что такое самиздат в литературе
Самиздат
Содержание
История самиздата в России
В XXI веке слова самиздат и тамиздат используются также в качестве названий зарегистрированных изданий; они печатаются или распространяются в Интернете открыто, доступны, и уже в силу этого, такие издания не являются ни самиздатом, ни тамиздатом в исходном значении этих слов.
Возникновение терминов
Также «Самиздатом» в 70-е, начале 80-х XX века назывались книги, собранные из светокопий страниц журналов популярной литературы (из-за малых тиражей не попадавших на прилавок). Например — «В августе 44-го», «Царь-рыба», «Белая Гвардия» и т. д. Данный «Самиздат» мог преследоваться не за содержание, а за «расхищение социалистической собственности», то есть бумаги, ресурса светокопира (были все только в госсобственности), материала переплёта (отсутствие в свободной продаже).
В виде самиздатовских копий впервые получили хождение:
Периодические самиздатские издания и репрессии
Распространителей самиздата преследовали через прокуратуру и КГБ. Антология преследований (как и других репрессий) называлась Хроника текущих событий и тоже распространялась в самиздате; распространение информации о репрессиях подавлялось особенно жестоко и тоже попадало в «хронику».
Не только диссиденты
Возникновение советского самиздата послесталинской эпохи было в значительной степени связано с художественной литературой, запрещённой в СССР не по политическим, а по эстетическим и другим причинам. Так, Лилианна Лунгина вспоминает:
По мнению искусствоведа Екатерины Дёготь, у бытования в СССР неполитического самиздата имелось и эстетически-культурологическое измерение:
В самиздате распространялись также кулинарные рецепты и рецепты алкогольных коктейлей и самогоноварения. Копировались и перекопировались топографические карты, порнографические материалы, модельные лекала и выкройки из западных журналов (например, Плейбой, Бурда-моден) и прочее. Были достаточно широко известны также самиздатные материалы и труды (например, В. Г. Ажажа) по неприветствовавшейся и засекреченной теме НЛО и уфологии.
Особая тема — рок-самиздат: журналы «Рокси», «Ухо», «Зеркало» и другие журналы, рассказывавшие об отечественной и зарубежной рок-музыке. Журналы печатались на пишущей машинке.
Бытовал мелкий коммерческий самиздат по продаже (особенно в поездах) тех же рецептов, выкроек, календариков (например, с портретами опального Сталина, эротики, животных).
Технологии самиздата
Изначально самиздат возник как дешёвая и доступная альтернатива массовой типографской печати и распространялся в рукописном варианте и в виде машинописных копий. Для ускорения процесса размножения использовалась копировальная бумага. При переписке вручную (шариковой ручкой) на газетной бумаге (50 г/м²) отчётливо получалось три копии, при использовании пишущей машинки — пять копий. На папиросной бумаге копий получалось больше, но ввиду её полупрозрачности можно было использовать только одну сторону листа.
В 1970-х годах для размножения самиздата работники крупных советских институтов стали использовать принтеры (это были первые АЦПУ больших вычислительных машин) и плоттеры, а также бумагу больших форматов. Для размножения машинописного самиздата в тех же институтах стало использоваться ксерокопирование (одной из мер борьбы с подобным со стороны властей и начальства являлся строгий учёт и контроль использования подобной техники со стороны т. н. Первого отдела). Иллюстрации перед размножением фотографировались, печатались на фотобумаге как обычные фотографии и вклеивались вручную в готовое издание. Иногда фотографировалось (на стандартную 35-мм плёнку) всё издание целиком. Негативы использовались для передачи материалов за рубеж и для размножения.
Начиная с конца 1970-х годов, в период распространения ЕС ЭВМ и СМ ЭВМ — началось распространение самиздата в виде компьютерных файлов, переносимых от одного ВЦ к другому на магнитных лентах или, реже, дисках.
Методом самиздата распространялись не только литературные произведения, публицистика и изображения, но и музыка. Аудиопроизведения либо нарезались иглой самодельного фонографа на старых рентгеновских снимках («на костях») (50-е — 60-е годы), либо записывались на магнитофон и впоследствии копировались друг у друга. В 1970-80 гг. это породило феномен магнитоальбомов.
Перестройка и освобождение слова
В конце 1980-х гонения на самиздат практически прекращаются, машинописная и рукописная формы самиздата уходят в прошлое, а основным инструментом размножения становится АЦПУ и матричный принтер. Тогда же в самиздат приходит коммерция: распечатанные на принтере «Штирлиц» П. Асса и Н. Бегемотова, а также подборки политических анекдотов распространяются по почте наложенным платежом, копируются на дискетах и распространяются по сети «Фидо»
С начала 1990-х и до настоящего момента для изготовления первой копии издания используется лазерный принтер, а потом оно размножается на ксероксе или на ризографе. В связи с общедоступностью оргтехники и расходных материалов на лазерном принтере может быть распечатан и весь тираж издания (уже с середины 80-х на Западе получили распространение т. н. «персональные издательства»). Машинописный самиздат сейчас практически не встречается, зато некоторые рукописные издания сами по себе являются художественными произведениями.
В середине 1990-х, в связи с массовым распространением персональных компьютеров и неразвитостью глобальных сетей были единичные попытки распространения самиздата на дискетах в виде интерактивных журналов с ASCII-картинками, однако электронная форма передачи быстро вытеснила как бумажные, так и магнитные носители.
