что такое силовое предпринимательство

Силовое предпринимательство 2.0?

В 2000-е годы, когда вся страна подводила итоги «лихих 90-х», среди исследователей девиантных (девиантных для устойчивого функционирования экономики, для «лихих 90-х» это как раз было нормой) форм экономической активности широкое распространение получил термин «силовое предпринимательство».

Его автором стал социолог Вадим Волков, который понимал под этим явлением использование организованной силы, навыков ее применения для конвертации этой силы в рыночные блага на постоянной основе. В первую очередь речь шла о банальном рэкете, который расцвел в 1990-е годы и основными операторами которого являлись различные ОПГ. Как правило, они состояли из «гражданских специалистов» с определенным профессиональным и социальным опытом — бывших спортсменов, заключенных и т.п. Правда, среди членов этих ОПГ встречались и бывшие силовики (от милиционеров до сотрудников армейских спецподразделений), но все-таки в общей массе «бандитского класса» они составляли явное меньшинство. И в «нулевые» годы, когда «лихие 90-е» уже стали историей, о силовом предпринимательстве было принято говорить в прошедшем времени, а в 2010-е годы этот термин вообще практически не использовался.

Считается, что силовое предпринимательство расцветает в условиях слабого государства, что явно наблюдалось у нас в 1990-е годы. Таким образом силовые предприниматели присваивают себе охранную ренту, которая в нормально функционирующем государстве принадлежит государству как институту и выплачивается обществом и его отдельными субъектами (теми же предпринимателями) в рамках общественного договора и на формальной основе — посредством тех же налогов. И поскольку принято считать, что последнее двадцатилетие в России характеризуется укреплением государства, то силовое предпринимательство если не кануло в лету, то явно находится на периферии экономических процессов.

Однако в этом утверждении и логической связке, на которой оно строится, есть изрядная доля лукавства. Дело в том, что усиление государства и усиление (укрепление) власти — не одно и то же. Это могут быть два параллельных и взаимодополняющих процесса, и тогда их бенефициарами выступают как государство, так и общество (его подавляющая часть). Отличительная черта этого варианта — все взаимодействие осуществляется в рамках не личных неформальных договоренностей, а институтов, функционирование которых урегулировано законом.

Однако может быть и прямо противоположный, хотя и внешне похожий на первый вариант — усиление власти (персоналистского режима) на фоне ослабления государственных институтов. И в этом случае выплата и получение охранной ренты происходят вне рамок закона и на неформальной основе.

Девизом такой системы может служить крылатое выражение, которое приписывают различным политикам латиноамериканской традиции — от Бенито Муссолини и Франсиско Франко до Альфредо Стресснера. Вполне возможно, что все они в различных вариациях произносили его и уж точно им руководствовались в повседневной деятельности. В такой ситуации бенефициаром этой системы выступают не государство и общество в целом (то есть подавляющее большинство населения), а отдельные фигуры, занимающие соответствующие «хлебные» места, и их контрагенты, которые могут оплатить подобные услуги в приватном порядке и в ущерб остальным.

Развитие российской политической системы в последние 20 лет, и особенно в 2010-е годы, характеризуется скорее укреплением непосредственно власти, чем государства и его институтов.

Это находит свое отражение и в особенностях функционирования экономической системы, где неформальные отношения между частью предпринимателей и частью государственных служащих, в том числе и из силовых структур, становятся скорее нормой, чем примером девиантного поведения — как в странах, где в первую очередь действуют институты.

Все это приводит к расцвету «избирательного правосудия», когда государственная машина вообще и силовая в частности действуют в интересах отдельных бенефициаров, при этом формально опираясь на закон и потребляя государственные ресурсы.

О массовости подобного явления в современной России неоднократно заявлял бизнес-омбудсмен Борис Титов, приводя соответствующую статистику, когда уголовное преследование выступает инструментом конкуренции между бизнесменами.

По словам профильных специалистов, таких кейсов в современной России — минимум десятки тысяч, если не сотни. Из наиболее резонансных, то есть активно освещавшихся в СМИ, — дело Калви, из последних по времени — задержание владельцев фирмы Merlion или предпринимателя Максима Барского. Эти кейсы, типичные для современной российской действительности, можно разделить на две большие группы. В первом случае предпринимателя арестовывают в связи с предметом спора. Что в этом кейсе выглядит сомнительным — речь идет не о том, кто прав и виноват (возможно, что проиграл во всех этих комбинациях именно Калви, приняв неправильное бизнес-решение), а о том, что проигравший должен платить деньгами (очень может быть, что очень и очень большими), но не свободой. Во втором случае уголовные претензии предъявляются «не по теме» основной деятельности бизнесменов, но их предъявление удивительным образом хронологически совпадает с обострением какого-то бизнес-конфликта, в котором участвуют фигуранты.

Такая ситуация означает новый расцвет феномена, который применительно к 1990-м годам называли «силовым предпринимательством» — уже в новой форме, но с неизменным негативным эффектом для всех — государства, общества, экономики.

У предпринимателей в такой системе полностью пропадает экономическая мотивация, наиболее ярко их ощущения выражены во фразе регионального бизнесмена: «Зачем мне зарабатывать второй миллион, если в любой момент могут отобрать первый»?

Обязательно стоит отметить, что представители силовой корпорации в таких случаях далеко не всегда выступают инициаторами подобных схем, а скорее удовлетворяют спрос, который сформирован частью бизнес-среды. Как в свое время точно отметил писатель Сергей Довлатов, говоря о другой ситуации — феномене массовых репрессий: «Мы без конца проклинаем товарища Сталина, и, разумеется, за дело. И все же я хочу спросить — кто написал четыре миллиона доносов? Дзержинский? Ежов? Абакумов с Ягодой?».

Поскольку «силовое предпринимательство 2.0» представляет собой системную проблему, то есть систему, то и решать ее необходимо системными методами — как в свое время пытались решить проблему с наследием массовых репрессий. На первый взгляд звучит парадоксально, но в этом также заинтересованы и бенефициары нынешней политической и экономической системы, перед которыми к концу 2020 года во весь рост встала проблема трансформации этой системы из персоналистской в более коллективную. Судя по происходящим в стране процессам и растущему числу косвенных подтверждений, скоро наступит шанс реализовать подобные системные изменения. Но это будет уже совсем другая история — во всех смыслах этого слова.

Источник

Силовое предпринимательство, ХХI век. Экономико социологический анализ

Часть I СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ СИЛОВОГО ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВА 3

ГЛАВА 1 СИЛОВОЙ РЕСУРС И ПОЛИТИЧЕСКОЕ СООБЩЕСТВО 3

ГЛАВА 2 ГОСУДАРСТВО 5

ГЛАВА 3 МАФИЯ В ЗЕРКАЛЕ СОЦИОЛОГИИ 9

ГЛАВА 4 РЫНОК ОХРАННЫХ УСЛУГ И ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ ЭКОНОМИКИ 18

Часть II СИЛОВОЕ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВО В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ 22

ГЛАВА 5 ОРГАНИЗОВАННАЯ ПРЕСТУПНОСТЬ И РЫНОЧНЫЕ РЕФОРМЫ 23

ГЛАВА 6 СИЛОВОЕ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВО В РОССИИ 1990-х 30

ГЛАВА 7 ВОРЫ И БАНДИТЫ 37

ГЛАВА 8 НЕФОРМАЛЬНАЯ СИЛОВАЯ СТРУКТУРА 41

ГЛАВА 9 БАНДИТЫ И КАПИТАЛИСТЫ 51

ГЛАВА 10 ПРИВАТИЗАЦИЯ СИЛОВЫХ ВЕДОМСТВ 60

ГЛАВА 11 ФРАГМЕНТАЦИЯ И ВОССТАНОВЛЕНИЕ ГОСУДАРСТВА 69

ГЛАВА 12 ПРОТИВОРЕЧИЯ ПОЛИТИКИ УКРЕПЛЕНИЯ ГОСУДАРСТВА 74

ГЛАВА 13 СИЛОВОЕ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВО ПО ЗАКОНУ 79

ТАБЛИЦА РЕСПОНДЕНТОВ 87

Силовое предпринимательство XXI век

ВВЕДЕНИЕ

Периоды кризисов или быстрых социальных изменений обладают особой ценностью для социологии. Как и всякие перемены или неудачи, они обостряют рефлексию, создают спрос на знание, которое может помочь если не решить, то хотя бы понять возникающие проблемы. Но главная особенность быстрых социальных изменений состоит в том, что они создают для социологии нечто вроде лабораторных условий, в которых можно наблюдать в реальном времени формирование социальной организации, институтов, запуск новых социальных механизмов или складывание нового порядка. В эти периоды социальная ткань обнажена и многие явления, которые в стабильном обществе скрыты за идеологической завесой или повседневной рутиной, буквально бросаются в глаза, навязывают себя, представляют для социолога захватывающее зрелище. В прошлом именно такие явления, как индустриализация в Европе, иммиграция и урбанизация в США, межвоенные кризисы на обоих континентах, собственно, и вызвали к жизни социологию. Революция 1917 г. и сталинские пятилетки могли сыграть такую же роль, но не сыграли, став для социологии упущенным шансом и доставшись, в основном, историкам или «советологам».

