болеть
В Англии разбойник,
Автор: Nicaress Vulpes.
Итак, господа, шарящие за литературу, должны сейчас подготовить свои стационарные тапкометатели и направить их в мою сторону за такое издевательство над творением Корнея Ивановича. И я их прекрасно понимаю, но! Но, прошу притормозить и убрать руки с курков, я больше не буду больше пытаться переиначивать стихи, честное пионерское. Я лучше расскажу про то, что это зверь такой Лауданум, за что он снискал свою бешеную популярность и при чем тут дети в конце концов.
Наш герой впервые упоминается аж в 16 веке и прочно и неразрывно связан с именем Парацельса, великого (без шуток — действительно великого) алхимика, врача, философа, натуралиста, естествоиспытателя (куда там Тони Старку) и основоположника ятрохимии, благодаря которой, мы с вами сейчас можем кушать таблетки от головной боли, а не устраивать сеансы кровопускания и экзорцизмов. О переквалификации алхимии в современную фарм. промышленность я как-нибудь еще напишу (возможно даже в этой жизни), а пока вернемся к нашим баранам. Вернее одному.
А вот и виновник «достойный похвалы».
Итак, в 16 веке господин Парацельс в попытках поставить алхимию на службу медицине, обнаружил, что опиаты лучше, легче и проще растворяются в спирте, чем в воде. Полученный раствор обладал прекрасным болеутоляющим, успокаивающим и снотворным действием и вообще был чудо как хорош. Оттого и получил свое название — производное от латинского слова laudare — хвалить, нечто достойное похвалы.
Однако в 16 веке светлейшие умы медицины были заняты более приземленными вещами, а именно — пытались разобраться, как эта штука (человеческий организм в смысле) работает. Проводились вскрытия, открывались большие и малые круги кровообращения, описывались старые новые заболевания — цинга там, коклюши, сифилисы всякие и так далее, и так далее, и так далее.
А посему лауданум был благополучно задвинут на задворки медицинского сообщества с пометкой «ну что-то там есть, да».
Сколько наш герой находился в незаслуженном забвении, увы, неизвестно, зато известно имя того, кто вытащил сей чудесный рецепт из недр бытия, доработал его и начал активно продвигать. И имя сего достойного мужа — Томас Сиденхем. Не менее великий, чем его предшественник в деле с лауданумом, сей английский врач, создал тот раствор, который на ближайшие пару веков погрузит значительную часть Европы в непрекращающийся, постоянный, в каком-то смысле даже прекрасный, опиатный наркотрип. Но и на создании лауданума, господин Сиденхем не остановился, начав активно пиарить его. Моду довольно быстро подхватили остальные врачи Европы и начали прописывать лауданум буквального от всего — слабость, истощение, бессонница, возбуждение, кашель, понос, кровотечение, подагра, женские проблемы… Короче, в любой непонятной ситуации — пей лауданум.
1 унция — 28 грамм. При очень грубом переводе цен такой пузырек стоил примерно…160 рублей. А вот флакончик в 4 унции и 112 грам соответственно обошелся бы в 500 рубасов.
К 19 веку ВСЕ слои английского общества сумели обзавестись наркоманией — от бедняков и иммигрантов, до представителей среднего класса и аристократов. Разница была только в том, где и для каких целей покупалось «лекарство». Если бедняки глушили им боли в сорванных спинах, в легких при туберкулезе или просто употребляли чтобы забыться (это помимо очевидных медицинских причин), то высшее общество лечило лауданумом истерию, подавленное настроение, гиперактивность и… бинго! Активно использовало его для успокоения капризных младенцев, а так же, как обезболивающее при прорезывании зубов.
Спящие праведным сном младенцы — ну не мечта ли любой женщины? Если бы они не умирали еще, «забывая» или не имея сил на то, чтобы сосать грудь, то вообще прекрасно было бы. Но увы, в эпоху правления опиатов и лауданума мало кто связывал наших героев и детскую смертность. Хотя нельзя сказать, что детей не любили и о их смертях не жалели, что частично нашло отражение в Викторианском культе смерти.
Как уже упоминалось выше, в Англии 19 века абсолютно все слои общества были причастны к употреблению опиатов. Чаша сия не минула и богему. Брэм Стокер, Чарльз Диккенс, Джордж Элиот, Данте Габриэль Россетти, Перси Биши Шелли, лорд Байрон и многие многие другие использовали лауданум и теперь уже не только для облегчения боли и успокоения нервов. Самое известное стихотворение Самюэля Колриджа «Кубла Хан» было написано как раз под влиянием красочных видений, вызванных лауданумом. Первая женщина-программист и дочь лорда Байрона Ада Лавлейс серьезно пристрастилась к лаудануму, утверждая, что сей препарат «успокаивает ее беспокойный ум». Другой известной жертвой лауданума был Бранвелл Бронте, избравший стезю поэта и художника. Получивший то же одинокое воспитание, что и его сестры и имея потенциальный талант, он, увы, окончил свою жизнь нищим, без гроша в кармане и с жесточайшей алкогольной и опиатной зависимостью.
До окончания эпохи опиатов оставалось каких-то 50 с лишком лет.
Рассказы наркоманов, которые последовали примеру господина де Куинси, начали формировать общественное мнение и главное — общественное отношение к наркотическим средствам. Ниже приведу выдержку из статьи, опубликованной в 1889 году в журнале Journal of Mental Sciences с описанием абстиненции от молодой девушки.
Таким образом, лауданум и производные опия держат под контролем Европу вплоть до 1912 года, когда была подписана Международная опиумная конвенция. Суть требований данной конвенции, объединившей 13 стран-участниц, сводилась к жесткому, вплоть до силового контролю всех лиц, участвующих в производстве, импорте, экспорте продаже и распространении опиатов. Впрочем, тексту документа потребовалась серьезная доработка и в своем окончательном варианте, конвенция вступила в силу 25 сентября 1928 года, ознаменовав таким образом конец эпохи правления опиатов и лауданума на фармацевтическом рынке. Окончательное же уничтожение власти опиатов произошло в 1915 году, когда выпущенный в 1899 году Аспирин, немецкой компании Байер, наконец получил право продаваться без рецепта и стал широко доступен.
