что такое русская религиозная философия
Русская религиозная философия
Содержание
В книге Сергея Михайловича Половинкина, историка философии, исследователя и комментатора трудов П.А. Флоренского, вошли статьи разных лет, посвященные крупнейшим именам и событиям русской мысли первой половины ХХ века. Автор убежден, что русская философия – это философия православия, а христианский персонализм и соборное всеединство являются ее главными содержательными признаками.
Книга адресована всем, кто заинтересован в познании основоположений русской культуры.
От сталинской школы к русской православной философии.
В 1953 г. я окончил среднюю школу № 1 в г. Пушкино Московской области. В старших классах мне случайно попался в руки на несколько минут карманный «Философский словарь», как потом я понял – «ужаснейшего содержания», и произвел на меня неизгладимое впечатление. Я приходил в трепет от одного названия статей – идеализм, эмпириокритицизм (целая поэма в названии!), Платон, Декарт, Кант и т. д. И кто-то шептал: «Это – твое!» После этого само слово «философия» облеклось для меня ореолом сверхмудрости, которую надо постичь.
В том же 1953 г. я поступил на механико-математический факультет МГУ. На 1-м курсе я рьяно занимался математикой. Но уже на 2-м курсе меня потянуло к философии, вернее – к какой-то неопределенной, но высшей мудрости. И вот в 1954 г. я оказался в общем читальном зале Ленинской библиотеки. Откуда ко мне пришли имена Марка Аврелия, Шопенгауэра, Ницше, я припомнить не могу, но именно их книги я первыми заказал. Аврелия и Шопенгауэра я получил на общей выдаче, а получать Ницше послали к дежурному по залу. У него был вид охранника сталинских лагерей. Пошарив в нижних ящиках письменного стола, за которым он восседал, бдя, он брезгливо вышвырнул «Заратустру» перед собой на стол, с угрозой спросил мою фамилию и записал ее в какой-то кондуит. Мое поколение было поначалу почти патологически наивно в отношении органов, лагерей и прочего – родители и те, кто знал, помалкивали, а об официальной печати и говорить нечего. Позже я постиг поведение дежурного чекиста. Он еле сдерживал порывы своей души: да за один такой заказ тебя следует по этапу послать на лесоповал, а я вынужден выдавать тебе эту контрреволюционную дрянь, ты почитаешь ее и уйдешь, но мы тебя все равно достанем. Вот такая гамма чувств, по всей видимости, его обуревала. «Заратустра» привлекал тоном возвышенного одиночества обладателя высшей мудрости. С тех пор меня влекла мудрость и только мудрость, метафизические и псевдологические выкладки были малопривлекательны. Постепенно я убеждался в несостоятельности их претензий привести к Истине или хотя бы к «истине». Это убеждение было выражено в книге «Всё». Среди первых книг Ленинки оказались сборники стихов H.С. Гумилева. Казалось, что лучше этих стихов нет ничего на свете. Отсюда пошло увлечение литературой Серебряного века. Она поражала своей подлинностью и яркостью. На фоне насквозь фальшивой советской литературы (даже мы, советские школьники, чувствовали эту фальшь) виделась подлинность самовыражения настоящих писателей. Классическая литература, обильно «проходимая» в школе, воспринималась как воздух, то есть как бы и не воспринималась, хотя мы дышали ею. Большевистский идеологический гудок и барабан в одно ухо входил, а в другое выходил, хотя и пытался оглушить и задурить. Литература же Серебряного века воспринималась как целая палитра пряных и соблазнительных запахов. Я чувствовал себя как деревенский парнишка, попавший на карнавал. Позже присоединилось и увлечение философией Серебряного века.