Самиздатские журналы
Интересные факты
Самиздат: неизвестные факты
Николай Котрелёв: «Описать всё и выделить типическое»
На бытовом уровне все мы все хорошо понимаем, что такое самиздат. Однако для дальнейшего изучения остро необходимо научное определение, но вот при попытке его выработать начинаются проблемы. Дело в том, что ни один из традиционно приписываемых самиздату признаков не присущ только ему одному.
Например, способ распространения, сходный с самиздатом, характерен для нонконформизма или так называемого «другого искусства».
Другие физические особенности — малотиражность, способ производства (отсутствие высокой печати), качество бумаги, рукописный характер — также не позволяют однозначно вычленить самиздат из ряда других явлений культуры 1950–80 годов.
Например, известен случай, когда в издательстве «Академия» было напечатано несколько экземпляров «Сказок 1001 ночи» с выброшенными цензурой фрагментами.
Кажется, из круга «самиздатовских» явлений исключено только ТВ, потому что примеры несанкционированных властью радиопередач и театральных постановок в СССР нам неизвестны.
Важную роль для самиздата играл живой контакт с публикой. Например, были встречи Г. С. Померанца, на которых он читал эссе, позднее выходившие в самиздате. Известны также случаи массовых походов участников самиздата на лекции С. С. Аверинцева.
При этом текстовый самиздат тесно связан с некоторыми явлениями изобразительного искусства и аудиовизуальными средствами. Распространение магнитофонных записей в СССР контролировать было сложнее, поэтому посредством записей нередко распространялись не только песни, но и статьи.
В целом же, сегодня крайне необходимо описать как можно больше предметов и явлений культуры самиздата, чтобы можно было выделить типичное и нетипичное.
В целом самиздат необходимо различать от госиздата, который был всячески регламентирован и сейчас неплохо описан. (Собственно, говорить о самиздате можно только в стране, где издание цензурировано).
Также самиздат отличается от документооборота, для нужд которого в СССР закупалась бóльшая часть множительной техники, которая потом могла быть использована при производстве самиздата.
Самиздат нужно разграничивать с личной перепиской-то есть, различать, например, личные письма А. Д. Сахарова Е. Боннер и такие, которые потом уходили в неконтролируемое распространение.
Самиздат отличается от научной переписки и неофициального копирования документов спецхрана для личных нужд. Последнее считалось противозаконным, но, тем не менее, практиковалось довольно часто.
Лучше всего самиздат определяется в области юридической и экономической. Он уклонялся от официально прописанных ограничений. (К счастью некоторые понятия — например, «антисоветское» — в законодательстве СССР были прописаны весьма расплывчато). Нередко самиздат выделялся из круга похожих на него явлений фактом изготовления на продажу.
Несомненно, сегодня самиздат должен быть закаталогизирован и тщательно описан в соответствии с библиографическими стандартами. К сожалению, большинство его особенностей в описаниях относят в раздел «Примечания», максимально неформализованный.
Александр Даниэль: «Самиздат выделяется по способу распространения»
При описании самиздата речь, несомненно, нужно вести о бытовании текста, а не об отдельных предметах или артефактах.
При этом самиздатовский характер текста не всегда строго соотносим с его содержанием. Юридическая сторона здесь также прописана очень плохо — иногда в подцензурную печать попадали произведения, которые по части интуитивно понимаемой «антисоветскости» были намного ярче текстов самиздата.
Таким образом, в случае с самиздатом надо говорить не о содержании, а о способе распространения. Однако и способы бытования текста могут варьироваться. Возникает вопрос: может ли стать основанием для причисления к самиздату наличие произведения в тематических собраниях, — например, «Библиотеке самиздата» Вячеслава Игрунова в Одессе.
По-моему, ключевой факт в определении самиздата — тиражирование произведения без воли автора. Однако надо понимать, что самиздатовский «тираж» — это одна машинописная закладка.
Самиздат есть тогда, когда существует иной способ бытования текста, причём самиздат всегда альтернативен ему.
Мне сложно сказать, были ли, например, рукописные списки неподцензурных произведений пушкинской поры самиздатом — всё зависит от того, воспринимало ли общество такую литературу как альтернативную.
Слово «самиздат» появилось в середине 1940-х годов и окончательно вошло в употребление во второй половине 1950-х, но первым примером, собственно самиздата я бы назвал альманах «Синтаксис» А. И. Гинзбурга, который самим автором позиционировался как альтернатива Госиздату.
Самиздат нужно отделять от пограничных явлений. Например, в первые несколько десятилетий не было технической возможности тиражировать рисунки. Исключение составляли, например, гравюры Сидура, однако в этом случае гравировальная доска оставалась в распоряжении самого автора.
Говоря о самиздате, я бы ограничился вербальным и аудиотворчеством. Не относится к нему и так называемая «кружковая литература» — например, различные рефераты о творчестве классиков марксизма, которые были известны только внутри закрытых сообществ и не тиражировались. По тому же признаку нельзя отнести к самиздату альбомную литературу.
Самиздат как процесс стирает грань между производителем и потребителем — он дробится на множество актов тиражирования.
Необходимо отличать самиздатовский документ от самиздатовского текста. Первый — предмет архивного хранения, который нужно описывать по правилам археографии. Второй имеет смысл описывать по библиографическим канонам — с созданием цитации и т. д.
В отличие от изданного официально, у самиздатовского текста есть «биография», которая, помимо таких рядовых пунктов, как «автор», «дата создания», может содержать экстраординарные — «изъятие на обыске», «предъявление в качестве обвинения», «публикация за рубежом» — и так далее. Для официальных текстов набор эпизодов будет другим — «издание», «переиздание», «перевод» и т. д.