Автор: Nicaress Vulpes.
Подпишись, чтобы не пропустить новые интересные посты!
«Один день Александра Сергеевича» проект Сергея Сурина
Многие писатели и поэты, благодаря школе, покрылись бронзой, стали «нашим всем» и рассказы о них стали святочными историями, наподобие вишенки Вашингтона или общества чистых тарелок Владимира Ильича. Но они были живыми людьми, со своими страстями, ленью и взглядами на жизнь. Проект Сергея Сурина знакомит читателя с одним днем из жизни Пушкина, рассказывая о тех людях, которые его окружали.
Перепечатка с Интернет-издания Ревизор.ru с согласия автора
Филипп Филиппович Вигель, чиновник по управлению Бессарабской областью, в тот день уезжал из Одессы в Кишинев. Но чтобы хорошо проводить, в России нужен третий – им и стал Христоф Самуил фон Том, австрийский генеральный консул в Одессе.
Огромный рост и могучие плечи – чисто мадьяр – не мешали Христофу Самуилу быть изысканно любезным в обхождении; а если ему и было за восемьдесят, то за счет всплесков веселости он легко скидывал пару десятков лет – и многие из молодых искали его беседу. В один одесский маскарад фон Том нарядился огромной книгой, на которой сзади было написано «Том I-й», а в одесскую чуму 1811 года веселый Том первым нарушает жесткие эпидемиологические требования, открывая двери своего дома посетителям – лучше в Одессе умереть от чумы, нежели от скуки.
Зажжем огни, нальем бокалы,
И, заварив пиры да балы,
Восславим царствие Чумы…
24 июня 1824 года, в Иванов день, Том, Вигель и Пушкин отправляются в коляске австрийского консула на его хутор, расположенный в одной версте от станции Дольник, где Вигеля будет ждать экипаж для дальнейшей транспортировки.
Загородный дом Тома был планово убыточным, но зато здесь можно было хотя бы на вечер расстаться со знойным назойливым городом и весело утопить умы в уютной компании.
Если главное в загородном доме сохранять в комнатах теплоту зимой и свежесть летом, то хозяин в главном преуспел. Окна в тот июньский день были везде открыты, но снаружи завешаны длинными маркизами, которые регулярно поливались студеной, колодезной водой. В дело устойчивой прохлады вносили посильный вклад мраморный пол и кадки со льдом, стоявшие в четырех углах гостиной. А окончательно топила ум резеда, распространявшая свой настойчивый ароматный запах.
Все трое развалились на диванах: они победили беспощадное полуденное солнце.
Победу обмывали красным венгерским – Пушкин пил такое совсем недавно, когда был отправлен темными силами в лице Михаила Семеновича Воронцова на борьбу с саранчой.
Фото предоставлено Сергеем Суриным
Похоже на то, что охладел император – а это такая прохлада, что страшней любого беспримерного зноя и равнодушия жены.
Фото предоставлено Сергеем Суриным
— Михаил Магницкий предложил торжественно разрушить здание Казанского университета – дайте кувалду покрепче – во искоренение вольнодумства;
— Дмитрий Рунич с переходящей (эстафетной) кувалдой берется за Петербургский университет и мастерски выбивает из него 12 профессоров (среди уволенных два пушкинских учителя – Александр Куницын и Александр Галич);
— за лучшую шутку в истории России сослан в Симбирскую губернию Александр Лабзин;
— ну а в Царскосельском лицее сначала сломали перегородки между одиночными комнатами (через такую перегородку Пушкин переговаривался по ночам с другом бесценным Пущиным), и теперь лицеисты стали жить по двое в комнате, лишившись права на частную жизнь,
Что ж – на каждое вольнодумие найдется свой генерал-майор.
Первая российская (Александровская) оттепель благополучно сходила на нет. А тут вольнодумный, дерзкий Пушкин просится к Воронцову в Одессу, и Воронцов разрешает. Не попахивает ли это заговором?
И ведь именно сейчас генерал-лейтенант Воронцов по несколько раз в день после еды мечтал стать полным генералом (генералом от инфантерии)…
Воронцов придумал: для начала надо направить поэта в города Херсон и Елисаветград (ныне украинский город Крапивницкий) для сбора сведений о саранче. Пушкин должен был подготовить доклад о её передвижении, о количестве и мерах, которые принимаются по её уничтожению.
Посчитай-ка саранчу, поэт.
Фото предоставлено Сергеем Суриным
В конце концов, должен же Пушкин как-то отрабатывать зарплату в 700 рублей в год, которую регулярно получал. Забирая деньги, люди должны что-то делать в ответ.
Вы бы хотели за полмиллиона в течение недели посчитать саранчу? Лично я бы не отказался. Думаю, очередь из желающих выстроилась бы внушительная.
Вполне возможно, что и Пушкин перепись бессарабской саранчи не проводил – ведь свой день рождения, а в этот день он уже должен был ходить в жару по полям со счетами, Александр Сергеевич отмечал венгерским вином (тем же, что подали у фон Тома) в имении Льва Леонтьевича Добровольского в 20 верстах от Елисаветграда.
Как бы там ни было, по возвращению в Одессу Пушкин пишет свой бессмертный отчет в стихах. Что называется – лучше на этом языке по теме просто не скажешь:
23 мая – Летела, летела;
25 мая – Сидела, сидела;
27 мая – И вновь улетела.
Коллежский секретарь Александр Пушкин.
Фото предоставлено Сергеем Суриным
Воронцов был в гневе, и гнев его был слышен по всей Бессарабии. Еще раз осознал граф, что Пушкин – это сплошная угроза. Он стабильно опасен.
Полу-подлец, но есть надежда,
Что будет полным наконец.