На некоторое время влияние этой группы станет преобладающим в экономике, политике и повседневной жизни. Бандитская субкультура «обогатит» российскую массовую культуру романами, кинофильмами и песнями соответствующего стиля и содержания, которые, в свою очередь, сделают слова, жесты и нормы новой социальной группы еще более популярными в потерявшем ценностные ориентиры обществе. В середине 1990-х гг. мировая пресса будет писать о том, что российская организованная преступность угрожает не только реформам внутри страны, но и безопасности других стран. Российский президент назовет свою страну «преступной сверхдержавой». Наряду с группами более или менее сильной уголовной ориентации в политико-экономической жизни страны появятся не менее многочисленные организации, состоящие из работников правоохранительных органов и органов госбезопасности, вполне официально предлагающие охранные услуги, но на деле мало чем отличающиеся от бандитских группировок. К 2000-му г. проблема организованной преступности неожиданно начнеттерять былую остроту, а фигура бандита со всеми ее легкоузнаваемыми атрибутами отойдет на второй план, вызывая уже скорее иронию, нежели страх. Всего за пару лет бандиты исчезнут так же неожиданно, как и появились.

Источник

История новой России

Экономический обмен традиционно считается мирным и свободным видом деятельности, противоположным насилию и принуждению – так называемым «внеэкономическим методам» воздействия. В социальных науках принуждение ассоциируется с политической властью, институционально отделенной от хозяйственной сферы. Вопрос об экономической роли политических сообществ, если использовать терминологию Вебера, или о роли групп, владеющих средствами принуждения и стремящихся к установлению определенного порядка, до недавнего времени считался второстепенным. В экономической теории, за исключением работ нескольких авторов, всегда существовало неявное предположение о том, что участники рыночного обмена находятся в ситуации равной безопасности; в ней редко уделялось внимание тому, какими способами, за счет каких издержек это условие достигается и что происходит, если условия равной безопасности нарушены. Группы и организации, ответственные за обеспечение безопасности, включая производство соответствующей информации, а также за ряд других функций, связанных с возможностью распоряжаться средствами насилия, редко попадали в поле зрения экономического анализа и оставались в ведении либо политической науки, либо правоведения (или даже криминологии). В данной главе делается попытка ввести такие организации в сферу анализа, сохранив при этом их социокультурную специфику. Для этого мы сначала рассмотрим позиции авторов, которые придавали первостепенное значение действиям владельцев средств принуждения и разрабатывали соответствующие теории. Затем будет предложено краткое теоретическое описание силового предпринимательства. В последующих главах мы наполним это понятие эмпирическим содержанием и тем самым постараемся объяснить ряд особенностей переходного периода в России.

Политэкономия силы

Дань и охранная рента

Экономический историк Фредерик Лэйн считал охрану действительной услугой, а спрос на нее – объективной необходимостью. При этом он предложил разделить предприятия на два типа: 1) те, которые производят охрану и называются правительствами, и 2) те, которые производят материальные блага или услуги и при этом платят правительствам за охрану. Плата за охрану, полагал Лэйн, может принимать форму не только непосредственных платежей за конкретные услуги по обеспечению безопасности, но и существовать в превращенных формах, включая налоги, тарифы, подарки, взятки в пользу тех, кто контролирует средства насилия. Независимо от формы, эти платежи составляли важнейший параметр политической экономии раннего капитализма, влияя на издержки и создавая разнообразные предпринимательские возможности[1]. Представив отношения по поводу охраны и безопасности как обмен между поставщиком и покупателем, Лэйн оказался первым обществоведом, предпринявшим попытку систематического анализа этих отношений с экономической точки зрения.

Наиболее яркий исторический пример устойчивого, коммерчески успешного взаимодействия производителей охраны и торговых предпринимателей являла собой Венеция, военная аристократия которой активно способствовала, прежде всего за счет умелого использования военного флота, увеличению совокупного богатства республики[2]. Например, в конце XI в. Венеция получила от Византии хартию, согласно которой ее купцы наделялись правом беспошлинной торговли, что давало им колоссальные конкурентные преимущества. Этими привилегиями они обязаны венецианскому правительству, предоставившему военный флот для поддержки византийского императора в войне против нормандского короля Сицилии, а затем и для других военных кампаний. Благодаря такой политике военных купцы получали охранную ренту, ибо их охранные издержки в Византии, в отличие от издержек конкурентов, были равны нулю (в то время как конкуренты должны были платить пошлины, которые Лэйн причисляет к категории охранных издержек). На примере Венеции Лэйн попытался показать – в духе меркантилистского подхода к вопросу об источниках богатства, – что охранная рента как реализация в международной торговле преимуществ, полученных в результате умелого использования силы, может стать важным источником экономического роста отдельно взятых государств. В эпоху раннего капитализма, пишет Лэйн, охранные ренты «были более важным источником доходов, чем превосходство в промышленных технологиях или промышленной организации»[3].

На самом деле аргумент, выдвинутый Лэйном в пользу экономической продуктивности правительств или других организаций, владеющих средствами насилия, может быть принят, только если предположить, что перераспределение ресурсов от слабых стран в пользу более сильных является естественным и неизбежным процессом, и продуктивность государства измеряется его выигрышем в условиях игры с нулевой суммой. Поэтому модели Лэйна можно противопоставить аргумент, известный еще во времена Адама Смита: создание торговых монополий, перераспределение богатств или заключение торговых соглашений с помощью силы не является экономически оправданным, поскольку ведет к неоптимальному использованию ресурсов, отклоняя последние от наиболее эффективного их помещения, которое может подсказать лишь свободный рынок. Но модель, предложенная Лэйном, – это не единственный способ решить проблему экономической роли владельцев средств насилия. Дуглас Норт предложил альтернативную теорию, в рамках которой рассматривается прежде всего способность правительств определять правила игры и принуждать экономических субъектов им следовать и, тем самым, формировать условия, способствующие экономическому росту или, наоборот, тормозящие его.

Что нам может сказать неоинституциональная теория об экономической роли силовых структур, в том числе государств? Неполнота информации о свойствах обмениваемых благ, о других участниках обмена (или ее несимметричное распределение среди участников экономической деятельности), а также необходимость контролировать соблюдение договорных обязательств вызывают появление трансакционных издержек. Иными словами, значительные ресурсы инвестируются в создание общей системы мер и весов, обеспечение безопасности, формулирование правил (законодательства) и контроля за их исполнением для того, чтобы упорядоченный экономический обмен стал возможен. Правила, регулирующие обмен, образуют институты, благодаря которым поддерживается порядок и уменьшается степень неопределенности в поведении контрагентов. При этом любая система экономического обмена, от локальной бартерной экономики до международной торговли, предполагает существование некоторых механизмов контроля за выполнением правил. В локальных экономиках плотная сеть социальных связей и моральные нормы принуждают людей к выполнению контрактных обязательств. Трансакционные издержки в такой системе будут ничтожны, но и территориальные масштабы обмена будут чрезвычайно малы. С ростом специализации и развитием торговли на дальние расстояния отношения обмена выходили за пределы локальных сообществ и полагались на безличные отношения или отношения в малознакомой местности или с малознакомыми партнерами. Здесь сразу возрастает значимость информации и появляются трудности с принуждением к исполнению обязательств. Трансакционные издержки начинают влиять на издержки производства. Тогда участники обмена стремятся образовывать свои ассоциации, гильдии, сети; они обмениваются заложниками, обзаводятся охранными отрядами или даже частными армиями, начинают активно взаимодействовать с правительствами. Создание этих институтов, предназначенных обеспечивать безопасность и принуждать к исполнению обязательств, предполагает растущие затраты. Основной аргумент Норта заключается в том, что торговля и другая экономическая деятельность будут развиваться лишь тогда, когда выгоды от нее будут больше, чем трансакционные издержки, связанные с созданием институциональной среды.

Тем не менее, во многих случаях организации, обладающие преимуществом в использовании силы и соответственно имеющие возможности определять и контролировать права собственности, не в состоянии создать эффективные институты. Напротив, они склонны к чрезмерному и экономически непродуктивному изъятию и присвоению ресурсов экономического общества – до тех пор, пока конкуренция или организованный интерес последнего не поставят жесткие пределы удовлетворению текущих потребностей государства и не переориентируют его на учет долгосрочных интересов экономического развития. Неоинституциональная теория, однако, не предлагает объяснения того, почему в истории удавалось ограничивать интересы государства и изменять его политику. В последующих главах мы вернемся к проблеме выбора силовыми структурами определенной экономической политики. В данный момент важно выделить общую для Лэйна и Норта мысль, имеющую также непосредственное отношение к данному исследованию. Отношения между организациями, владеющими средствами насилия, и их политика по отношению к экономическим субъектам, для которых они выступают в качестве источников безопасности и контроля за соблюдением правил, решающим образом влияют на экономические показатели той области, в которой каждый из них – будь то государство или частная, достаточно автономная охранная организация, – обладает монополией.