Изучение самиздата должно вестись в двух направлениях — археографическое описание документов и библиографическое описание текстов. К сожалению, на сегодняшний момент почти не существует такой дисциплины как «текстология самиздата», которая занималась бы учётом различных вариантов одного текста.
Габриэль Суперфин: «Я ломал рамки привычных представлений»
В западном архивном хранении существовало довольно жёсткое представление о самиздате — как о неподцензурных изданиях 1950-х — 1980-х годов. В своё время мне пришлось эту систему ломать: во-первых, доказывать, что хранить текст в отрыве от всякой «кухни» его производства бессмысленно; во-вторых, расширять хронологические рамки, включая в собрание подписные издания начала XX столетия и рукописные списки XIX века, в которых «Горе от ума» опережало издания на десятки лет.
Особенно интересовало меня лагерное творчество — например, то, какие стихи Мандельштама тиражировались посредством сборников до 1956 года.
Особое место в истории самиздата занимает дело Наталии Горбаневской, которая по приезде за рубеж начала процесс против издательства «Посев» и выиграла его, доказав, что за пределами СССР действует авторское право и копирайт.
Как пограничные с самиздатом явления можно рассматривать самые разные вещи — например, альбомы, которые были в принципе неподцензурны. Как предшественники самиздата могут восприниматься даже женские сборники рецептов.
Борис Дубин: «Пример самоорганизации общества и отделения текста от книги»
По моим ощущениям, в советском самиздате встречались самые разные темы — от философии до сексологии и уфологии. Это был второй мир, куда попадало всё, чего не было в официальном книгоиздании.
Важной особенностью самиздата нужно считать его тиражирование, распространение. Поэтому девичьи тетрадки и дембельские альбомы, несмотря на их порой весьма неформальное содержание, в категорию самиздата не попадают.
Как социологу самиздат интересен мне не только как альтернатива официозу, но и пример самоорганизации. В нашем обществе она практически отсутствовала — и вдруг ради изготовления журнала или книги налаживались связи, затем — некий производственный процесс. Особенно интересны примеры, когда текст не просто расходился по стране в самиздате, но специально для него изготовлялся.
В самиздате происходит не только отделение книги от автора, но отделение текста от книги. В этом смысле самиздат в чём-то предвосхитил нынешний Интернет: в нём мы сейчас наблюдаем момент «окончания книги», который начался в самиздате.
Михаил Афанасьев: «Коммерческое тиражирование и наше время как „эпоха черновика“»
Самиздат — продукт неподцензурного тиражирования, предназначенный для распространения неопределённому и неограниченному кругу лиц.
В 1950-60-е все понимали, где находится самиздат. Проблема его определения, дефиниции возникает в 1970-е, когда границы самого явления размываются. Я бы не стал употреблять это понятие применительно к Грибоедову и античности, ограничился бы советской эпохой.
Правда, некоторое расширение понятия «самиздат» у меня в 70-е всё же произошло, когда я понял, что подобные издания могут быть не только идеологическими, но и коммерческими — в том числе, встречались перепечатки текстов из официальных журналов и книг.
Что же до прозвучавшей мысли, что мы живём во время, когда текст отрывается от книги… Я бы назвал современную ситуацию «эпохой черновика». Границы текста сегодня размываются настолько, что из него порой исчезает не просто автор, но редактор и весь персонал, который раньше готовил книгу к изданию. В то же время человек, размещающий текст в Интернете может брать на себя функции редактора — например, сокращать его.
Вокруг Гутенберга
Александр Даниэль: Мы живём в постгутенберговскую эпоху, и она перекликается с эпохой до Гутенберга. Поэтому к самиздатовскому тексту применимы некоторые понятия палеографии. Например, свидетельством самиздатовского распространения может быть бытование текста в конволюте (сборнике).
Николай Котрелёв: Ну, эпоха до Гутенберга делится, как минимум, на два этапа — дописьменный и письменный. В наше время текст оторван не от носителя, а от бумажного носителя. Текст не распался — он просто оторвался от официального издания.
Борис Дубин: Нужно понимать, что эпоха Гутенберга — это эпоха канона. Наше время — это эпоха постканона, в какой-то степени мы возвращаемся к фольклорному бытованию текста. Например, из современной практики исчезает понятие «библиотеки», которая раньше была «лицом интеллигента». Для современного человека собрание книг — это постоянно обновляемое содержание его «читалки».
Кроме того, у Александра Гладкова было понятие «самоиздата» — текста, распространяемого в мир через «своих». Сейчас такой механизм исчез — в Интернете вас читает и перепечатывает кто угодно, более того, «вас» там может вообще не быть — поскольку можно спрятаться под множеством аккаунтов и ников.
Алексей Макаров: Большинство современных Интернет-текстов никому не придёт в голову распечатывать.
Самиздат — как «второй мир литературы»
Вячеслав Игрунов: О самиздате нужно говорить как о форме коммуникации. Невозможно подвести под это понятие списочную или подпольную литературу — поскольку она не создаёт мир, альтернативный официозу. Например, подпольная литература официальный мир признаёт.
Борис Дубин: В самиздате есть общество, но нет власти. Там действуют, например, категории авторитета того или иного автора, но не властные полномочия.
Николай Котрелёв: Нельзя говорить о том, что самиздат был замкнутым миром. Никто из самиздатчиков не забывал о существовании официальных библиотек.
Вячеслав Игрунов: Я имел в виду как раз, что самиздат расширял мир, ведь в нём были сняты ограничения, которые накладывала цензура.
Борис Дубин: Надо понимать, что самиздат был «второй системой», то есть полностью заменить собой книгооборот в государстве он не мог.