В 1954 г. состоялось еще одно знаменательное событие в моей философской жизни. Я приобрел первые «настоящие» философские книги. Стою у философского прилавка букинистического магазина в Камергерском, и вдруг рядом тихий голос: «А вы чем интересуетесь?» Я: «Философией». Зашли в ближайший подъезд. Так я познакомился с «жучком» черного книжного рынка незабвенным Семеном. Тут же я купил у него, потратив последние деньги, 8 выпусков «Психологической и психоаналитической библиотеки», издававшейся проф. И.Д. Ермаковым, с трудами именно Фрейда. Постепенно я узнал многих «жучков» и «жуков» черного рынка и стал их постоянным покупателем. Звонят: «Сережа, приезжай!» Приезжаю, и мне указывают угол, заваленный несколькими кубометрами дореволюционных книг. Советских не брали. И я часами выбирал, в основном книги по философии. Философия тогда ценилась невысоко и была доступна даже студенту.
Посеревший фон коммунистической идеологии и бесчисленные запреты создавали тип людей с огромной жаждой знания яркого, запретного. Например, мой знакомый годами ходил в газетный зал и в общие тетради списывал целые статьи из газеты «Известия» за первые послереволюционные годы. Эти многочисленные тетради, исписанные мелким, нo четким почерком, oн давал читать избранному кругу, в том числе и мне. После этого «Краткий курс истории ВКП(б)» и прочие «Истории СССР» рассыпались в прах. Мое поколение начинало с нуля, нам никто ничего не подсказал, все находили сами, часто с большим трудом. Был запрет на множество имен, особенно на имена русских философов. Во время учебы в Университете я в основном покупал книги тех философов, которых критиковал Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме» – Канта, Маха, Авенариуса и др. Появился задор обличить «великого философа всех времен и народов» в малограмотности. Уже после окончания Университета я купил по дешевке книгу без обложки «Potestas clavium» и прочел ее с наслаждением. Лев Шестов убедил меня, что Бог есть. С этой книги я стал собирать и читать книги русских религиозных философов. Поступив в аспирантуру Кафедры философии естественных факультетов МГУ, я впервые там читал в зале на Моховой, а вскоре и приобрел «Столп и утверждение Истины» о. Павла Флоренского. Флоренский убедил меня в Истине Православия. Я стал собирать материалы о его жизни и творчестве. В конце концов их все увеличивающееся хаотическое изобилие стало меня раздражать, я их расположил в хронологическом порядке и напечатал на машинке «Хронологическую канву жизни и материалы к биографии о. Павла Александровича Флоренского». Я давал читать этот том и сам читал его части и рассказывал о Флоренском в разных полуподпольных собраниях. Этот том в 1983 г. попал в руки потомков Флоренского – прежде всего в руки его внуков П.В. Флоренского и игумена Андроника (Трубачева), – и они захотели со мной познакомиться. Это знакомство переросло в сотрудничество в деле издания трудов Флоренского и исследования его жизни и творчества. Все связано со всем. Исследуя одно, приходишь к исследованию другого, потом – третьего, а в итоге – к пониманию, что пределом исследования является все. Публикация переписки Флоренского с праведным Михаилом Новоселовым привела к необходимости написать биографию св. Михаила. Написание этой биографии привело к необходимости описания «Новоселовского кружка», официально – «Кружка ищущих христианского просвещения». Публикация переписки Флоренского и о. Сергия Булгакова повлекла за собой описание семьи Булгакова (в этом деле помогла Наталья Михайловна Нестерова – вдова Федора Сергеевича Булгакова, сына о. Сергия). Необходимо стало также описать пребывание Булгакова в Крыму. Переписка Флоренского со св. Михаилом и о. Сергием привела к «имяславию». Интерес к Трубецким пробудил во мне покойный Юра Селиверстов. Он подарил мне портрет кн. Евгения Трубецкого и обязал написать о нем статью для «Литературной газеты», что и было исполнено. В написании статьи бесценными материалами помог покойный кн. Владимир Владимирович Трубецкой. По инерции вышли и воспоминания «Из прошлого» кн. Евгения. Предложили написать послесловие к собранию работ кн. Николая Сергеевича Трубецкого. Было очень интересно познакомиться с евразийством, и я написал это послесловие. Флоренский входил или просто посещал многие кружки и общества, отсюда началось у меня собирание сведений о них. Интересуют меня и подробности преподавания Флоренского в Московской Духовной академии и проживания в Сергиевом Посаде.