Определение и типология

Применительно к российскому контексту гг. мы предлагаем следующую простейшую классификацию силовых структур и соответственно силовых предпринимателей. Они делятся на законные и незаконные (преступные), а также на государственные и частные. В итоге мы получаем четыре основных типа силовых структур (см. таблицу 1): незаконные частные (организованные преступные группировки); законные частные (частные охранные предприятия и службы безопасности); незаконные государственные (неформальные группы сотрудников милиции и госбезопасности, так называемые милицейские и «комитетовские» «крыши»); и законные государственные (органы правопорядка и госбезопасности, действующие только по должностной инструкции). Несомненно, в реальной жизни границы могут исчезать, образуя смешанные типы.

Таблица 1. Типология силовых предпринимателей

Грабитель не подходит под определение силового предпринимателя, а стационарный бандит или местный князь, наоборот, является таковым, постольку поскольку он стремится к установлению длительных налоговых отношений с подданными ( теми, с кого собирается дань) и предоставляет им определенные услуги, которые призваны оправдывать поборы. Превосходство в применении силы является необходимым условием силового предпринимательства, но оно не образует его содержания. Конвертация организованной силы в постоянный доход включает набор методов, которые приобретают форму отношений обмена определенных услуг на деньги или по крайней мере деклараций о якобы предоставляемых услугах. Эти услуги, как правило, включают физическую охрану, защиту прав собственности, разрешение споров (арбитраж), принуждение к исполнению и в некоторых случаях создание с помощью силы конкурентных преимуществ своим клиентам. Мы предлагаем объединить эти услуги в три группы, в результате чего получим три основных вида силового предпринимательства: физическая охрана; силовое партнерство; силовое посредничество. В следующей главе будет подробно описан каждый вид, а также связи между ними.

Доходы силовых предпринимателей принимают форму дани или налога (на прибыль, с оборота), собираемого регулярно и в соответствии с более или менее постоянной ставкой – как бы в оплату регулярных благ или услуг, которые владельцы средств насилия предоставляют клиентам или обитателям некоторой территории. Отсюда очевидно, что силовое предпринимательство предполагает высокую степень монополизации использования силы внутри сферы, являющейся объектом правления и налогообложения. Вмешательство других субъектов охраны или налогообложения ставит эту деятельность под вопрос до окончательного выяснения отношений между конкурентами и раздела сфер деятельности – как правило, с использованием силы или угроз. Поэтому владельцы средств принуждения склонны мыслить в терминах «территорий» и «сфер влияния» и проявляют болезненную чувствительность к вопросам границ. За пределами монополизированной сферы, наоборот, находится пространство, где царят неопределенность, угрозы и конкуренция, что служит обоснованием деятельности силовых предпринимателей для их клиентов. Таким образом, монополия силы и соответственно иерархия внутри определенной сферы и неограниченная конкуренция, то есть анархия, за ее пределами являются логическими условиями силового предпринимательства. Забегая вперед, скажем, что именно это различие состояний является структурным условием возможности силового предпринимательства. Наконец, необходимо подчеркнуть, что силовое предпринимательство является частной деятельностью. Это значит, что оно предполагает относительную свободу при принятии тактических и стратегических решений относительно использования силы, автономию от других источников принуждения и возможность извлечения частного дохода, напрямую зависящего от эффективности действий владельца силового ресурса. Таким образом, если некая силовая структура (в предельном случае – государственный аппарат насилия в целом) подчинена более высокой инстанции или находится под общественным контролем, то ее возможности вести силовое предпринимательство существенно ограничены (в сфере международной политики в случае суверенных государств такие ограничения очень слабы). И наоборот: когда государственные служащие, имеющие доступ к соответствующим ресурсам, выходят контроля вышестоящих инстанций и получают возможность извлекать дополнительный доход от распоряжения этими ресурсами как частные лица, они становятся силовыми предпринимателями.

Глава 3. Силовое предпринимательство в России

Мы начнем рассмотрение силового предпринимательства с его первой и элементарной формы – предоставления охранных услуг, включая так называемый «охранный рэкет» [protection racket], отношений, связанных с предложением физической охраны в ситуации как объективной, так и искусственно созданной угрозы. Затем мы перейдем к анализу более сложных форм силового предпринимательства – силового партнерства и силового посредничества, когда производитель разнообразных институциональных услуг не является прямым источником угрозы и не имеет непосредственного контроля за уровнем рисков, возникающих в экономической деятельности.

От вымогательства к охранным услугам

Вымогательство является основным сюжетом популярного романа И. Ильфа и Е. Петрова «Золотой теленок», напечатанного в 1931 г. Желающий разбогатеть аферист Остап Бендер ищет и находит подпольного миллионера Корейко, «золотого теленка», и всячески принуждает его расстаться со своим богатством. Боясь репрессий со стороны советского государства и будучи при этом неспособным обеспечить свою безопасность и отвадить вымогателей, подпольный миллионер вынужден в конце концов выложить свои миллионы Остапу. В советский период «золотые телята» были серыми и невзрачными на вид, изо всех сил стремясь казаться обыкновенными советскими гражданами. Поэтому основная интрига романа состоит в поиске и идентификации «серенького» подпольного миллионера и применении к нему изощренных (и комичных) методов психологического воздействия.

Масштабы теневой экономики, как известно, значительно выросли к гг. Она включала множество видов деятельности, использовавших как внутренние недостатки государственного социализма, так и любые подворачивавшиеся возможности личного обогащения: производство неучтенной продукции, подпольное производство алкоголя, спекуляция дефицитными товарами, мошенничество, антикварный бизнес, подпольный игорный бизнес Популяция «золотых телят» стремительно росла, но наследники Бендера заметно отставали, поскольку идентификация с виду «сереньких» потенциальных жертв оставалась большой проблемой. Хуже того, во многих случаях подпольные «миллионеры» обзаводились связями с коррумпированными партийными и советскими служащими, предоставлявшими им неформальное прикрытие.

В юридической практике доказать факт вымогательства довольно трудно, поскольку угрозы часто носят скрытый или непрямой характер. Жертва может не испытывать явного давления, особенно если вымогатели ведут себя достаточно дружелюбно, не прибегая к откровенно враждебным действиям. Трудности в определении состава вымогательства возникают и в случае, если угрозы исходят от лица, не являющегося получателем вымогаемой собственности, или если собственность переводится на другое лицо, явным образом не связанное с источником угроз. Именно в силу того, что в отличие от ограбления вымогательство предполагает косвенное принуждение и влияет на будущее, а не на непосредственное поведение жертвы, оно представляет значительные трудности для строгого правового определения. Все это делает «мягкие» формы вымогательства достаточно привлекательным бизнесом, обладающим высокими шансами избежать санкций. В.Сафонов утверждает, что организованное вымогательство характеризуется особо высокой латентностью, которая в середине гг. в некоторых регионах России достигала 70%[9].

Вымогательство представляет собой некое действие, квалифицируемое как уголовное преступление, в то время как охранный рэкет – это институционализированные отношения. В российской уголовной практике обвинения обычно выносятся по конкретным фактам, после того, как отношения между преступником и жертвой удается разбить на отдельные эпизоды, содержащие состав преступления и подлежащие доказательству. Социологическая задача, следовательно, противоположна юридической и состоит в том, чтобы установить, каким образом отдельные действия индивидов и групп, направленные на вымогательство тех или иных благ, превращаются в устойчивую систему отношений.

Многие кооператоры и частные предприниматели периода перестройки начинали в сфере теневой экономики, другие, напротив, не имели к ней никакого отношения. Однако для значительной части населения все они выглядели подозрительно. То, чем многие из них занимались, еще вчера клеймилось как спекуляция, незаконная торговля С самого начала кооперативный сектор возник как бы в особой институциональной среде, характеризовавшейся относительно низким уровнем безопасности и недостаточной легитимностью в глазах общества. Одним из последствий остаточных советских моральных установок была стигматизация новых предпринимателей. Слово «кооператор» имело неоднозначные оттенки, а термин «частник» был откровенно презрительным. Опросы общественного мнения зафиксировали сначала смешанное, а потом и все более негативное отношение к кооператорам, которых считали весьма деятельными, но при этом нечестными или даже откровенно преступными элементами[10].

С началом экономической либерализации и кооперативного движения идентификация потенциальных объектов вымогательства перестала быть проблемой. При этом потенциальными жертвами вымогателей были уже легитимные, а не теневые предприниматели, теоретически имевшие право на защиту и полную правовую поддержку со стороны государства, но редко получавшие их на практике. Специальная статистика насилия над предпринимателями отсутствует: они далеко не каждый раз обращались с письменным заявлением в милицию, а если и обращались, то эта статистика растворялась в показателях других видов преступлений, не отражавших их экономическую специфику (хулиганство, нанесение телесных повреждений )[11]. Однако печальный опыт предпринимателей первой волны хорошо запечатлелся в памяти участников (включая самих вымогателей) и многократно воспроизводился в воспоминаниях, художественной литературе и кино. Паяльник и утюг стали основными инструментами вымогателей новой волны и навязчивыми символами кооперативного движения, а предложение вырыть собственную могилу – стандартным методом начинающего рэкетира. Из воспоминаний рэкетира:

«…Конечно, прибегали мы и к жестким формам наезда. Подъезжаем, говорим: „Давай, плати, лох“. И он платил. А те, кто не соглашался, подвергались нашему прессингу. Благо учебные пособия у нас были хорошие – те же художественные кинофильмы. Были популярны паяльник и батареи с наручниками, которыми мы пристегивали клиента. Случалось, вывозили его в лес или закрывали в подвале. После небольшой обработки „влегкую“ с избиением клиенты соглашались платить».[12]

Но даже после того, как предприниматель шел на уступки и выплачивал требуемую сумму, рэкетиры не исчезали. Наоборот, прецедент выплат закладывал основу дальнейших действий, и выплаты производились уже регулярно. Мы не будем здесь приводить разнообразные «страшные» истории запугиваний, физических воздействий и убийств предпринимателей с целью вымогательства, предполагая, что читатель прямо или косвенно знаком с этой страницей истории отечественного капитализма. Рассказы о грубых наездах рэкетиров стали неотъемлемой частью атмосферы, в которой развивалось частное предпринимательство после начала перестройки. Иными словами, предпринимательский риск был осознан довольно быстро, и далеко ходить за примерами было не нужно – они приходили сами.