Михаил Шенкер: «Самиздат как самогон на продажу»
Необходимо выработать очень простое определение самиздата. Пусть оно потом уточнится. Но, если мы сейчас начнём учитывать частности, у нас бесконечно будут появляться примеры, которые их нарушают.
Я думаю, самиздат — это нарушение государственной монополии на циркуляцию культуры. В каком-то смысле самиздат подобен самогону на продажу.
И я хотел бы включить в это понятие самый широкий круг явлений. Тиражировалось всё — в том числе визуальные произведения. Кружковые журналы тоже можно включить в самиздат: какие бы ни существовали договорённости их не тиражировать — они тут же показывались друзьям и знакомым.
Что же до проявления власти в самиздате… Особое место здесь занимают самиздатовские журналы. В лучшие годы в одном только Ленинграде их существовало до десятка. Так вот, там были и редактора, и редакционная политика: например, неподходящее по идейным соображениям произведение запросто могли «завернуть». Были и примеры переманивания сотрудников.
О начале и конце самиздата
Елена Струкова: Самиздат заканчивается там, где он перестаёт ломать государственную монополию. То есть, издания неформалов 1987 и последующих годов — это уже не самиздат.
Григорий Белоножкин: Слово «самиздат» будет использоваться и в XXI веке, поскольку и сегодня есть много барьеров, отделяющих самиздат от официальных изданий. Из них сейчас, пожалуй, относительно снят лишь барьер лицензировании книгоиздателя.
Но существует проблема финансов — в результате некоторые серии, которые ранее выходили миллионными тиражами, сейчас продолжаются на ротапринте тиражом в триста экземпляров.
Есть барьер ISBN, который в России просто дорог, есть проблемы контактов с торговлей — хотя к счастью, сейчас появились магазины, которые берут на реализацию самиздат.
Интернет не убьёт книгу — хочется надеяться, что принципом её тиражирования станет не продаваемость, а эстетическая ценность и этическая правота автора.
Самиздат, да не тот
Александр Даниэль: В Европе словом «самиздат» обозначалось принципиально иное явление. В Польше — это была продукция подпольных типографий, В Венгрии — книги, которые не продавались через систему торговли, но рассылались по почте. В Германии самиздат — это лютеранская приходская литература.
Протестантский, еврейский, православный…
Алексей Макаров: Понятие «неограниченный круг лиц», среди которых распространялся самиздат, условно. Существовал, например, ряд адвентистских изданий, которые передавались только своим.
Марк Уповецкий: Иногда в самиздате не было не только автора, но и текста, как такого. Например, в 1920-е неофициально тиражировались еврейские календари. Их, можно, пожалуй, считать ещё явлением на границе самиздата.
Но вот позже в еврейской среде была традиция «Пуримшпиль» — религиозных спектаклей, которые содержали некоторые тексты на злободневные темы. Иногда эти тексты распечатывались, иногда — распространялись в аудиоверсиях. Здесь сложно провести грань между текстом и другими формами искусства.
Александр Даниэль: Кстати, любопытный аналог существовал среди чад протоиерея Александра Меня. На праздники под его руководством ставились спектакли. Это осталось в слайдах.
Феликс Дектор: В советское время я издавал журнал «Тарбут» — «Культура».
В СССР было несколько групп евреев. Наиболее мощную составляли так называемые «отказники» — люди, которым было отказано в выезде в Израиль.
В то же время еврейский самиздат был особенным. Официально у евреев выходил только один журнал, который печатался на идиш — языке, который в то время почти никто из советских евреев не знал.
Поэтому появилась идея издавать журнал о еврейской культуре по-русски. В отличие от резко оппозиционного «Евреи в СССР», он был культурно-просветительским.
Всего мы успели сделать четыре номера. Подавая документы на выезд, я надеялся, что у меня есть ещё время, чтобы продолжить проект. Но разрешение неожиданно пришло через восемь дней.
Борис Беленкин: Православный самиздат 1920-х годов — это, прежде всего тексты Варфоломея Ремова, которые с 1928 распространялись в тайных братствах Высоко-Петровского монастыря. Поскольку активных прихожан там было более двух тысяч, можно предположить, что и тиражи перепечаток были сопоставимы.
В последующие годы православный самиздат продолжался — известны, например, рукописный молитвослов матери протоиерея Александра Меня и тексты Евангелия, которые в 1960-е распространялись в машинописи.
САМИЗДАТ
САМИЗДАТ – неофициально изданные в рукописном или отпечатанном виде произведения литературы – проза, поэзия, публицистика.
Поэт Николай Глазков, выпуская в начале 1950-х рукописные книжечки «тиражом» 3–4 экз., указывал на титульном листе «Самсебяиздат». Со временем словосочетание сократилось до «самиздат» и стало означать в СССР неподцензурную литературу.
Государственная власть всегда имеет тенденцию к контролю над словом. На протяжении истории периоды жесткой цензуры сменялись более «либеральными». Как только наказание за распространение неподцензурных изданий смягчалось, число свободно ходивших текстов стремительно увеличивалось. Так было в середине 18 в., когда императрица Елизавета отменила смертную казнь за распространение крамольных текстов, – по рукам стали во множестве ходить переводы Вольтера, масонские сочинения, едкие эпиграммы, политические трактаты и поэмы вольно-эротического содержания (Иван Барков). Так произошло и во времена «оттепели», когда произошел небывалый всплеск самиздата в СССР и появилась субкультура андеграунда.
В досоветский период наиболее популярными распространяемыми в рукописном виде книгами были радищевское Путешествие из Петербурга в Москву и комедия А.С.Грибоедова Горе от ума.