В связи с Флоренским возник интерес к Московской философско-математической школе с ее идеями аритмологии и монадологии. Были написаны словарные статьи ο H.В. Бугаеве, Π.А. Некрасове (плюс еще и статья), В.Г. Алексееве. Главным выразителем идей Школы был ранний Флоренский. Флоренского и всю Школу я воспринимал как окончивших мой факультет. В 1953 г. Флоренскому был бы 71 год, и он мог 6ы прийти на встречу выпускников с первокурсниками. На мехмате нам преподавали ученики H.Н. Лузина (друга Флоренского), так называемые «лузитанцы». Да и сам Лузин умер в 1950 г., и память о нем была еще свежа.
Что вызрело из всех этих интересов и стремлений, судить читателю. И «поражений от победы ты сам не должен отличать».
Русская религиозная философия
Н. ПОЛТОРАЦКИЙ
Русская религиозная философия
ЧЕТЫРЕ ПЕРИОДА В РАЗВИТИИ РУССКОЙ РЕЛИГИОЗНОЙ ФИЛОСОФИИ
Несколько дополняя обычную периодизацию истории русской религиозной философии, мы можем установить четыре главных периода в ее развитии.
Первый период охватывает 30-е и 40-е годы, середина XIX века. Этот период стоит под знаком влияния на русскую мысль германского идеализма, и связан больше всего с именами А. Хомякова и И. Киреевского, которыми была заложена основа современной религиозной философии и начертана ее программа.
ЗАДАЧИ И ПРОБЛЕМАТИКА РУССКОЙ РЕЛИГИОЗНОЙ ФИЛОСОФИИ
Всеохватность русской религиозной философии может быть иллюстрирована следующим приблизительным списком ее ключевых тем и проблем:
Проблема свободы. Свобода и необходимость.
Соборность (в отличие от авторитарности и индивидуализма).
Онтологизм (в его противопоставлении дуализму культуры и бытия). Онтологический реализм (противополагаемый также и отвлеченному идеализму).
Религиозный космологизм ‘(ожидание просветления и преображения мира).
Гуманизм и его кризис. Религиозный антропологизм (в противоположность антирелигиозному или арелигиозному гуманизму).
Учение о Богочеловечестве (выводы из христологического догмата).
Учение о Царстве Божием. Эсхатологиэм.
Проблема смерти и бессмертия. Проблема зла и страдания. Проблема этическая. Искание правды и смысла жизни.
Критика эмпиризма, рационализма и критицизма. Знание и вера. Познание целостным духом.
Смысл истории. Личность и массы.
Мещанство и буржуазность.
Социальная правда и социальный вопрос. Социализм и коммунизм. Марксизм.
Проблема власти. Анархизм и деспотизм. Либерализм и демократия.
Теократия. Проблема христианского государства.
Православие, католичество и протестантизм.
Православие и русский исторический процесс. Православие и русская душа. Православие и русская культура. Церковь и жизнь. Церковная иерархия и церковный народ.
Русские болезни и их преодоление. Церковный раскол. Реформа Петра Великого. Отсутствие органической связи между властью и обществом, между интеллигенцией и народом (беспочвенность русского культурного слоя).
Путь России и русского народа в мире. Россия и Европа, Восток и Запад. Славянофильство и западничество. Народничество и марксизм. Большевизм.