Если вымогательство является вполне строгим понятием, за которым стоит конкретный эпизод, то охранный рэкет – это уже некоторая устойчивая система отношений, выходящая за рамки взаимодействия двух субъектов и сама оказывающая влияние на поведение участников. Прежде чем приступить к анализу структуры отношений, лежащей в основе охранного рэкета, напомним, как он осуществлялся в повседневной жизни. В своей элементарной форме охранный рэкет имел место на городских рынках, характеризовавшихся высокой плотностью торговли и простой пространственной организацией. Если рынок не был монополизирован одной преступной группировкой, он делился на некоторые сегменты, которые рэкетиры охраняли друг от друга. Каждый рэкетир представлял собой конкретную угрозу частным торговцам и одновременно за определенную плату оказывал некоторым из них охранные услуги. При необходимости представители группировок или бригад подтверждали факт «охраны» – иными словами, факт того, что те или иные торговые места платят охранную дань именно им. По сути, это была не столько активная защита, сколько конвенциональное воздержание от насильственных действий, дающее возможность продолжения свободной торговли и оправдывающее получение дани (хотя в случае нарушения конвенции и попыток «получить» с «чужих» коммерсантов возникали конфликты). С точки зрения коммерсанта, выплаты рэкетирам приобретали форму налога, дающего право на начало и продолжение торговли. Не обладая собственным силовым ресурсом для обеспечения своей экономической деятельности, коммерсанты были вынуждены платить за него тем, у кого он был. По свидетельствам респондентов, довольно быстро заработала и обратная логика: бандиты «ставили» «своих» коммерсантов, давая им подъемные деньги и соответственно обеспечивая охрану от посягательств себе подобных.

Как только открывался частный магазин или кафе, в него тут же наведывались мобильные бригады, предлагавшие охранные услуги. Все различные мягкие или жесткие сценарии таких визитов можно свести к одному: выяснить, «кому этот барыга платит», иными словами, обеспечен ли данный экономический субъект охраной. Если директор не мог дать вразумительный ответ на этот вопрос ( назвать группировку или имя (кличку) одного их лидеров), автоматически следовало предложение о регулярной выплате предприятием охранной дани. Это означало, что название группировки, первой обнаружившей «свободную точку», и ее контактный телефон будут называться при появлении других таких же лиц, интересующихся вопросами безопасности. Понятно, что для таких случаев была предусмотрена стандартная процедура проверки того, действительно ли названная группа получает дань и имеет ли она на это право (этот важнейший момент будет потом рассмотрен отдельно). В случае, если информация не подтверждалась, коммерсанта ждали санкции (примерно как за дачу ложных показаний) в виде физической расправы или дополнительных выплат за попытку обмана. Размер охранной дани начинался с 300–400 американских долларов в месяц и по мере развития «охраняемого» предприятия возрастал до 20–30% его прибыли.

Не все отрасли хозяйственной деятельности представляли одинаковый интерес для охранного рэкета. Наибольшей привлекательностью обладали малые предприятия, особенно в сфере услуг, оптовой и розничной торговли, с низкими инвестиционными потребностями, быстрым и значительным наличным оборотом и относительно простой схемой деятельности. По данным опроса предприятий розничной торговли, проведенного в Москве, Смоленске и Ульяновске в 1996 г., выплаты дани частным охранным структурам стали рутинным явлением. Более 40% предпринимателей признали факт частых контактов с рэкетом, считая при этом рэкет менее проблематичным явлением, чем произвол чиновников и налоговых органов. Исследование показало также, что большинство владельцев торговых предприятий воспринимало частные охранные структуры как заменитель государственных органов охраны правопорядка и отчасти – судебных органов[13]. Если вначале экономические субъекты были, в основном, жертвами вымогательства и рассматривались как таковые со стороны ОПГ, то позже обе стороны часто устанавливали рабочие отношения, считавшиеся, как показывают интервью, взаимовыгодными в данных экономических условиях. Предприниматели часто видели в рэкетирах поставщиков действительных услуг и даже требовали их, когда возникали соответствующие обстоятельства. Из интервью с московским бизнесменом:

Вопрос: Были ли случаи, когда вас посещали с предложениями охраны, или просто грубые «наезды» с целью вымогательства?

Ответ: Такие ситуации были. Вот как с одним из наших генеральных директоров, фактически он являлся нашим соучредителем. И он очень любил хвастаться. Как только у него появилась новая квартира, новая иномарка, сразу же эти ребята начали требовать деньги. Но у нас (опять же, дело случая – была такая передряга) угнали новый КАМАЗ. И мы сказали: «Хорошо, вы будете у нас крыша, если вы найдете нашу машину». Естественно, они ничего не нашли, к нам опять пришли, мы им то же самое высказали, и на этом все дело притихло. […]

Вопрос: Отношения с рэкетом выгодны для бизнесменов?

Ответ: Я считаю, что это, в принципе, нормальный вариант. Опять же, если бы ребята, которые пришли к нам, помогли вернуть машину, то тогда бы с ними стоило работать. А так как они только умеют просить деньги, как только серьезное, сразу в сторону… […] Тот же серьезный рэкет не будет заниматься мелким вымогательством, это им слишком дорого встает. Незачем доводить людей до крайности, потому что каждый из нас в любой момент пойдет сразу же в РУБОП, сразу же начнется официальное расследование. [20]

Охрана как реальная услуга

Немногие рэкетиры хотят охранять. Изначально у них нет такого намерения, но на практике они вынуждены это делать. Иными словами, охрана является структурным результатом взаимодействия участников, приоритетным по отношению к их субъективным намерениям. Все, чего хочет рэкетир, – это получать деньги, чем больше, тем лучше. На жаргоне слово «получать» или «получалово», собственно, и означает охранный рэкет в целом. Каждый рэкетир в отдельности предпочел бы просто получать, но, будучи частью системы со множеством взаимодействующих рэкетиров, он вынужден охранять или предоставлять другие подобные услуги. Трудно понять природу охранных отношений, рассматривая лишь одного, отдельно взятого рэкетира: его действия всегда будут представляться как простое вымогательство. Однако на самом деле концепция охраны (или защиты) предполагает множественность владельцев силы, каждый из которых одновременно может выступать и как угроза, и как источник защиты. Известный теоретик международной политики Кеннет Уолтц, говоря о межгосударственных отношениях, сформулировал это так: средства, с помощью которых одни государства угрожают другим, являются, в самой своей основе, средствами обеспечения собственной безопасности[14].

Отдельный случай охраны будет всегда похож на вымогательство – ситуацию, когда источник угрозы и источник безопасности совпадают, но могут быть разделены за определенную плату. Но если мы введем в анализ параметр времени и учтем существование других владельцев средств насилия, то защита (охрана, безопасность) приобретет форму реальной услуги, предоставляемой клиенту: участники не смогут усомниться в факте защиты. В этом случае роль угрозы играет другой, и владелец средств насилия имеет возможность предлагать охрану как некоторую услугу, в которой клиент объективно нуждается. То есть возникают основания предложить обмен, а не требовать односторонний выкуп. Пытаясь прояснить различие между вымогательством и действительной охраной в контексте политики государств, социолог Чарлз Тилли указывает, хотя и косвенно, на то, что это различие предполагает значительный элемент субъективной интерпретации:

«Какой именно образ вызывает у нас слово охрана [protection], зависит в основном от нашей оценки реальности и угрозы, а также того, до какой степени угроза является внешней. Индивид, производящий одновременно и угрозу, и защиту от нее, является рэкетиром. Тот, кто предоставляет требуемую защиту, но имеет очень слабый контроль за появлением угроз, может быть определен как легитимный защитник, особенно если цена его услуг не выше, чем у конкурентов»[15].

На самом деле, эта не слишком приятная дилемма не описывает две различные ситуации, а возникает в едином поле, созданном взаимодействием множества владельцев средств насилия. Каждый владелец средств насилия может выступать одновременно как защитник для своих клиентов и как источник угрозы – потенциальной и анонимной или, наоборот, вполне конкретной – для тех, кто не является его клиентом. Группа владельцев средств насилия является и тем, и другим одновременно. Поэтому «фокус», в результате которого появляется целая совокупность специфических отношений, называемых «охрана» или «защита», состоит во внутреннем – и неизбежном – разделении группы владельцев средств насилия на враждебные (конкурирующие) стороны так, что каждый из них является конкретным и действительным защитником от некоторой потенциальной угрозы, в существование которой он также вносит свой вклад. Вымогательство неизбежно превращается в предоставление действительных охранных услуг в условиях множественности угроз, что характерно для сферы, в которой отсутствует монополия на применение силы. речь идет об определенной структурной ситуации, а не о «добрых» или «злых» намерениях конкретных владельцев силы и их субъективном выборе. В последующих главах мы вернемся к рассмотрению того, как эта структурная ситуация порождает определенные практики силового предпринимательства, в частности, «разводки».