После Октября 1917 бесцензурно печатать книги стало сложно. Сразу после революции это было связано с общей разрухой, затем с идеологическими соображениями. В сентябре 1918 в лавке Осоргина продавались рукописные сборники стихотворений Андрея Белого, Михаила Кузмина, Николая Гумилева, Владислава Ходасевича, Максимилиана Волошина. Позже такой тип изданий существовал и в 1920–1930, но скорее в качестве частных подарков.
В 1930–1940-х писатели боялись держать рукописи дома. Но и в это время существовал зародыш литературного андеграунда. Самиздат 1930–1940-х был преимущественно устным. Самым известным из «ходячих магнитофонов» был Г.Л.Ковалев: благодаря его феноменальной памяти сотни поэтических текстов были записаны с голоса и изданы Конст. Кузьминским в Антологии из Голубой Лагуны (Хьюстон – Нью-Йорк, 1977–1978).
Расцвет самиздата в советский период приходится на время хрущевской «оттепели» и брежневского «застоя». Выходившая в самиздате правозащитная литература и художественная литература с политическим уклоном имели ряд отличий. Задачей правозащитной литературы, например, периодического издания «Хроника текущих событий», было с указанием лиц, дат и событий описать общественное противостояние правящему режиму. Литературные же произведения, содержащие критику существующего строя, были скорее ориентированы на осмысление эмоционального и концептуального опыта существования.
Самое значительное произведение такого рода – Архипелаг Гулаг (1968) Александра Солженицына включало в себя социологические выкладки, воспоминания, публицистические и аналитические пассажи. В подзаголовке значилось «Опыт художественного исследования». По жанру Архипелаг представлял собой нечто среднее между социологическим исследованием и художественно-публицистическим эссе.
В духе «художественного исследования» написаны и диссидентские романы доктора философских наук Александра Зиновьева. Он обращался к художественным образам в поисках емких символов, означающих социальные позиции его героев. Художественно-публицистические романы Зиновьева Зияющие высоты (1976), Светлое будущее (1978), В преддверии рая (1978), Желтый дом (1980) представляли собой смесь советских анекдотов, социальных типов, диалогов людей разных специальностей и социальных позиций, случаев из жизни и т.д. Зиновьев отвергал необходимость описания физического облика своих персонажей, считая, что вполне достаточно их интеллектуальной позиции, поскольку своей целью видел не художественное отображение реальности, а анализ социальных явлений.
Произведения Солженицына, Зиновьева и других писателей, напечатанные в основном за рубежом, подпольно переправлялись в СССР, затем размножались и расходились по рукам в виде самиздата.
Отечественная литература была разделена на официальную и неофициальную, распространяемую полуподпольно. Неофициальную литературу, косвенно связанную с политической деятельностью, создавала писательская среда, в 1960–1980-х находящаяся вне официальных литературных институтов, ориентированная на западные ценности и готовая эмигрировать. Шел процесс формирования маргинальной культуры, неучастия в работе официальных социальных структур. Вокруг литературного самиздата складывалось свое культурное пространство.
Чтение и распространение самиздата предполагало наличие тесного круга единомышленников, доверявших друг другу. В 1950-х определяющую роль начинают играть частные художественные кружки, где вокруг ветеранов группировалась молодежь. Они становились центрами, откуда самиздат расходился по стране. В Ленинграде – это дом ленинградского философа Я.С.Друскина; квартира специалиста по античности А.Н.Егунова, тесно связанного в молодости с писателем К.К.Вагиновым и обэриутами; дом А.А.Ахматовой. В Коктебеле – это дом поэта М.А.Волошина. В Москве – дом поэта А.Е.Крученых, дача Б.Л.Пастернака в Переделкине, дом Кропивницкого в Лианозово.
Художественная проза стала сферой выражения московского литературного андеграунда 1960-х. Поэму Москва – Петушки Венедикта Ерофеева, повесть Николай Николаевич Юза Алешковского, прозу Саши Соколова, мистико-эротические кошмары Юрия Мамлеева можно рассматривать и как самиздатские бестселлеры. В основе большинства этих произведений – полуисповедальный монолог героя, обращенный к доверительному собеседнику. Зачастую главные герои носят имена авторов произведений – Веничка, Эдичка, т.е. авторы идентифицируют себя со своими героями, наделяя их собственной авторской интонацией.
Продолжил характерную для самиздата тему интереса к изнанке жизни Эдуард Лимонов. Мазохистски растравляя собственную душевную боль, Эдичка, главный герой романа Я, Эдичка (1979), повествует о своих эмигрантских приключениях, по большей части эротического, но иногда и социального характера.
Все больше писателей не желали уступать цензуре: если их не публиковали в СССР, они передавали свои произведения на Запад. В 1965 последовал скандал с писателями Андреем Синявским и Юлием Даниэлем, с конца 1950-х публиковавшими свои произведения на Западе. Владимиру Войновичу после публикации на Западе романа Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина также пришлось покинуть СССР, т.к. надеяться на издание своих книг здесь он уже не мог. Все «скандальные» произведения были в скором времени опубликованы на Западе и распространялись в СССР по каналам самиздата.
Значительная часть литературных произведений, опубликованных в самиздате, была посвящена теме противостояния личности давлению официального социального окружения.
В самиздате была широко представлена «лагерная проза», начало которой было положено Одним днем Ивана Денисовича Солженицына. Одно из «художественных исследований страшной реальности», как называл их сам автор, были Колымские рассказы (1966) Варлама Шаламова.
Повесть Верный Руслан (1974) Георгия Владимова, история караульной собаки, тоже распространялась в самиздате.