Этот перечень тем можно было бы значительно расширить и развить. Можно попытаться эти темы и обобщить. Так именно поступил Н. А. Бердяев, разбив темы по векам и исходя из окончательных результатов работы русской мысли. Вот как он в своей «Русский идее» определяет русскую тему XIX века: «Бурное стремление к последним результатам мировой цивилизации, к социализму и вместе с тем глубокое и острое сознание пустоты, уродства, бездушия и мещанства всех результатов мирового прогресса, революции, цивилизации и пр.». А вот и определение основной темы русской мысли начала XX века: это есть «тема о божественном космосе и о космическом преобразовании, об энергиях Творца в творениях; тема о божественном в человеке, о творческом призвании человека и смысле культуры; тема эсхатологическая, тема философии истории».
Русская религиозная философия действительно охватывала все основные вопросы культуры и жизни.
ОТНОШЕНИЕ К РУССКОЙ РЕЛИГИОЗНОЙ ФИЛОСОФИИ
Нужно подчеркнуть, что эта философия есть характерно русское явление. И в других странах существуют отдельные религиозные мыслители, но эти мыслители нигде не составили целой школы вольной философской мысли, представленной преимущественно светскими людьми, которая доминировала бы над всеми остальными философскими течениями, как это имело место в России.
Самые сильные по своему значению возражения против русской религиозной философии выдвигались все же не со стороны атеистических или нейтральных в религиозном отношении кругов, а со стороны некоторых официальных церковных кругов и тех светских писателей, которые с этими кругами были связаны.
Давно уже было замечено, что русское православие не есть явление однотипное, одноликое. Тип русской святости, представленный Нилом Сорским, и тип этой святости, представленный Иосифом Волоцким, весьма различны. Совершенно своеобразен и тип русской святости, представленный Серафимом Саровским. Можно установить и ряд других различий. Очевидно, что в русском православии есть несколько течений. И вот, сторонники монашескоаекетического течения нередко выступают против русской религиозной философии, более всего связанной с антропоцентрическим и космологическим течениями в православии.
В чем же обвиняют русскую религиозную философию? Прежде всего, в модернизме и неправославное™, а попутно и в неоригинальности. Блестящий, как нам представляется, ответ на это обвинение со стороны людей, продолжающих традиции греческой патристики, дал один из главных творцов современной русской религиозной философии Н. А. Бердяев.
Ничего противохристианского или противоправославного нет, поэтому, в том, что в XIX веке Гегель и Шеллинг имели для русской религиозно-философской мысли такое же значение, какое имели Платон для патристики и Аристотель для схоластики. Ибо и Платон и Аристотель, при помощи которых были оформлены католичество и греческая патристика, оба были «не более, а менее христианами, чем Шеллинг и Гегель». Русская религиозная мысль «делала дело, аналогичное тому, которое делали в свое время греческие учителя церкви. Как те пользовались высшей философией своего времени, Платоном и неоплатонизмом, для защиты и раскрытия христианской истины, данной в откровении, так русские религиозные мыслители делали то же дело, пользуясь высшей философией своего времени, Шеллингом и германским идеализмом».
Этим опровергается обвинение в модернизме. Ибо, если модернизмом является русская религиозная философия, то модернизмом была и греческая патристика, усвоившая христианству платонизм, и западная схоластика, усвоившая христианству аристотелизм.
ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЕ И ОТРИЦАТЕЛЬНЫЕ ОСОБЕННОСТИ РУССКОЙ РЕЛИГИОЗНОЙ ФИЛОСОФИИ
Те общие черты, которыми прот. В. В. Зеньковский в первом томе своей «Истории» характеризует русскую философию вообще вполне относятся и к русской религиозной философии в частности Главной особенностью ее является антропоцентризм, исключительная занятость темой о человеке, его судьбе и проблема тике. Это приводит к доминированию моральной установки, в которой лежит «один из самых действенных и творческих истоков русского философствования». Сюда же относится и особое внимание к социальной проблеме, а также к проблемам историософии.
Многие недостатки русской религиозной философии нередко тесно связаны с ее достоинствами.