Вернемся к ситуации, в которой оказались российские предприниматели первой волны. Даже исправно платившие охранную дань не были гарантированно защищены от сюрпризов. Пропорции распределения дохода от активов того или иного предприятия между бизнесменом и бандитами основывались на некоторых конвенциях, создававших видимость справедливости, но фактически устанавливались бандитами (особенно на более ранних этапах развития рынка). Хотя испытание паяльником или утюгом, копание собственной могилы и подобный опыт уже не угрожали бизнесмену, находившемуся под защитой частной силовой структуры (в противном случае подобные действия рассматривались бы как направленные против этой структуры, а не против бизнесмена), постепенная экспроприация активов путем произвольного повышения ставки «налога», а иногда и убийства «своих» бизнесменов для завладения их активами оставалась распространенной практикой. Она называлась «дербанить коммерсанта» и считалась естественной, ибо рэкетиры воспринимали охраняемых коммерсантов как свою собственность. Претензии на охрану содержали неявное утверждение права собственности. При решении коммерческих споров члены ОПГ часто называли бизнесменов, плативших им охранную дань, «наш барыга» или «наш коммерсант», подразумевая тем самым свою ответственность за его поведение и право распоряжаться его собственностью.

Однако суть этих элементарных неформальных отношений собственности лежит не в отношениях между бандитами и коммерсантами, а прежде всего в отношениях между самими владельцами средств насилия (ОПГ или другими силовыми структурами). По сути, право собственности по отношению к активам бизнесмена обеспечивалось наличием силового ресурса и реализовывалось в отстаивании силовой структурой права на получение охранной дани перед другими претендентами. Поэтому время от времени силовые структуры вынуждены были защищать своих клиентов от себе подобных. Но делали они это прежде всего для того, чтобы сохранить за собой право на получение части дохода охраняемого предприятия, чтобы исключить других «получателей». Эта ситуация наглядно иллюстрирует то, почему права собственности иногда определяются как отношения исключения[16]. Впоследствии среди ОПГ и других силовых структур происходил процесс внутренней дифференциации в зависимости от их политики по отношению к охраняемым предприятиям: некоторые стремились максимизировать размер получаемого дохода и часто разоряли «своих» коммерсантов; другие действовали, ориентируясь на более долгосрочную перспективу, и перераспределяли права собственности так, чтобы обеспечивать интересы своих клиентов и получать долгосрочный доход за счет коммерческого успеха последних. В последнем случае функции силовой структуры сдвигались в сторону создания конкурентных преимуществ «своим» коммерсантам. Затем, с развитием акционерных форм собственности, силовые структуры (через специально учрежденные компании) становились формальными совладельцами некогда охраняемых ими предприятий (подробнее об этом речь пойдет в главе 6).

Силовое партнерство

Этот термин упомянул в интервью один из респондентов, когда описывал деятельность своей силовой структуры и ее роль по отношению к другим бизнесменам. Респондент рассказывал о поиске коммерческих возможностей для своих клиентов, обеспечении гарантий под поставки товаров, заключении неформальных соглашений или использовании угроз для того, чтобы заставить выплачивать полагающуюся сумму. «Мы вроде силовых партнеров», – обобщил авторитет. Я сказал, что это интересный аналитический термин, который я хотел бы использовать в социологическом исследовании. Мой собеседник не возражал.

Итак, под силовым партнерством мы будем понимать ряд силовых структур – функций, основанных на умелом коммерческом использовании организованной силы и информации, обеспечивающих благоприятные институциональные условия для экономической деятельности предприятий клиентов. Институциональные условия включают: безопасность, информационную поддержку, обеспечение прав собственности, в том числе контроль за соблюдением контрактных обязательств и возвратом долгов, а также разрешение коммерческих споров.

Распространение рэкета в кооперативном секторе в конце гг. оставалось экономически периферийным явлением. Основные производственные активы находились в руках государства, административная система работала, а фискальный кризис был еще впереди. Переход от охранного рэкета или просто физической охраны к более сложным и специализированным функциям силового партнерства произошел примерно в 1992–95 гг. в контексте значительного расширения частного сектора. К этому времени преступные группировки накопили значительный объем силовых и финансовых ресурсов, необходимых для более активного участия в экономических процессах переходного периода. С одной стороны, силовые предприниматели жестко навязывали клиентам свои услуги, и во многих случаях у бизнесменов не было иного выхода, кроме как работать с преступными группировками. При этом преступные группировки успешно создавали и повышали спрос на свои услуги. Но, с другой стороны, объективный спрос на силовых партнеров был тоже достаточно высок, и бизнесмены часто сами обращались к представителям организованной преступности для разрешения конфликтов или обеспечения гарантий. Обратившись однажды к бандитам, многие предприниматели не вольны были самостоятельно прекратить это сотрудничество и попадали под постоянный контроль тех или иных группировок. Таким образом, инициатива, в целом, принадлежала силовым предпринимателям. Но без объективного спроса институт силового партнерства не получил бы такого широкого развития. Поэтому сначала мы рассмотрим практику создания искусственного спроса, а потом обратимся к анализу независимых факторов, поддерживавших высокий уровень спроса на силовых партнеров.

Тактика жесткого давления и физического устрашения, практиковавшаяся преступными группировками, а также постоянные сообщения в СМИ, усиливавшие ощущение опасности и повышенного риска, привели к силовым предпринимателям множество клиентов. Искусственно создаваемые трансакционные проблемы также способствовали усилению потребности в силовых партнерах. Эту тактику можно проиллюстрировать следующим примером. Семья Петренко (фамилия изменена) приехала в Петербург с Украины в поисках работы. Через некоторое время они начали работать с представителями «комаровской» группировки, учредив торговую фирму, предлагавшую оптовые поставки ходовых продуктов по низким ценам. Для поставки продуктов фирма требовала предоплату. Собрав таким образом определенное количество денег, в основном с представителей отдаленных регионов, фирма попросту исчезала, а через некоторое время появлялась вновь под другим именем, снова рекламируя оптовые поставки. Этот нехитрый, но очень распространенный известен как «кидок». Если обманутые покупатели все же начинали заниматься активными поисками и приезжали в Петербург, пытаясь вернуть свои деньги, «комаровские» доходчиво объясняли им бесперспективность этого занятия. Но когда в целях возврата денег из Сибири от имени одного коммерсанта приехали два вора в законе, то «комаровские» вернули деньги и неустойку. Очевидно, что сибирские силовые партнеры взяли себе значительные комиссионные за возврат предоплаченной суммы [22].

На языке силовых предпринимателей искусственное стимулирование спроса часто обозначалось фразой «создать проблему», что также предполагало последующую возможность ее разрешения с получением коммерческой выгоды. Неправильно было бы предполагать, что силовые предприниматели намеренно давали друг другу заработать (хотя, несмотря на высокий уровень конфликтности в криминальной среде, тактическое сотрудничество не исключалось). На первоначальном этапе система взаимозависимости работала так, что конфликты между силовыми структурами, вызывавшие определенные потери, поддерживали высокий уровень риска на экономическом рынке. Тем самым конфликты обеспечивали стабильный доход владельцам силы за счет экономического класса (хотя некоторым представителям этого класса сотрудничество с силовыми партнерами было в определенных смыслах выгодно).

Трансакционные проблемы

Не менее серьезны были действительные проблемы, возникавшие в результате непродуманной экономической политики и быстрой приватизации. Политика «шоковой терапии» включала снятие административного контроля за ценообразованием, либерализацию торговли, в том числе в сфере операций, и приватизацию малых и средних предприятий. Быстрота проведения была, по крайней мере в начале, одним из важнейших принципов реформ. По замыслу, она должна была предотвратить чрезмерное участие в процессе приватизации бывшей советской номенклатуры и криминального мира. Но во многом результаты оказались противоположными.

К трансакционным проблемам можно отнести неспособность выполнить контрактные обязательства (поставить или оплатить товар, вернуть кредит ), дефицит наличных денег для ведения экономической деятельности, проблемы безопасной доставки товаров и подобные трудности. Если не считать сознательного мошенничества, то трансакционные проблемы порождались как субъективными факторами (недостаточным опытом и квалификацией в бизнесе, низким уровнем ответственности и оппортунизмом), так и объективными причинами, вызванными ограничением денежной массы и разрушением хозяйственных связей. Опросы предпринимателей, проводившиеся в 1990- е гг., устойчиво показывали, что низкая контрактная дисциплина и низкий уровень надежности партнеров воспринимались как наиболее острые проблемы[18]. Оппортунизм был обычным явлением на товарных биржах: клиенты или брокеры могли выставлять свои товары одновременно на нескольких биржах, выбирать наиболее выгодные условия, а потом «прокидывать» по другим заключенным контрактам[19]. Субъективные просчеты и нехватка наличности только преумножали задолженности предприятий, а политика правительства усугубляла кризис неплатежей[20]. Директор, чье предприятие в августе 1994 г. задолжало 7 млрд. руб. и которому, в свою очередь, были должны 8 млрд., так охарактеризовал ситуацию: «Все предприятия теперь в долгах, мы должны нашим поставщикам, нам должны наши заказчики, которым тоже должны. Все друг другу должны и никто не платит, и все ждут бог знает каких гарантий»[21].