Помимо художественных произведений, в самиздате широкое хождение имели воспоминания и документальные свидетельства бывших узников. Крутой маршрут Евгении Гинзбург – автобиографические рассказы и заметки о жизни в лагере. Диссидент Анатолий Марченко в подробных документальных мемуарах Мои показания (1967) описывает устройство лагерей.
В трех книгах своих Воспоминаний, написанных в 1960–1970, Надежда Мандельштам размышляла о том, почему значительная часть русской интеллигенции приняла советский строй.
За границей продолжали печататься и переправляться по каналам самиздата в СССР запрещенные цензурой книги. Была издана вторая часть романа Юрия Домбровского Факультет ненужных вещей (1978), печатались повести уехавшего на Запад Василия Аксенова Ожог, Остров Крым. Кроме того, в списках ходили произведения официально публикуемых писателей, которые были напечатаны ограниченными тиражами, например, Улисс, Улитка на склоне братьев Стругацких. В жанровом отношении в самиздате 1960–1980-х выходили поэзия, проза, правозащитные и религиозные издания, публицистика, рок-журналистика, эзотерическая литература и т.д.
В самиздате впервые читатели могли познакомиться с прозой обэриута Даниила Хармса.
Самиздат можно рассматривать и как сумму неподцензурной литературы, и как одно из течений литературного процесса 1950–1980-х, не включенное в деятельность официальной литературы. Авторы андеграунда требования к себе устанавливали сами. В выборе тем и поисках новой эстетики они были свободны, мнение и требования редакторов их не волновали.
В 1980-е меняется характер, способ распространения текстов и их ассортимент. Так, на заре самиздата при тиражировании преобладал «ручной труд» – рукописные, машинописные и фотокопии произведений, имеющихся в небольшом или единичном количестве у узкого круга лиц. Самиздат же 1980-х представлял собой уже вполне сложившийся и отлаженный механизм рынка определенного книжного ассортимента. По большей части это были издаваемые на Западе на русском языке журналы и правозащитная литература, произведения писателей-диссидентов. Кроме того, широкий спрос имели произведения философов и психологов, не издававшихся в СССР – Хайдеггера, Юнга, Фрейда, Бердяева, Флоренского. В 1980-е преобладала книжная продукция, изданная за рубежом и размножаемая на ксероксе в СССР. С оригиналами можно было ознакомиться у распространителей самиздата, заказать и приобрести ксероксную копию, по желанию покупателя – оформленную в твердый переплет
В 1979 группа прозаиков и поэтов (Викт. Ерофеев, В.Аксенов, А.Битов, Ф.Искандер, Е.Попов, Б.Ахмадулина, А.Вознесенский и др.) подготовили альманах Метрополь. Ничего крамольного в сборнике не было, но требование авторов печатать все без цензуры власти не приняли. После неудавшихся попыток издать его на родине, его отправили за границу, что вновь вызвало скандал.
После перестройки неофициальная литература прекратила существование. Опальные ученые (Андрей Сахаров) становились центральными политическими фигурами, запрещенные писатели (Александр Солженицын) открыто публиковались. Тем не менее, вхождение самиздатских авторов в нормальную литературу было процессом непростым. Удалось это далеко не всем.
На первый взгляд, с отмиранием цензуры самиздат становился не нужен, т.к. фактически любой человек мог напечатать любой текст. С другой стороны, появилось другое затруднение – угроза тотальной коммерциализации публикуемых произведений. Диктат коммерческой выгоды привел к засилью востребованных массовым читателем популярных жанров – детективов, женских романов и т.д., что приводило к фактическому размежеванию литературной продукции на коммерческую и интеллектуальную, рассчитанную на сравнительно узкий круг потенциальных читателей. Т.е. в эпоху демократии диктат цензуры сменился диктатом рынка.
Начиная с 1990-х тексты перекочевывают на электронные сайты.
Журналы Самиздата.
Журналы Самиздата. В 1951 в Ленинграде на филфаке одновременно появились два рукописных альманаха: «Брынза» и «Съедим брынзу» – стихи, статьи, полемика. В Москве в 1960 выходят три номера одного из первых самиздатских журналов, «Синтаксис», тиражом 200–300 экземпляров. В 1978 в Париже выходил журнал под этим же названием под редакцией А.Синявского и М.Розановой.
В 1961 возник издаваемый Ю.Галансковым и Н.Горбаневской московский альманах «Феникс», характер альманаха – социально-критический. В 1965 вышел первый номер журнала СМОГа «Сфинксы». В Ленинграде в 1966 стал выходить альманах «Фьоретти», в котором доминировал пародийный тон, абсурдистские интонации.
В Ленинграде в 1970-е начинают издаваться независимые толстые литературные журналы. С 1976 по 1981 выходил журнал поэзии «37». Здесь печатались стихи Сапгира, Седаковой, Жданова, Пригова, неизданные тексты поэтов Серебряного века. С 1976 по 1990 вышло 80 номеров по 250–300 страниц журнала «Часы». Здесь больше места было уделено прозе. Журналы «37» и «Часы» порой вели друг с другом полемику в духе западников и славянофилов 19 в.
Журнал «Обводный канал» публиковал самиздатскую прозу, социологические и философские статьи, поэзию с интеллектуально-философским уклоном. Изысканно оформленный журнал «Северная почта» (ред. С.Дедюлин, В.Кривулин) был посвящен поэзии и проблемам теории и практики поэтического языка.
С 1985 в Ленинграде стал выходить прозападный «Митин журнал», который был ориентирован на культуру постмодерна. Это один из немногих журналов, которые выдержали испытание временем и выходят в типографском исполнении до сих пор. Из самиздатского в малотиражное издание превратился и журнал «Сумерки».