Жена Воронцова, Елизавета Ксаверьевна, готовилась стать матерью, а Воронцов, напомню, готовился стать полным генералом. А на сыне их, Семёне Михайловиче (нам знакомо это имя-отчество по храброму кавалеристу следующего столетия), который как раз в это время и родился, пресечется род Воронцовых – детей у Семёна не будет.
Многое забылось о графе Воронцове, а эпиграмма – на слуху.
Забылось, например, что в 1812 году генерал-майор Михаил Воронцов, приехав в свой дом в пылающей Москве, увидел, что 200 его подвод были нагружены имуществом, и вместо того, чтобы скорее спасать свое кровное – граф велит разгружать всё обратно, и разместит на телегах раненных солдат и офицеров своей дивизии. В итоге из Москвы вывезли 300 солдат и около 50 офицеров – все они были отправлены в его имение Андреевское.
Да, а имущество сгорело или было разграблено.
Забылось, что в 1818 году Воронцов возглавлял русский оккупационный корпус во Франции и перед возвращением на родину оплатил из ЛИЧНЫХ средств все местные долги его офицеров: пили и ели богатыри-победители во Франции по сложившейся традиции в долг, попробуй тогда не налей русскому гусару в ресторане шампанского… долгов набралось на полтора миллиона – при переводе на наши деньги получается два миллиарда сегодняшних рублей! ДВА МИЛЛИАРДА! Их граф Воронцов (полу-подлец) оплачивает, продав огромное имение Круглое, оставленное ему в завещании…
Интересно, сколько нынешних генералов российского генерального штаба смогли бы пожертвовать личным семейным имуществом ради раненых и оплатить, продав свою собственную дачу, долги подчиненных?
Но вернемся в хижину дяди Тома – где Христоф Самуил фон Том, австрийский генеральный консул в Одессе, и Александр Пушкин провожали Филиппа Вигеля, пережидая беспрецедентный полуденный зной.
Пушкин был на 13 лет моложе Вигеля, а Вигель – на 40 с лишним лет моложе фон Тома, но это не мешало им хорошо сидеть (на диванах) – беседовать, каламбурить, хохотать.
Веселому утопанию ума все возрасты покорны…
Жара начала спадать – и Вигель, человек традиционных общественных взглядов и нетрадиционных личных отношений, простившись с провожавшими, поспешил на станцию к своему экипажу.
В следующий раз Александр Сергеевич встретится с ним через три года в Москве.
Автор Сергей Сурин
Виды домашней прислуги в Англии XIX века
Кошачий «Мясник» | Исчезнувшие профессии
Раньше профессия кошачьего «мясника» была обычным явлением в Лондоне. И если Вы подумали, что эти люди занимались продажей кошачьего мяса, то очень ошиблись. Кошачьи «мясники» торговали мясом для кошек и были крайне характерны для Викторианской Британии.
Разросшийся в середине 19 века Лондон стал домом для 3 млн населения и в городе проживало 300 тысяч домашних кошек, то есть своего питомца имел в среднем каждый десятый житель. И каждая приличная домашняя кошка получала свою порцию еды из рук специального поставщика мяса. По подсчетам британского исследователя и журналиста Генри Мэйхью, в 1861 году в Лондоне работало более 300 продавцов кошачьей еды.
Генри Мэйхью (25.11.1812— 25.07.1887)
До механизации тягловой силой во многих отраслях были лошади. Лошадиное мясо, которое из-за этого регулярно и в больших количествах появлялось у местных мясников, считалось мало пригодным для потребления человеком. И в отсутствие Whiskas и Kitekat, кто-то предприимчивый первым понял, что хворых и павших лошадок можно пустить на корм кошкам.
Именно так зародился класс уличных продавцов мяса для кошек. Они выкупали непригодное для людей мясо: конину, обрезки, подпорченные куски и другое некондиционное мясо. Мелко их нарезали, складывали в ярко разукрашенные тележки и возили по улицам.
Жизнь торговца:
Из описания Мэйхью, которое он приводит в своей книге про лондонских рабочих и бедняков, следует, что лоточники часто продавали мясо для кошек в кредит и Лучшими клиентами считались торговцы, слесари, кучера. А вот старые девы часто просили корм в долг и периодически забывали его вернуть, за что их недолюбливали. У каждого торговца был свой участок.
Профессия была физически тяжелой и в какой-то степени опасной, так как приходилось часто отбиваться от бездомных животных и много ходить. Зато была очень прибыльной до второй половины XIX века. Затем лоточников стало так много, что зарплата упала до 2 пенни. Этой суммы хватало лишь на две чашки кофе и два бутерброда из хлеба с маслом. Либо на двухпенсовую ночлежку.
Закат профессии:
Известно, что подобным образом домашних животных подкармливали и в крупных городах США и Франции. Все изменилось после Первой мировой войны. Во-первых, лошадей заменили машины и конины стало меньше, во-вторых, для кошек и собак появились специальные корма. И феномен лоточника с мясом для кошек исчез, оставшись только во воспоминаниях на фотографиях и в литературе.
Двухпенсовый подвес и четырёхпенсовый гроб | Первые приюты для бездомных в Викторианской Англии
Исторически бездомность была постоянной проблемой, которая шла рука об руку с бедностью, нищетой и экономическими кризисами. Это сейчас приюты для бездомных являются широко распространенной социальной структурой, и многие неправительственные организации и государственные программы во всем мире пытаются облегчить жизнь бедным и нуждающимся. Однако так было не всегда..
Викторианская эпоха (1837—1901) — период правления королевы Виктории
Бездомные в Викторианской Англии:
Индустриализация была одной из причин резкого роста бездомного населения. Частично проблема заключалась в том, что для размещения железной дороги приходилось сносить кварталы. Это привело к уменьшению количества домов, вызвало скопление людей в других районах и подняло арендную плату. Кроме того, в Лондон в поисках работы стекались рабочие из других городов. Работа, которую они брали, давала им деньги, но одновременно с этим рабочие создали еще больший спрос на жилье и вызвали дальнейший рост арендной платы, в результате чего некоторые рабочие лишились возможности позволить себе жилье.