Появление тысяч новых банков и других финансовых учреждений в начале девяностых сопровождалось ускоренным ростом невозвращенных кредитов. Согласно некоторым оценкам, общая сумма невозвращенных кредитов составила 3 трлн. 609 млрд. руб. (1,64 млрд. долл.) в начале 1994 г.; около 8 трлн. (1,75 млрд. долл.) в начале 1995 г.[22] и 44 трлн. (7,9 млрд. долл.) к концу 1996 г.[23].

Российские и зарубежные исследователи выделили несколько возможных способов решения трансакционных проблем, практиковавшихся на российских рынках: использование имеющихся социальных связей [relational contracting], неформальные урегулирования, государственный арбитраж, частные арбитражные комиссии и использование частных силовых структур. Исследователи сходятся в том, что в российской деловой практике участники в большой степени полагаются на имеющиеся (родственные, дружеские ) связи и неформальные методы, в значительной степени – на частные силовые структуры, и относительно мало пользуются государственными судебными инстанциями (хотя этот показатель начал возрастать во второй половине гг.)[24]. Вместе с тем, различные группы предпринимателей прибегают к различным методам решения трансакционных проблем – в зависимости от сферы деятельности, формы собственности, времени начала активной деятельности и других факторов, поэтому неизбежные «перекосы» в выборках ведут к различным результатам. Предприниматели, которые несут высокие расходы на безопасность, менее склонны пользоваться государственными судебными инстанциями в случае конфликтов. Они также демонстрируют более высокую готовность к применению силы, когда сталкиваются с недобросовестным поведением контрагентов[25].

На точность результатов, полученных в результате опросов предпринимателей и директоров предприятий, также влияет ряд факторов, не подконтрольных исследователям. По моему опыту, предприниматели, работающие с преступными группировками, склонны отказываться от сотрудничества с исследователями, они еще менее охотно идут на контакт или предоставляют информацию, чем сами члены группировок. Соответственно такие предприниматели будут мало представлены в выборках. Далее, аналитические различия между основными способами решения трансакционных проблем трудно провести на эмпирическом уровне. Неформальные соглашения и встречи, которые фигурируют в исследованиях как способы решения трансакционных проблем, на деле часто предполагают реальное или виртуальное присутствие силовых партнеров. Даже фраза: «давай решим все мирно, не привлекая бандитов», в определенном контексте может быть угрозой, подчеркивающей возможность обращения к силовым партнерам. Наконец, некоторые респонденты сообщали о все более распространенной практике, когда имущественный спор решался в судебном порядке, но принуждением к его исполнению занимались частные лица, бандиты. Имея на руках письменное решение арбитражного суда и занимаясь взысканием в частном порядке, они рисковали попасть лишь под статью «самоуправство» – довольно мягкую по сравнению со статьями о вымогательстве или грабеже.

Низкая эффективность судебной системы и высокая цена доступа к ней

Одной из причин широкого распространения института силового партнерства стало игнорирование значительной частью предпринимателей государственной судебной и правоохранительной системы. Истоки такого отношения лежат в запутанности существующих законов и подзаконных актов, больших сроках рассмотрения дел в судах и слабости исполнительной системы. Приватизация собственности проходила в контексте недостаточно специфицированных прав собственности, неполноты корпоративного законодательства и отсутствия механизмов контроля. Эту ситуацию часто называли «правовым вакуумом». С 1992 г. основная нагрузка по рассмотрению имущественных споров была возложена на арбитражные суды. Согласно принятым нормам они должны были рассматривать дела в течение двух месяцев со дня принятия к рассмотрению. На практике, однако, большая часть дел в 1993–97 гг. рассматривались с превышением установленных сроков (в среднем месяца, при этом тысячи дел тянулись более одного года)[26].

Но даже вынесение судебных решений еще не означало окончательного торжества справедливости, поскольку их исполнение представляло собой еще большую трудность. Формально этим должны заниматься судебные исполнители или приставы, но распространенные приемы саботажа делали их практически бессильными. Судебные органы не обязаны заниматься розыском должника или его имущества, если его нет по номинальному адресу, и дополнительных ресурсов на это приставам не выделяется. Проблема поиска, таким образом, перекладывается на заинтересованную сторону, которая должна решать ее в частном порядке. Кроме того, предвидя судебные осложнения, часто переводят свои активы на имя других компаний. Подобные действия могут предпринимать и частные лица, переписывая собственность на родственников, жен, любовниц Это объясняет, например, неожиданно высокую долю женщин (более 35%) среди номинальных владельцев наиболее дорогого и престижного автомобиля в Петербурге[27]. В случае, если судебный исполнитель не обнаружит собственности или ценностей у должника, единственный возможный выход – наложить на должника обязательство выплачивать половину зарплаты в пользу кредитора, что, разумеется, во многих случаях не является приемлемым решением проблемы. Согласно данным, опубликованным министром юстиции в апреле 1995 г., в то время удавалось исполнить в среднем лишь половину судебных решений. Он также отметил опасную тенденцию снижения количества подаваемых в суды заявлений, касавшихся разрешения имущественных споров, и объяснил это тем, что граждане предпочитают внесудебные способы[28]. По другим источникам, показатель доли исполненных судебных решений за 1997 г. еще ниже – около 32%[29].

Низкая эффективность работы судебных органов и низкая результативность официальных способов исполнения решений были не единственными факторами, способствовавшими тому, что многие граждане или хозяйствующие субъекты игнорировали государственную судебную систему. К ним следует добавить чрезмерно высокие издержки легальной экономической деятельности, высокую цену доступа к государственной судебной системе, которая подталкивала к поиску альтернативных (теневых) судебных механизмов[30]. Согласно различным источникам, на протяжении гг. доля теневой экономики колебалась в пределах от 20 до 45% ВВП.

Среди основных причин роста теневой экономики исследователи приводят высокий уровень налогов и запутанную систему их взимания, нестабильность бюрократических норм, коррупцию и непредсказуемость исполнительной власти, особенно на местах. При этом необходимо оговориться, что лишь относительно небольшая доля теневой экономики является содержательно криминальной, имеющей дело с запрещенными законом товарами и услугами. Содержание значительных сегментов «теневой», «серой» или «неформальной» экономики вполне законно. Именно уход (полный или частичный) от отношений с государственными органами регистрации и налогообложения или нарушение установленных этими органами правил впоследствии делает государственную судебную систему недоступной для многих экономических субъектов.

Отсутствие налогового кодекса и ситуация постоянно меняющихся правил и ставок, к тому же произвольно трактуемых налоговыми органами на местах, привели к тому, что в конце 1990х гг. фактическое налогообложение могло превышать 80% прибыли, не считая неформальных поборов. «Мы готовы работать с рэкетом, потому что он берет 10%. Государство берет 90% в виде налогов и еще больше в виде разного рода поборов и штрафов»,[33] – это высказывание предпринимателя из Омска хотя и содержит некоторые искажения (бандиты берут до 30%, а иногда и больше; от государства можно откупиться меньшими потерями), тем не менее хорошо отражает установку определенной части мелкого и среднего бизнеса.

Наконец, кроме низкой эффективности и запретительной цены доступа, ограниченное пользование государственной судебной системой было обусловлено и некоторыми более «тонкими» социокультурными факторами. Так, согласно одному исследованию деловых отношений в России, «суды не используются часто потому, что они, по мнению участников, разрушают человеческие отношения»[34]. Для определенной части управленцев человеческие (дружеские) отношения рассматриваются как важный актив, и судебное разбирательство может действительно представляться неэтичным. Судебное разбирательство деперсонифицирует отношения и тем самым потенциально снижает значимость личностного компонента. По мнению некоторых исследователей, это часто является более важным соображением, нежели эффективность или цена судебного разбирательства. «Сдвиг в сторону частных арбитражных инстанций», – пишет Кэтрин Хэндли, – «является более логичным направлением развития, чем сдвиг в сторону верховенства закона, поскольку здесь генеральный директор не должен отдавать свою власть безличным силам»[35].

Силовое партнерство и силовое посредничество

На деловом языке услуги силового партнерства обозначались скромной фразой «решать вопросы». Что это означало? На более ранних этапах преступные группировки занимались в основном простой физической охраной и страхованием от явного мошенничества («смотрели, чтобы не наезжали и не кидали»). Сюда же входило сопровождение торговых перевозок, в основном импорта, от границы до пункта назначения. «Был у нас вначале предприниматель, который ездил в Швецию за товаром. Мы встречали его у границы и сопровождали до Ленинграда. Но это были маленькие заработки и чаще конкретными товарами» [7].