В Москве регулярных самиздатских изданий было меньше. Альманах «Московское время» был скорее коллективным сборником стихов. С середины 1980-х до начала перестройки выходит альманах «Эпсилон-салон». Альманахи «Вавилон», «Пост», выходившие в 1990-е, стали последними отзвуками уходящей эпохи самиздата.
«Грани» и «Континент» – наиболее известные журналы «тамиздата», как в СССР начали называть бесцензурные издания на русском языке, публикуемые за границей. Здесь преобладала правозащитная тематика – статьи и репортажи, литературное творчество русских диссидентов, печатались материалы из культурного наследия и литературные новинки.
К началу «перестройки» в СССР литературные самиздатские журналы стали массовым явлением, количество их названий даже перекрывало список официальных периодических изданий.
САМИЗДАТ В ПОЭЗИИ
Подпольное распространение текстов естественно для любой страны, в которой существует цензура. Но как правило список таких текстов ограничивается сочинениями прозаическим, а из поэзии – лишь узким кругом политической сатиры (плюс эротика и порнография). Отчасти такая ситуация наблюдалась и в России времен Николая I, когда был первый всплеск того, что впоследствии назвали «самиздатом». Правда, тогда широко переписывали и неполитические, в том числе опубликованные стихи, но это объяснялось дефицитом и дороговизной печатных изданий.
Для того, чтобы посреди 20 в. в России для поэзии наступила «догутенберговская эпоха», необходимы были два условия: во-первых, желание власти целиком контролировать культурно-эстетическую сферу общественной жизни, во-вторых – ее неспособность полностью реализовать свои претензии. Поэтому в сталинские времена, хотя и распространялись в списках стихотоврения Ахматовой, Мандельштама, поэтов «серебряного века», «самиздат» как общественное явление только зарождался: было слишком страшно, и всякая несанкционированная рукопись могла «потянуть» на долгие годы лагеря.
Таким образом мы имеем полное право сказать, что «самиздат» в своем, так сказать, классическом виде – дитя «оттепели». Кстати, широкому распространению этого явления, кроме очевидных общественно-политических процессов, способствовали два, не оцененных до сих пор фактора: распространение печатных машинок и отдельных квартир (где можно было перепечатывать тексты, не боясь доноса соседей).
Окончание сталинской эпохи привело к бурному всплеску интереса к поэзии. Можно сказать, что в 50-е советская молодежь заново открывала для себя современную мировую культуру, прежде всего культуру поэтическую. Не случайно это открытие началось с «лучшего, талантливейшего советского поэта», служившего как бы официальным мостиком между советской культурой и миром авангарда. В 1958 на Триумфальной площади в Москве был открыт памятник Маяковскому, и тотчас вокруг него стала собираться по вечерам молодежь, читавшая стихи Маяковского, других современных поэтов и, наконец, свои собственные. Власти сначала не знали, как реагировать, потом усилили контроль и наконец, после начала «завинчивания гаек» в области культуры – разогнали (1962).
К тому моменту, однако, поэтический самиздат давно уже стал свершившимся фактом. Слово это (в форме «Самсебяиздат») изобрел, как известно, Николай Глазков (1919–1979), который печатался мало. Одно из лучших и наиболее глубоких его произведений – популярное в «самиздате» стихотворение:
Я на век взираю из-под столика.
Век двадцатый, век необычайный.
Чем он интересней для историка,
Тем для современника печальней.
По иронии судьбы это крамольное стихотворение было опубликовано, и не где-нибудь, а в «Правде» – разумеется, в контексте ругательной статьи.
Среди других «пионеров» «самиздата» следует назвать Александра Есенина-Вольпина и Наума Коржавина, чьи произведения уже в сталинские годы были полны общественно-политическим звучанием и предвосхищали будущую «диссидентскую» поэзию. Собственно, это – стихотворная публицистика. Есенин-Вольпин несколько «наивно» и прямолинейно выражает в стихах мысли и чувства диссидента:
. Если вынесу войну и голодок,
Может быть, я подожду еще годок,
Посмотрю на те невзрачные места,
Где я рос и где боялся так хлыста (. )
А когда пойдут свободно поезда –
Я уеду из России навсегда!
(О сограждане, коровы и быки, 1952–1953. Имеется в виду поражение СССР в предполагаемой войне с США).
Стихи Коржавина интеллектуальны, наполнены историко-философским содержанием, и представляют собой рефлексию на злободневные политические темы, например, оправданности насилия в истории:
…Если кровь, то Спасу нет,
Ставь хоть церковь на крови
Не с того ль твоя судьба?
Смертный выстрел – для любви,
С Богом – дворников толпа,
Церковь Спаса – на крови…
(Церковь Спаса на Крови, 1968)
Из более молодого поколения поэтов, начинавших на «Маяковке», следует отметить Владимира Ковенацкого (1938–1986) и Глеба Горбовского (р. 1931). Последний, специально приезжавший на «Маяковку» из Ленинграда, писал стихи, стилизованные под блатные, из которых наибольшую популярность приобрело ставшее песней Лежу на нарах, как король на именинах.