Как ночевали бездомные:
Бездомных в Великобритании старались не замечать до второй половины XIX века. У кого не было дома, отправлялись на набережную, чтобы занять место на скамейке. По лондонским законам отдыхать ночью на улице разрешалось, но уличённых во сне патруль должен был сгонять с места, чтобы они якобы не замёрзли.
Люди, спящие на скамейках в Спиталфилдсе в Лондоне (1903 г.):
В 1865 году британский священник Уильям Бут создал евангелическую Христианскую ассоциацию возрождения, позднее переименованную в Армию спасения — благотворительную организацию, которая работает по сей день. Именно она начала открывать в Лондоне, а затем и по всей Великобритании ночлежки для бездомных. Ночлежки Армии спасения позволяли отдохнуть в безопасности и тепле. Правда, были они не бесплатные, а степень комфорта зависела от суммы, имеющейся в кармане.
Писатель Джордж Оруэлл подробно описал их в книге «Фунты лиха в Париже и Лондоне».
«Ночевка классом чуть повыше уличной. В двухпенсовом подвесе клиентов сажают на длинную лавку, натянув перед ними канат, который удерживает спящих, как поперечная жердь клонящейся трухлявой изгороди. В пять утра человек, насмешливо называемый камердинером, канат снимает. Сам я в подвесах не бывал, но Чумарь ночевал там часто и на вопрос, можно ли вообще спать в подобном положении, ответил, что не так худо, как слабаки про то трезвонят, — лучше уж, чем на голом полу. Подобного типа пристанища есть и в Париже, только стоят там не два пенса, а двадцать пять сантимов»
Приют за 1 пенни:
За одно пенни человеку давали еду (обычно чай и немного хлеба) и можно было посидеть на скамейке в теплом помещении, но ложиться на скамейку и спать не разрешалось. Служащие ночлежки строго следили за соблюдением этих правил и нещадно будили нарушителей.
Бездомные клиенты Армии Спасения в Блэкфрайерс (1900 год):
Приют «Двухпенсовый подвес»:
Бездомных чаще всего сажали на длинную лавку и натягивали перед ними веревку, на которую можно было опереться и повиснуть. Сложно сказать, удавалось ли поспать бездомным, но выбора у них не было. Некоторые пытались использовать вместо подушки сложенное пальто или куртку, но чаще всего люди спали стоя или сидя, перекинувшись через эту сомнительную опору. А в пять утра по помещению проходил специальный человек и либо тряс веревки, либо отвязывал их, выгоняя всех на улицу.
Кстати!
Англоязычном интернете вы часто можете встретить фейк, что английское слово hangover (похмелье) образовано от hang over (нависать), и ведёт это начало от «верёвочной кровати» в ночлежках. Происхождение слова не отсюда, это просто совпадение. Хотя довольно удачное и смешное.
Приют «четырехпенсовый гроб»:
Приют получил название «четырехпенсовый гроб», потому что его спальные помещения состояли из рядов гробовидных кроватей. Так, за четыре пенса можно было получить еду и расположиться в деревянном ящике, и укрыться брезентом. Жёстко, холодно, клопы, но по сравнению с «двухпенсовым подвесом» — роскошно. Это был самый дешёвый вариант, который позволял лечь на спину и подремать, не боясь промокнуть, замёрзнуть или упасть.
Эти ряды «гробов» служили мужскими спальными комнатами в лондонском хостеле на Берн-стрит. Фото 1900 года:
Счастливчики, у которых было отложено семь пенсов, могли переночевать на кровати. Пусть узкой, с ужасно твердым матрасом и накидкой вместо одеяла, но все же кровати.
За шиллинг вовсе выдавался «люкс» — отгороженный спальный отсек и возможность воспользоваться ванной комнатой.
Урал56.Ру начинает серию публикаций о расследовании преступлений, совершенных в давно прошедшие времена. Для этого мы будем использовать уголовные дела, хранящиеся в Оренбургском областном архиве. Менялись времена, менялись декорации; переписывались законы, а «Палату уголовнаго и гражданскаго суда» сменял революционный трибунал… Но люди, в сущности, всегда оставались теми же. И в каждом преступлении, хоть 100-летней, хоть 150-летней давности, можно найти что-то современное и актуальное. Итак, читайте первую часть нашего детективного ретросериала.
«На трупе сарафан, лапти, медный крест»
Вечером 26 июня 1888 года крестьяне деревни Митрофановки (теперь ее, как и деревни Камардиновки, которая будет упоминаться далее, не существует; на карте можно найти «урочище Митрофановка» и «урочище Камардиновка» – небольшие площадки в Александровском районе Оренбургской области) ловили рыбу в реке Ток. Один из мужиков, по фамилии Бондарев, увидал, что по центру реки медленно плывет какой-то большой пестрый предмет.
Бондарев подгреб к нему и обнаружил, что это женское тело. Его выволокли на берег и побежали за начальством – деревенским старостой. Тот в свою очередь послал за полицией. Прибывший урядник (нижний чин уездной полиции, выполнявший тогда функции нынешнего участкового) по фамилии Носов «при первоначальном внешнем осмотре» установил следующее:
Труп был одет в ситцевую рубаху, розовый сарафан и такой же фартук, в чулки и лапти; на голове был надет платок, на шее – медный крест. На трупе были усмотрены следующия повреждения: около обоих глаз – опухоль и синие знаки; правая щека заметно толще левой; губы немного вздутые; на шее заметна небольшая полоска; на левой ноге – царапина. На одежде трупа заметны следы крови. На левом боку на высоте 8 ребра кровоподтек вершка в диаметре; на обоих боках – несколько меньших кровоподтеков.
Из материалов уголовного дела
Личность погибшей была установлена сразу же: мужики, рыбачившие на реке, немедленно «признали в ней жену однодеревенца Арсения Ковынцева – Прасковью».