По мере развития экономического рынка и стремительного роста числа сделок функции силового партнерства становились более сложными и разнообразными. Стандартной функцией силовых партнеров стало сопровождение сделок. Она заключалась в сборе информации о потенциальных партнерах или контрагентах, обмене гарантиями, контроле за выполнением обязательств. В случае возникновения осложнений силовые партнеры, представлявшие стороны в сделке, вырабатывали схемы их преодоления или возмещения ущерба и контролировали исполнение. Из интервью с бригадиром одной из петербургских ОПГ:

Вопрос: А чем в основном занимались?

Ответ: Чем конкретно занимались? Например, если у нас оптовый склад, то мы

проверяли покупателей, собирали на них информацию, ездили смотрели их офис, находили возможности сделать так, чтобы они не кинули. В общем, работали, как обычная служба безопасности. Или встречались с партнерами других коммерсантов, которые просили об отсрочке. Мы их спрашивали: «Ручаетесь?» Они ручались. Или, наоборот, если наш коммерсант не мог расплатиться, мы вырабатывали схему погашения, рассчитывали, когда он сможет отдать и давали обязательства.

Вопрос: А не проще ли кинуть – меньше усилий, легкий заработок?

Ответ: А зачем? Потом конфликт, или надо прятаться. Кидают, когда речь идет об очень больших деньгах [10].

По мнению и участников, и экспертов, большая часть контрактов на сумму более 10 тыс. долларов заключалась лишь при участии и под гарантии силовых партнеров, причем в качестве последних могли выступать самые разные лица или организации – от уголовных авторитетов до начальников служб безопасности или даже действующих сотрудников внутренних дел. Наиболее важным моментом в этой связи было взаимное признание силовых партнеров, основанное на предыдущем опыте, проверяемой информации и репутации. Если же у одной из сторон не оказывалось силового партнера, то либо снижалась вероятность заключения сделки, либо значительно возрастал риск – в зависимости от того, выступала ли эта сторона в качестве кредитора или получателя. «Не так давно одна московская фирма наметила удачную сделку по следующей схеме: в Польше закупается партия шоколада (что с учетом всех накладных расходов обошлось бы в 25 тыс. долл. США) и перепродается в России оптовому покупателю за 50 тыс. долл. США. С поставщиком и покупателем были достигнуты договоренности, и дело оставалось за малым – получить в банке кредит. Но возникло неожиданное препятствие. Руководство банка поставило непременное условие, чтобы «крыша» заемщика встретилась со службой безопасности банка. Поскольку «крыши» у этой фирмы не было, ее руководителю пришлось обратиться к товарищу детства, который во взрослой жизни стал криминальным авторитетом: «Поприсутствуй на переговорах, как будто бы ты моя „крыша“. В результате кредит был выдан»[36].

«Решение вопросов» силовыми партнерами включало также отношения с государственной бюрократией по поводу получения лицензий, льгот, разрешений для фирм клиентов. Наиболее ценным «активом» была далеко не всегда доступная способность «решать вопросы» с налоговой инспекцией – как для создания более благоприятных условий «своим» предприятиям, так и для оказания давления на конкурентов.

В целом на протяжении гг. наблюдался сдвиг от угроз или прямого насилия в отношении должников или конкурентов в сторону использования в тех же целях государственных регулирующих органов (налоговой полиции, пожарной охраны, контроля). «Раньше, если там отказывался платить или создавал проблемы, просто сжигали магазин или, там, машину. Теперь поняли, что проще и дешевле послать пожарную охрану, чтобы закрыть эту фирму или магазин, там, на неделю. Эффект один тот же» [9].

В какой форме происходит оплата силового партнерства? Эволюция силового партнерства описывается его участниками с помощью трех основных понятий: «получать» – «контролировать» – «быть в доле». «Получать» означает обложить торговую точку или фирму данью, охранять ее от других претендентов и, если ей нанесен ущерб, добиться компенсации. Размер дани лишь отдаленно соотносится с экономическими показателями или возможностями и устанавливается исключительно исходя из субъективных потребностей и оценок бандитов. Силовой партнер «контролирует» тот или иной бизнес, если он через «своего» аудитора или бухгалтера имеет доступ к информации о финансовой деятельности компании, финансовых потоках, всех ее операциях и контактах, обеспечивая надзор и подстраховку. Именно на этой стадии происходит перерастание охранного рэкета в отношения силового партнерства. Инвестиция денежных средств в развитие данной фирмы и вхождение представителей силового партнера в правление уже означают переход к долевому участию. Кроме отчислений в денежной форме (если есть возможности постоянного обналичивания средств), которые поддерживаются на уровне 20–30% от прибыли, оплата силового партнерства может производиться во множестве других натуральных, наличных или безналичных форм (таких, как консультационные услуги, арендная плата, страховка, благотворительность ).

Многие силовые структуры и криминальные авторитеты занимались «долговой темой», когда к ним обращались с соответствующими запросами. Тогда они выступали в качестве единовременных посредников. Петр Скобликов в своем исследовании нелегального истребования долгов выделяет три основных метода улаживания долговой проблемы. Первый метод предполагает встречу силовых партнеров кредитора и должника, и, если кредитор предоставляет убедительные доказательства задолженности, противоположная сторона может признать долг, гарантировать его возврат и оказать давление на «своего» задолжавшего бизнесмена для урегулирования проблемы. На практике это часто включает большой объем оперативной и информационной работы по нахождению должника, оценке его активов и установлению его силовых партнеров, если таковые имеются. В случае, если силовых партнеров нет, на должника или членов его семьи оказывается прямое давление, вплоть до насильственного отчуждения имущества. В таких случаях должник часто вынужден сначала подыскать силового партнера, а уже потом заниматься урегулированием самой проблемы. По разным оценкам, плата за возвращение долга таким способом колеблется в пределах 30–50% от его суммы.

Другой способ – откровенно криминальный. Он предполагает либо использование жестких угроз для того, чтобы заставить кредитора списать долг, либо физическое устранение кредитора в случае, если сумма долга значительно превышает затраты на организацию заказного убийства. Вероятность выбора именно этого решения – если отбросить моральные факторы – зависит от наличия у кредитора эффективного силового партнера. Согласно опросу предпринимателей, на жизнь которых были совершены покушения, в 40% от них требовалось списать крупный долг[37].

К третьему способу прибегают в ситуации, когда силовым партнерам не удается самим урегулировать проблему, и при этом они не рискуют прибегать к активным силовым действиям. В этом случае с согласия обеих сторон может быть привлечен вор в законе для решения проблемы по воровским понятиям, в соответствии с неформальным кодексом уголовного мира. Решение вора в таких случаях считается обязательным для обеих сторон, а его вознаграждение – те же «полдоли», то есть 50% от оспариваемой суммы[38].

Функции силовых партнеров основаны на двух типах действия: реактивном и превентивном. Реактивное действие возникает в ситуации нанесения ущерба членам силовой структуры или подконтрольным хозяйственным субъектам. В общем виде это действие направлено на то, чтобы добиться материальной компенсации ущерба посредством переговоров/угроз или нанести ответный ущерб другой стороне (как, например в случае «кидков» или других недобросовестных действий). На языке силовых предпринимателей это иногда называется «ответной комбинацией».

Еще одной формой силового посредничества стали так называемые «схемы обналичивания», выстраивание бартерных цепочек и контроль за ними с целью заработать на разнице между безналичной и наличной стоимостью товаров или услуг. Прибыль в таких «схемах» извлекалась за счет помещения в цепочку и продажи за наличные деньги товаров повышенного спроса (бензин, алкоголь, сахар или другие продукты)[39]. Предприятиям, страдавшим от дефицита наличности и работавшим только благодаря бартеру, услуги специалистов по бартерным «схемам» позволяли выживать и продолжать работу в условиях рыночных ограничений, а силовым структурам (в основном, преступным группировкам) – извлекать доход, осуществляя контроль над участниками запутанных цепочек и обеспечивая обмен товарами в каждом из звеньев. Силовое посредничество, в отличие от силового партнерства, не предполагает постоянных отношений с хозяйственными субъектами, а сводится к поиску посреднических возможностей. Тем не менее, оно сходно с другими способами силового предпринимательства в том, что так же основывается на способности управлять поведением других людей и тем самым контролировать выполнение соглашений.

С конца гг. различные частные силовые структуры путем стихийного изобретательства, имитаций, проб и ошибок открывали и нарабатывали ряд действий, позволявших им на постоянной основе извлекать выгоду в условиях перехода к частной собственности и рыночному типу хозяйствования. Мы обозначили совокупность этих способов как силовое предпринимательство и условно выделили три вида: охрана, силовое партнерство и силовое посредничество. Охранные отношения (и охранный рэкет как пограничный случай) являются первой и наиболее простой формой силового предпринимательства, заключающейся в использовании силы для сдерживания потенциальных угроз, исходящих от других силовых структур. Силовое партнерство предполагает постоянные отношения владельцев средств насилия с хозяйствующими субъектами по контролю за рисками и выполнением этими субъектами контрактных обязательств, а также другие услуги, связанные с обеспечением благоприятной хозяйственной среды на предприятиях клиентов («деловое сопровождение»). Силовое посредничество – это оказание различных одноразовых или нерегулярных посреднических услуг при нахождении соответствующих возможностей или поступлении запросов (таких, как возврат долгов или разрешение хозяйственных споров, обналичивание средств и организация бартерного обмена).