Во времена «оттепели» важное значение для поэтического мира приобретают те «живые ниточки», которые еще связывали современность с «Серебряным веком»; молодежь восстанавливает преемственность со своими поэтическими «дедами и бабками» как бы через головы непосредственно предшествовавшего поколения. С миром авангарда связывал современность Алексей Крученых, на квартире которого собирался ряд начинающиих поэтов (Владимир Казаков, Геннадий Айги); другими центрами для творческой молодежи были дома философа Якова Друскина в Ленинграде (Друскин был ближайшим другом Хармса и Введенского) и историка-античника А.Н.Егунова, связанного с Константином Вагиновым и обэриутами. Продолжателем традиций авангарда был поэт и художник Евгений Кропивницкий, живший тогда еще в поселке Лианозове; вокруг него со временем сформировалась «лианозовская школа», или школа «барачной поэзии»: Игорь Холин, Генрих Сапгир, Всеволод Некрасов.
Молодые люди, тяготевшие к классической традиции, группировались, с одной стороны, вокруг Надежды Мандельштам и медиевиста Леонида Пинскера (Юрий Карабчиевский, Наталья Горбаневская, Ольга Постников и др.), с другой стороны – вокруг Анны Ахматовой (Евгений Рейн (р. 1935), Дмитрий Бобышев, Анатолий Найман и, конечно же, Иосиф Бродский – ленинградский кружок, члены которого получили название «ахматовских сирот»). Важную роль в этом процессе «трансляции традиции» играли также Арсений Тарковский и Леонид Пастернак, вокруг которого (в отличие от Тарковского) не составилось постоянного кружка.
После смерти Анны Ахматовой в Ленинграде главными центрами притяжения для молодых поэтов стали Давид Дар и Глеб Семенов. По выражению их ученика, поэта Виктора Кривулина, они воспитали «целую плеяду поэтов и прозаиков, часть из которых составила впоследствии костяк так называемой второй, или неофициальной, культуры (Олег Охапкин, Алексей Шельвах, Елена Шварц, Александр Ожиганов и др.)». Наконец, в начале 1960-х сформировался царскосельский кружок (Юрий Алексеев, Борис Куприянов, Петр Чейгин, Константин Кузьминский, Елена Игнатова). Кружок собирался на квартире Татьяны Гнедич, которая вела литобъединение при одной из местных библиотек.
Из молодых поэтических имен 1950-х самым значительным было имя Станислава Красовицкого, которого Ахматова считала «безусловно гениальным». Красовицкий был членом студенческого кружка, собиравшегося на квартире Галины Андреевой; кроме него, видную роль в кружке играли Леонид Чертков и Николай Шмелев. Кружок распался в 1957 после ареста Черткова.
В те же годы в Ленинграде существовал своеобразный неофутуристический кружок, ориентированный на поэтику Велимира Хлебникова и абсурдизм. Он сложился вокруг студентов филфака ЛГУ: Эдуарда Кондратова, Сокольникова, Михаила Красильникова и Юрия Михайлова, которые еще в 1951 были исключены из университета за поразительную для тех времен акцию (они явились в университет в русских рубашках и смазных сапогах и принялись хлебать тюрю, декламируя Хлебникова). Впоследствии они были восстановлены в университете и стали центром кружка, в который вошли также Александр Кондратов (брат Эдуарда), Сергей Кулле, Владимир Уфлянд, Леонид Виноградов, Михаил Еремин и Алексей Лифшиц (Лев Лосев). Кружок распался в конце 1956 после ареста Л.Виноградова (который во время демонстрации 7 ноября поднял плакат, осуждающий вторжение в Венгрию).
Пожалуй, самой знаменитой неофициальной поэтической группой 1960-х являлся СМОГ, что обыкновенно расшифровывалось как «Самое Молодое Общество Гениев», или «Сила, Мысль, Образ, Глубина». Группа состояла из совсем молодых людей: студентов-первокурсников и школьников старших классов. Центром и инициатором создания группы был поэт Леонид Губанов (1946–1983). Смогисты откровенно афишировали свое неприятие казенного искусства и всего официального мира: например, выступали в мешках и с петлей на шее. 14 апреля 1965 (в день смерти Маяковского) они прошли по Москве с лозунгами: «Будем ходить босыми и горячими!», «Лишим соцреализм девственности!» и т.д. Власти, естественно, тотчас отреагировали, и СМОГ распался. Из участников этого объединения особо важную роль в дальнейшем развитии неофициальной поэзии сыграл Юрий Кублановский (р. 1946); оттуда же вышел прозаик Саша Соколов.
В начале 70-х образовалась группа «Московское время», виднейшими членами которой были Александр Сопровский (1953–1990). Бахыт Кенжеев (р. 1950), Сергей Гандлевский (р. 1952) и Алексей Цветков.
Кружки литераторов и поэтов, оппозиционно настроенных к официальному искусству, существовали во многих местах, особенно в крупных городах (Риге, Харькове, Львове и др.).
Из поэтов, не принадлежавших ни к какому кружку или объединению, особо следует отметить Леонида Аронзона (1939–1970) и Ольгу Седакову. В середине 70-х на авансцену поэтической жизни выходит новое поколение поэтов андеграунда, среди которых: Иван Жданов, Александр Парщиков и Александр Еременко, провозглашенного поэтическим подпольем «королем поэтов».
Ослабление, а затем и ликвидация цензуры при Горбачеве быстро свели на нет и «самиздат» как явление, и советский андеграунд как особую субкультуру. Многие поэты, начинавшие в качестве поэтов андеграунда, в 1980–1990-х благополучно вошли в истеблишмент (как Бахыт Кенжеев, Лев Рубинштейн, Дмитрий Пригов (р. 1940), Тимур Кибиров (р. 1956); впрочем, они еще до перестройки получили широкое признание на Западе). Возникшие с конца 80-х годов литературные салоны перевели прежнюю полуподпольную форму общения поэтов в, так сказать, легальное русло. В настоящее время, «самиздат», в том числе поэтический, в классическом виде невозможен.