«Непредвиденно, в один момент, я стал несчастный!»
С берега реки урядник Носов отправился в деревню. В избе Ковынцевых он застал всю семью: 25-летнего Арсения, мужа погибшей, его отца Максима и мать Феклу. Те начали юлить, «отозвались полным незнанием обстоятельств ея смерти»: говорили, что не знают, куда подевалась Прасковья; как, мол, с утра исчезла неведомо куда, так и нет ее. Но урядник еще на берегу поговорил с местными жительницами, которые заявили, что видели, как Максим отправлял сноху в поле, к Арсению, косившему там сено. Свекр попался на вранье.
Тогда урядник потребовал предъявить ему одежду, в которой Арсений, муж Прасковьи, работал в поле. Фекла принесла серую рубаху, но урядник опять-таки заранее разузнал у мужиков, что сено он косил в белой. Когда урядник произвел беглый обыск (долго ли обыскать крестьянскую избу?) и нашел ту самую, белую, рубашку, на ней обнаружилось небольшое кровавое пятно. Фекла, выгораживая сына, принялась было кричать, что рубаха взялась неведомо откуда, не было такой у Арсения, но ее никто не послушал. К тому же в кармане Арсениевых портков нашелся обрезок старой веревки – пожалел ее, не стал выбрасывать орудие убийства. Невероятная циничность в комбинации с хозяйственностью: ну и ладно, мол, что жену ею душил, хорошая же веревка, вдруг да пригодится?
Полицейские снова поехали в Митрофановку и принялись опрашивать соседей.
В дело вступили указания, что в день смерти Ковынцевой муж ея привязывал ее к колесу [телеги] и бил, что видела какая-то девочка, но последняя осталась неразысканной.
Из материалов уголовного дела
Разговор с жителями Митрофановки вообще дал следствию много информации. Оказалось, избиение это было далеко не первым и уж точно не случайным.
С самого выхода в замужество жила она с мужем плохо, несколько раз подвергалась побоям и истязаниям. Свидетельница Надежда Мартынова удостоверила, что, живя по соседству с Ковынцевыми, она встречалась с покойною, которая не раз просила у нея хлеба, говоря, что она ничего не ела. Аким, Матрена и Григорий Мажоровы – отец, мачеха и брат покойной – объяснили, что с нею в доме мужа обращались в высшей степени дурно, в особенности муж и свекровь, били ее, и однажды избили так сильно, что была при смерти и исповедовалась [т. е., готовясь к смерти, каялась священнику в грехах].
Из материалов уголовного дела
Более того: оказалось, за 4 года семейной жизни Прасковья дважды убегала из семьи мужа к отцу, в соседнюю деревню, но потом возвращалась – и снова была страшно бита. Почему возвращалась? Может, потому, что боялась осуждения со стороны односельчан – как так, мужняя жена, а живет отдельно? А может, жалела приданого, которое осталось в доме свекра. Нам это сейчас может показаться странным: как так, из-за каких-то подушек да одеял, из-за жалких тряпок, терпеть ежедневные издевательства? Но тогда это воспринималось совершенно иначе. Люди жили, мягко говоря, небогато, и эти несчастные подушки – единственное, что вообще было у Прасковьи Ковынцевой…
В ходе следствия выяснилось, что за 2 года до смерти она решила обратиться в суд. Однако тогда хода этому документу не дали. Причина: «вследствие непредставления законных пошлин». То есть у Прасковьи банально не было денег на правосудие… Уже после ее смерти, однако, заявление это было подшито в папку с уголовным делом.
Судя по тому, что документ за Прасковью писал грамотный крестьянин деревни Камардиновки, было это, когда она сбегала от мужа к отцу. Приведем текст полностью и, по возможности, без правок.
Обращение Прасковьи в суд, написанное за 2 года до убийства
Его Высокородию Господину мировому судье 7 участка Оренбургскаго уезда, Димитриевской волости, деревни Митрофановки. Крестьянки Прасковьи Акимовой Ковынцевой всепокорнейшее прошение.
Отец мой родной, Аким Исаев Мажоров, одной волости деревни Камардиновки, выдал мене в замужество в 1884 года [за] казеннаго крестьянина Арсентия Максимова, тоже Ковынцева. Муж мой законный на себе взял дерзкий трактяр [характер?], самый расслабленный повод, нехристианский образ. Постоянно бьет, мучит, хлеба мне не дает, всячески уграживает. В жизни по случаю крайнего мене стеснения ныне я, Прасковья, изъявляю на бумаге жалобу.
Во все [время] мирно я мужа обувала, одевала, два года. А он постоянно делает мне оскорбление без всякой причины, навлекает всякую клевету. Первый раз бил, покушался на жизнь мою в поле на дороге. 1886 года января 3 дня [мимо] ехал [из] деревни Михайловки Яков Васильев Жарков. 2 раза бил покушался на жизнь мою января 6 дня с позволения родителей – отца Максима Родионова, матери Феклы Андреевой, [и] сестра его, солдатка-бродяга Марья Максимова, били 3 раза уздою, покушались на жизнь мою. Января 9 дня 4 раза били, покушались на жизнь мою. Января 21 дня призывали священника села Добринки, [он] мене Прасковью исповедал, приобщил [причастил перед смертью]. Я священнику объявила, [что] мене все семейство било 5 раз, били, покушались на жизнь мою.