При разнообразии практик и сфер приложения соответствующих навыков (сдерживание, обеспечение гарантий, сбор информации, оказание давления, нанесение ущерба, многочисленные формы переговоров ) каждый из трех основных видов силового предпринимательства содержит, по сути, один и тот же ключевой элемент – способность определять или ограничивать действия других участников экономической деятельности как посредством прямого принуждения, так и за счет влияния на их ожидания. Эта способность и представляет собой полезную функцию или «услугу», которая позволяет хозяйствующим субъектам продолжать или расширять свою деятельность («оставаться в бизнесе») и которая соответственно оплачивается ими на постоянной основе. Ее приобретение является вынужденным шагом, хотя в условиях разнообразия силовых структур конкретный ее поставщик может быть предметом выбора, а цена – предметом переговоров.

Структурным результатом деятельности силовых предпринимателей, отличным от непосредственных ими осознаваемых целей (получение дохода, выживание, расширение сферы деятельности), стало стихийное складывание системы ограничений, структурированной среды, упорядочивавшей действия участников (как хозяйственных субъектов, так и силовых структур) на непредсказуемых («диких») формирующихся рынках переходной экономики. Имея неформальный статус, эта совокупность правил и способов принуждения к их исполнению была далека от идеальных правовых систем по своей четкости и экономической эффективности. Тем не менее, она была более понятной, легко адаптируемой, а главное – более жестко контролируемой, чем находившаяся в зачаточном состоянии государственная система.

[1] Lane, F. Profits from Power: Readings in Protection Rent and Enterprises. Albany: State University of New York Press, 1979. P. 2.

[2] Lane, F. Venice, A Maritime Republic. Baltimore: The John Hopkins University Press, 1973.

[3] Lane, F. Venice and History: The Collected Papers of Frederick C. Lane. Baltimore: The John Hopkins Press. P. 412–422.

[4] North, D. Structure and Change in Economic History, N.Y.: Norton, 1981. P. 23.

[5] Blok, Anton. The Mafia of A Sicilian Village: A Study of Violent Peasant Entrepreneurs, Oxford: Basil Blackwell, 1974; Gambetta, Diego. The Sicilian Mafia: The Business of Private Protection, Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1993. P. 77.

[7] Сафонов В. Организованное вымогательство: и криминологический анализ. СПб: Знание, 2000. С. 10–27.

[8] Верин В. Преступления в сфере экономики. М.: Дело, 1999. С. 47–49.

[9] Сафонов В. Организованное вымогательство: и криминологический анализ. СПб: Знание, 2000. С. 157.

[10] Если в 1989 г. 45% общесоюзной выборки выражали положительное отношение и 30% отрицательное отношение к деятельности кооперативов, в 1990 г. это соотношение составило 30 и 42% соответственно. См.: Radaev, and Potential Entrepreneurs in Russia, International Journal of Sociology, 1997. Vol. 27, No 3. P. 25.

[11] По мнению экспертов, угон автотранспорта заявляется в 80% случаев; хищение другой собственности — в 40%; нанесение телесных повреждений — в 25%; вымогательство — только в 10%. См.: Организованная преступность / Под ред. А. Долговой. М.: Криминологическая ассоциация, 1998. С. 36.

[12] Карышев В. Записки бандитского адвоката. М: Центрполиграф, 1998. С. 34.

[13] Frye, Т. and E. Zhuravskaya, Rackets, Regulation, and the Rule of Law, Journal of Law, Economics, and Organization (October 2000). Vol. 16. P. 478–502.

[14] В оригинале фраза звучит так: «The means of security for one state are, in their very existence, the means by which other states are threatened». Waltz, K. Theory of

International Politics. Reading, Mass.: Pub. Co., 1979.

[15] Tilly, С. War Making and State Making as Organized Crime, in: Evans P., Rueschemeyer D., and T. Skocpol (eds.). Bringing The State Back In. Cambridge: Cambridge University Press,

[16] «Суть отношений собственности состоит в праве исключать, и организация, имеющая сравнительные преимущества в насилии, имеет возможность определять и обеспечивать (enforce) права собственности». North, D. Structure and Change in Economic History, N.Y.: Norton, 1981. P. 21.

[17] См.: Blasi, J., Kroumova, M., and D.Kruse. Kremlin Capitalism: The Privatisation of the Russian Economy. Ithaca: Cornell University Press, 1997.

[18] Большинство бизнесменов, опрошенных на Первом всероссийском конгрессе предпринимателей, главной проблемой назвали низкую надежность партнеров / Информационный бюллетень КСБР, 1995, № 1. С. 32–35. См. также Радаев В. Формирование новых российских рынков: трансакционные издержки, формы контроля и деловая этика. М.: Центр политических технологий, 1998. С. 116–127

[19] Frye, T. Caveat Emptor: Institutions, Contracts, and Commodity exchanges in Russia, in: Weimer, Dave (ed.) Institutional Design, Institutions, and Commodity Exchange in Russia. Boston: Kluwer Academic Publishers, 1995. Р. 45.

[20] См.: Woodruff, D., Money Unmade: Barter and The Fate of Russian Capitalism. Ithaca: Cornell University Press, 1999.

[21] Цит. По: Hertz, N. Russian Business Relationships in The Wake of Reform. Oxford: Macmillan, 1996. P. 101.

[22] Оценки, представленные на семинаре начальников служб безопасности российских банков в Москве в январе 1995 г. // БДИ, 1995, № 2. С. 15.

[23] Глинкина С. Особенности теневой экономики в России // Независимая газета, 18 марта 1998 г.

[24] Согласно данным 1994 г. 20% опрошенных предпринимателей предпочитали пользоваться государственными правоохранительными и судебными инстанциями, 15% предпочитали обращаться к бандитам и частным охранным агентствам, 11% полагались на собственные силы, 14% использовали другие (не уточнялось, какие) методы разрешения споров, а 40% воздержались от ответа. См. Тамбовцев В. Государство и переходная экономика: пределы управляемости. М.: Теис, 1997. С. 76. Опрос, проведенный в 1996–97 гг., показал, что 11% предпринимателей были готовы применять силовые методы для решения спорных вопросов, 42% испытывали эти методы на себе, а 53% признали регулярные расходы на безопасность, причем более трети из них оценили эти расходы как значительные. Радаев В. Формирование новых российских рынков: трансакционные издержки, формы контроля и деловая этика. М.: Центр политических технологий, 1998. С. 129, 174, 185.

[25] Radaev, and Violence in Russian Business in the Late 1990s, in: A. Ledeneva, and M. Kurkchiyan, Economic Crime in Russia. L.: Kluwer, 2000. P. 79–81.

[26] В 1993 г. количество дел, рассмотренных с превышением нормативных сроков, составило более 236 тыс. (всего за год было рассмотрено 275 тыс.); в 1994 г. — 254 тыс. (из 285 тыс.), из которых более 16 тыс. дел находились в судах более года. Эта тенденция сохранялась по крайней мере до 1997 г. См. Скобликов П. Взыскание долгов и криминал. М.: Юрист, 1999. С. 45.

[27] Данные собраны совместно с Агентством журналистских исследований. Автор также благодарит Елену Богданову (Европейский университет) за помощь в анализе данных.

[28] Правда, 19 июля 1995 г.

[29] См. Скобликов П. Взыскание долгов и криминал. М.: Юрист, 1999. С. 30.

[30] Об издержках легальной экономической деятельности см.: Панеях Э. Издержки легальной экономической деятельности и налоговое поведение российских предпринимателей / Конкуренция за налогоплательщика: исследования по фискальной социологии. Под. ред. В.Волкова. М.: МОНФ, 2000. С. 26–48.

[31] МВД дает следующие пропорции доли теневой экономики в ВВП по годам: 1991 г. — 10–11%; 1993 г. — 27%; 1994 г. — 39%; 1995 — 45%; 1996 г. — 46%. Госкомстат приводит более низкие проценты: 1992–94 гг. — 9–10%; 1995 г. — 20%; 1996 г. — 23%. См.: Косалс Л. Теневая экономика как особенность российского капитализма // Вопросы экономики, 1998, № 10. С. 59.

[32] См., например: Исправников В., Куприянов В. Теневая экономика в России. М.: Фонд перспективных технологий, 1997; Неформальный сектор в российской экономике / Под ред. Т. Долгопятовой. М.: ИСАРП, 1998.

[33] Цит. по: Чирикова А. Женщина во главе фирмы. М.: Институт социологии РАН, 1998. С. 179–180.

[34] Hertz N., Russian Business Relationships in the Wake of Reform. Oxford: Macmillan, 1996. P. 111.

[35] Hendley, K. Legal Developments in Russia, Affairs, 1997. Vol. 13, No.3. P. 242.

[36] Скобликов П. Взыскание долгов. М.: Юрист, 1999. С. 73.

[37] Мазеин В. Тактика выживания бизнесмена, коммерсанта // Мир безопасности, 1998, № 5. C. 23–27.

[38] Скобликов П. Взыскание долгов. М.: Юрист, 1999. С. 76–81.

[39] Пример бартерной «схемы» см. там же. С. 84–85.

Источник