Сию ночь били всячески немилосердно, за волосы вытащили, из двора согнали, как скотину, пешею, раздевши. Я за двором в сене ночевала…
Мое движимое имущество доброе – укладка [т. е. сундук] крашеная – сохраняется замкнутая у мужа моего, и ключ при нем, у Арсентия Ковынцева. Стоит 5 руб. серебром. [Там хранится] шубка камлотовая, стоит 10 руб. серебром; зипун, стоит 5 руб. серебром; платок коричневый, стоит 1 руб. серебром; 6 скатертей, стоят 4 руб. 80 коп. серебром; 6 рушников, стоят 1 руб. 80 коп. серебром; 4 подушки – одна долгая [длинная], 3 маленькия – стоят 6 руб. серебром; одеяло теплое суконное клетчатое, стеганное, стоит 5 руб. серебром; 5 попон – одна суконная, 4 воловыя [для волов, т.е. быков – суконная, очевидно, для лошади], стоят 4 руб. серебром; полтора холста, стоят 4 руб. 20 коп. серебром; серьги серебрянныя, стоят 60 коп. серебром; юбка кисейная, стоит 80 коп. серебром; берда [ткацкий станок] десятная, стоит 50 коп. серебром; нитки, два фунта, стоят 1 руб. серебром; онучи [обмотки под лапти] стоят 1 руб. серебром; сошники железныя новыя, стоят 1 руб. серебром; овса брал на семена 10 мер, ячменю 5 мер, гречихи 3 меры – стоят 6 руб. серебром; образ [икона], родительское благословение, стоит 3 руб. серебром. Всего на сумму 65 руб. 20 коп. серебром.
В чем, Ваше Высокородие господин мировой судья, всепокорнейше прошу прошение мое принять, с Вашей стороны сделать мне защиту: самыя ваше зависещая законныя распоряжения вызвать на суд деревни Митрофановки крестьян Максима Родионова и жену его Феклу Андрееву и дочеря его Марью Максимову, и мужа моего Арсентия Максимова Ковынцевых. Сделать разбирательства, так как они мене, Прасковью Акимову, били и увечили безо всякой причины, хлеба не давали, из дома, из двора согнали раздетую, а движимое имущество мое доброе не отдали. С виновными поступить по закону; сие мое движимое имущество доброе отобрать, предоставить мне на руки, или во уплату 65 руб. 20 коп. серебром [выплатить] Прасковье Акимовой, по отцу Мажоровой, по мужу Ковынцевой. Этим вы самым мне окажете свою милость и удовлетворение мне, Прасковье Ковынцевой.
К сему прошению вместо ея по безграмотству, по личной просьбе, деревни Камардиновки Филипп Григорьев Филатов руку приложил.
«Понизить наказание ввиду неразвитости и грубости нравов»
Собственно, на этом расследование уголовного дела было завершено. Картина стала абсолютно ясной: выданная замуж за крестьянина из соседнего села (сколько лет ей было, в деле не упоминается; известно, однако, что на момент вынесения приговора мужу ее исполнилось 25, то есть женился он в 21 год – невеста, вероятно, была еще моложе), крестьянская дочь Прасковья Мажорова стала подвергаться издевательствам.
Что же случилось с убийцей, Арсением Ковынцевым? Приведем фрагмент приговора, вынесенного 31 августа 1888 года:
Подсудимый Арсений Ковынцев 26 июня с. г. без обдуманного заранее намерения, однако ж умышленно лишил жизни свою жену. Палата находит, что совершенное им деяние по признакам своим представляет преступление, предусмотренное 1 ч. 1455 ст. Уложения, карающего виновных по 3 степени 19 ст. Уложения. Но в данном случае сие нормальное наказание ввиду убийства подсудимым своей жены должно быть возвышено на 1 степень – таким образом, до 2 степени. При этом Палата признает справедливым, ввиду неразвитости и грубости нравов подсудимого, наказание понизить на две степени и назначить по 4 степени, то есть сослать в каторжныя работы на 10 лет, а затем поселить его в Сибири навсегда. Судебныя издержки возложить на осужденнаго.
И.К. Максимович
Председатель Оренбургской палаты уголовнаго и гражданскаго суда
Осужденный Ковынцев, ожидая в Оренбургском тюремном замке этапа в Сибирь, еще пытался добиться смягчения приговора и просил по истечении 10 лет каторги позволить ему вернуться к «престарелым родителям», у которых он единственный сын, но прошение его было отклонено.
Как женили крепостных
Выстроив парней и девушек в две шеренги, дали команду: взяться за руки. Те, кто оказались ближе друг к другу, впоследствии и были повенчаны. Эту полуанекдотическую историю относят к российской действительности, к восемнадцатому веку. И есть основания верить, что крепостных – в некоторых случаях – женили именно так.
У крепостных были свои правила для брака: сначала – строго! – выдавали замуж старших дочерей. Затем остальных. Если везло с хозяином, то венчали с любым понравившимся парнем. Граф Петр Александрович Румянцев в этом деле был очень либеральным «душевладельцем», и не возражал, если его крепостные уходили жениться в чужие владения. Но много ли было таких, как он?
До 1861 года крестьяне оставались бесправными. Работали, создавали семьи, всю свою жизнь проводили по чужому велению. Конечно, были и случаи-исключения, когда крепостные девушки выходили замуж за помещиков. Бывало, что владелец усадьбы давал вольную своим «подопечным», или помогал пробить путь наверх, если крепостной оказывался, например, талантливым художником. Но тех, кто женился по команде, кто весь свой век проводил не неоплачиваемой службе, все-таки несравнимо больше.
Из блога: «Ника Марш»
Гарин-Михайловский о России, которую мы потеряли
Понадобилось недавно по писательской надобности перечитать прочно забытого сегодня публициста Гарина-Михайловского.
Перечитывая, понял, что кое-какие его репортажи из тогдашней благословенной России не мешало бы и освежить в памяти.
. Воспоминаний об Юматове сохранилось больше. Он оставил память о себе, как о хорошем хозяине, но был лют и охоч до баб. Это, главным образом, и погубило его.
Исторический факт таков: Юматова убили ночью, нанеся ему до ста ран. Двухлетние розыски не приводили ни к чему. Наконец, один из главных виновников, пьяный, на празднике в соседней деревне, рассказал как было дело. Виновного схватили, посадили в острог, два года он запирался, а потом, когда уже хотели, было, на всё махнуть рукой, повинился во всём и выдал сообщников.
Дело кончилось тем, что 40 дворов было сослано в Сибирь. Сами князевцы охотно вспоминают о смерти Юматова и так приблизительно передают дело:
– В Казань за подходящими людьми посылали. Две недели кормили и поили их. Всё никак нельзя было: то он в гости, то к нему гости. Дворню всю на свою сторону переманили. Мальчик при нём дворовый спал, – тоже на нашу сторону поддался. Часовых по дорогам расставили…
Здоровый был: девять человек насели на него; он их волоком проволок по всем комнатам, – всё выходу искал. Выскочи они во двор, так и не дался бы, да на самом крыльце один в лоб ему угодил оглоблей, тут он и повалился.
О самой ссылке предание совершенно умалчивает. Князевец угрюмо отделывается короткою фразой:
– Греха много было… Вытерпели… – помолчав, угрюмо добавляет он.»
(с) Гарин-Михайловский. «Несколько лет в деревне».
Это отрывок из моей книги «Служба забытых цитат».
История о том, как рязанские крестьяне выкупили у барина свое село
Удивительная история произошла с крепостными крестьянами в 19 веке в Рязанской губернии. Они вскладчину выкупили у своего помещика село Ижевское, в котором жили и занимались промыслом.
Император Александр Первый 20 февраля 1803 года подписал Указ о вольных хлебопашцах. Согласно этого документа, крепостные по согласованию с помещиком, могли выкупить свою свободу и стать «вольными хлебопашцами». Этим право до официальной отмены крепостного права в 1861 году воспользовалось ни много ни мало 150 000 крестьян.
Село Ижевское принадлежало Николаю Ивановичу Демидову. Он был выходцем одной из богатейшей семьи предпринимателей в России, а также носил звание генерала русской армии. Стоит отметить, что в этом селе жили совсем не бедные крестьяне, хотя и уплачивали своему владельцу солидный оброк – 62 тысяч рублей ежегодно. На современные деньги – это десятки миллионов. Тем не менее, такой оброк был крестьянам под силу, ведь они занимались изготовлением бочек, довольно прибыльным промыслом. А село славилось в народе как бондарная столица. Зимой ремесленники делали заготовки для бочек, а летом продавали свой товар на пристанях Волги и Оки. Денег удавалось заработать прилично: хватало и себе и на оброк.
Однако, помещик к началу 30-х годов заболел. Оказалось, что средств к существованию у него не только не было, не смотря на немалый доход, но и был внушительный долг в размере 1 300 000 рублей. По некоторым данным, это был карточный долг. Пытаясь свести концы с концами, Демидов решил продать свое имение. И покупатель нашелся. Управляющий именьем Антон Степанович Воронков предложил односельчанам выкупить свою свободу у барина. На сельском сходе он сообщил, если покупатели не найдутся, то после смерти долги хозяина будут разделены между крепостными.
Единовременно крестьянами была выплачена сумма в 650 000 рублей, остальная сумма должна была выплачиваться частями. Все положенные документы были подписаны в Санкт-Петербурге, а затем направлены местному губернатору в июне 1832 года.
Измайловский гарем
В первой четверти XIX века в стране получил широкую известность генерал-лейтенант Лев Дмитриевич Измайлов. Он прославился как своими подвигами во славу Отечества, потратив огромные средства, миллион рублей, на вооружение Рязанского губернского ополчения в 1812 году, так и своим самодурством и многочисленными выходками, слава о которых расходилась по всей империи. Много говорили, а потом и вспоминали о гареме генерала Измайлова. Однако ужаснувшие современников и потомков подробности выяснились в 1828 году после завершения назначенного по жалобе крестьян Измайлова расследования.
Начало и ход этого дела представляют не меньший интерес, чем вскрытые в ходе его детали. Началось оно с того, что поверенный в делах генерала, его стряпчий Федоров, решил подзаработать на собственном доверителе и убедил его крестьян написать жалобу о многочисленных злодеяниях и злоупотреблениях Измайлова. Стряпчий справедливо рассчитывал, что в ходе следствия, которое никак не могло обойтись без взяток судейским и прочим чиновникам, ему удастся неплохо нажиться. А дело, учитывая влияние, возраст и прошлые заслуги генерала, все равно будет закрыто.
Сначала все шло по намеченному сценарию. В суде показания крестьян записывали не полностью или извращали и под страхом наказания заставляли подписывать. Измайлов исправно давал, а Федоров, не забывая о своих интересах, передавал взятки, так что в итоге крестьян собирались было приговорить к ссылке в Сибирь за бунт и клевету на помещика.
Однако в это же время в Рязанскую губернию с инспекцией прибыли сенаторы Огарев и Салтыков, которые не только знали, но и не любили Измайлова. Крестьян незамедлительно выпустили из острога и отправили домой, а в поместьях Измайлова началось настоящее следствие. Помимо прочих крепостных Измайлова допросили и обитательниц его гарема. Причем их показания оказались такими, что хорошо знакомый с делом биограф Измайлова С. Т. Словутинский многие из них приводил иносказательно или вовсе предпочел опустить:
«И днем и ночью все они были на замке. В окна их комнат были вставлены решетки. Несчастные эти девушки выпускались из этого своего терема или, лучше сказать, из постоянной своей тюрьмы только для недолговременной прогулки в барском саду или же для поездки в наглухо закрытых фургонах в баню. С самыми близкими родными, не только что с братьями и сестрами, но даже и с родителями, не дозволялось им иметь свиданий. Бывали случаи, что дворовые люди, проходившие мимо их окон и поклонившиеся им издали, наказывались за это жестоко. Многие из этих девушек,— их было всего тридцать, число же это, как постоянный комплект, никогда не изменялось, хотя лица, его составлявшие, переменялись весьма часто,— поступали в барский дом с самого малолетства, надо думать, потому, что обещали быть в свое время красавицами. Почти все они на шестнадцатом году и даже раньше попадали в барские наложницы — всегда исподневольно, а нередко и посредством насилия».
«Из показаний оказывается, что генерал Измайлов был тоже гостеприимен по-своему: к гостям его всегда водили на ночь девушек, а для гостей значительных или же в первый еще раз приехавших выбирались невинные, хоть бы они были только лет двенадцати от роду… Так, солдатка Мавра Феофанова рассказывает, что на тринадцатом году своей жизни она была взята насильно из дома отца своего, крестьянина, и ее растлил гость Измайлова, Степан Федорович Козлов. Она вырвалась было от этого помещика, но ее поймали и по приказанию барина жестоко избили палкою».
Но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что Измайлов делал с собственной дочерью, прижитой от «серальки»:
«Нимфодора Фритонова Хорошевская (Нимфа, как называли ее в своих показаниях дворовые люди, вероятно, по примеру барина) родилась в то время, как мать ее содержалась в барском дому взаперти, за решетками… Измайлов растлил ее четырнадцати лет от роду. Она напоминала ему при этом, что крещена его матерью; страшно циническое, мерзостное возражение его Нимфе невозможно здесь привести… В тот же день Нимфу опять позвали в барскую спальню. Измайлов стал допрашивать ее: кто виноват в том, что он не нашел ее девственною. Подробности объяснений бедной девушки о ее невинности, о том, что делал с нею сам барин, когда она была еще ребенком лет восьми-девяти (все это подробно изложено в показании Нимфодоры Хорошевской, данном последним следователям), слишком возмутительны для передачи в печати…
Барский допрос не хорошо окончился для крепостной Нимфы: сначала высекли ее плетью, потом арапником, и в продолжение двух дней семь раз ее секли. После этих наказаний три месяца находилась она по-прежнему в запертом гареме хитровщинской усадьбы и во все это время была наложницею барина. Наконец он приревновал ее к кондитеру. Кондитер этот был немедленно отдан в солдаты, а Нимфа, по наказании ее плетьми в гостиной, трое суток просидела на стенной цепи в арестантской. Затем она была сослана на поташный завод, в тяжелые работы, где и пробыла ровно семь лет. На третий день по ее ссылке на завод остригли ей голову. Через несколько месяцев попала она в рогатку за то, что поташу вышло мало; рогатку эту носила она три недели. С поташного завода перевели ее на суконную фабрику, и тогда же Измайлов приказал ее выдать замуж за простого мужика; но Нимфа не согласилась — и за то трое суток была скована. Наконец с суконной фабрики сослали ее в деревню Кудашеву, где, конечно, должна была она несколько отдохнуть от своей каторжной жизни у Измайлова».
Казалось бы, после того как подобные факты были обнаружены и подтверждены, генерал Измайлов не мог избежать тяжкого наказания. К тому же к обвинениям в растлении малолетних добавлялось применение пыток, запрещенных к тому времени. А кроме того, Измайлова обвинили в еще одном тяжком преступлении — он не позволял крестьянам ходить к исповеди, чтобы сведения о его утехах и зверствах не дошли до духовного начальства.
Однако, несмотря на все это, Сенат оказался чрезвычайно милостив к Измайлову. В его решении говорилось:
«Как имение Измайлова уже взято в опеку и сам он, по образу обращения его со своими людьми, не может быть допущен до управления того имения, то оное оставить в опеке; и хотя было бы неуместно иметь Измайлову пребывание в своем имении, но так как он, по уважению к тяжкой его болезни, оставлен в настоящем месте пребывания, то дозволить ему находиться там до выздоровления».
Свобода(
Чтобы заработать на пропитание, крестьяне должны были так же пахать и сеять. Для этого им отводились земельные участки, часть из которых оплачивало государство, а часть должен был выкупить сам крестьянин. А пока не выплатит, он обязан был платить оброк и отрабатывать барщину. Обманутые в своих ожиданиях освобожденные крестьяне начали устраивать бунты по всей стране.
С отменой крепостного права почти вдвое снизилось бродяжничество, зато резко возросло количество имущественных преступлений. Раскрепощение дало крестьянам личную свободу, но одновременно ухудшило их материальное положение. Большой выкуп за земельный надел не давал возможности прокормить семью, что нередко приводило к разорению крестьянских хозяйств. Отчеты Санкт-Петербургской полиции за 1888 год свидетельствуют, что за предшествующие 15 лет резко увеличилось количество всех видов преступлений. И в дальнейшем вплоть до первой мировой войны уровень преступности продолжал стабильно подниматься вверх, опережая темпы роста населения.
И все же в целом в XIX веке состояние преступности не вызывало особого беспокойства ни у населения, ни у властей. Поэтому и власть не особо тратилась на охрану общественного порядка. В принципе, вся правоохранительная система во многом зиждилась именно на том, что государство экономило на профессиональном полицейском аппарате, перекладывая часть его функций на население. В XVIII-XIX веках сторожа, караульные, десятские и сотские фактически выполняли роли низших чинов полиции. Можно сказать, что они несли патрульно-постовую службу, только делали это совершенно бесплатно.
Конечно, на Урале случались и серьезные преступления. Актуальным оставалась опасность для купцов и путешественников от разбойничьих налетов. Лихие люди столетиями делали уральские дороги неспокойными.
Причем в разбойники обычно подавались крестьяне, которые грабили таких же, как они, сельских жителей. Одним из таких налетчиков стал 27-летний крестьянин Верхотурского уезда Василий Понамарев.
5 мая 1885 года он верхом нагнал на проселочной дороге в четырех верстах от деревни Елизавет телегу в которой ехал крестьянин Чащин вместе со своим маленьким сыном. Направив револьвер на Чащина, Понамарев отнял у него узелок с припрятанными десятью целковыми и забрал еще вдобавок лошадь.
Поймать разбойника помогли крестьяне села Уктус, которые подсказали стражам порядка, где скрывается подозрительный человек. Брать Понамарева отправились уктусские полицейские Скоморохов, Щипков и лесник Федоров. Однако разбойник сумел от них троих отбиться ножом. А лесника даже смертельно ранил.
За побег и за свои новые злодеяния Василий Понаморев был приговорен судом к 90 ударам плетью и пожизненным каторжным работам.