В начале XX века определилась и еще одна опасность. Революционное или реформистское движение в религиозно-философской области, развивавшееся под знаком так называемого нового религиозного сознания и создававшее утопию новой религиозной безгосударственной общественности, строило свою программу «в с о з н а т е л ь н о м противопоставлении себя историческому христианству» (прот. В. Зеньковский).
Из сказанного следует, что хотя идеи представителей русской религиозной философии очень часто далеко не столь непримиримы, как были непримиримы между собой, при жизни, их носители, мы тем не менее неизбежно должны будем, знакомясь глубже с русской религиозной философией, произвести выбор не только того или иного течения в этой философии, но также тех или иных мыслителей.
РУССКАЯ РЕЛИГИОЗНАЯ ФИЛОСОФИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ
В чем же состоят основные проблемы современности, какие вопросы эта современность ставит перед нашим сознанием? Прежде всего это:
Проблема науки и техники. Человечество и атомный век. Проблема прогресса, цивилизации и культуры. Секуляризация
Знание и вера. Судьба религии и церкви. Экуменизм. Проблема воссоединения церквей. Проблема свободы и принуждения. Личность и общество. Тоталитаризм. Демократия и парламентаризм. Либерализм и капитализм.
Социальный вопрос. Социализм и коммунизм. Марксизм.
Национализм. Национал-социализм. Фашизм.
Империализм и колониализм. Вовлечение отсталых и колониальных народов в круговорот мировой истории.
Русская революция 1917 года и ее последствия. Третий Рим и Третий Интернационал.
Россия и Америка, СССР и США. Россия и Европа. Россия и Азия.
итоги
Русская религиозная философия
Особое место в истории русской духовности занимает религиозная философия, всплеск которой пришелся на II половину XIX и начало XX вв. Она развивалась как альтернатива философии Запада с ее культом научного разума и техники. Источником русской религиозной философии явилось православие, а в центре ее внимания тема Бога и человека, взаимоотношения между ними.
Центральной фигурой во всей русской религиозной философии XIX в. является Владимир Сергеевич Соловьев (1853-1900 гг.). Делом всей его жизни было создание системы православной философии, что нашло свое отражение в его трудах: «Чтения о Богочеловечестве», «Духовные основы жизни», «Оправдание добра», «Смысл любви» и др. Сближение православной веры и философии помогло мыслителю ввести в философский оборот ряд чисто религиозных идей. Особенно плодотворными оказались идеи «всеединства» и «Богочеловечества».
Всеединство в философии Соловьева выступает в различных аспектах:
1) гносеологическом – как единство трех видов знания: эмпирического (науки), рационального (философия) и мистического (религиозное созерцание);
2) аксиологическом – как единство Истины, Красоты и Добра;
3) практическом – как единство общества, государства и церкви;
4) онтологическом – как единство Бога, человека и Космоса. Онтологическое всеединство возможно с помощью Софии – Мудрости.
Непрерывная динамика бытия предполагает активное начало мира, таким началом выступает Мировая душа. Однако она сама нуждается в божественном импульсе: Бог дает Мировой душе импульс – Софию, которая и реализует идею всеединства.
Для Соловьева характерно признание зависимости процесса познания от структуры самого бытия, зависимость гносеологии от онтологии. Сам акт познания является развертыванием идеи воссоединения бытия: познание и есть та воссоединяющая активность, в итоге которой устанавливается истина – актуальное единство познающего и познаваемого. Стремясь к универсальному синтезу науки, философии и религии Соловьев говорит о реальной возможности «цельного знания». Данные опыта и мышления соединяет, по Соловьеву, религиозный принцип. Внешнее эмпирическое и рациональное познание должно дополняться познанием внутренним, мистическим и абсолютным, в котором содержится объективная реальность. Этот третий вид познания Соловьев называет верой, понимая под ней интуицию, т.е. непосредственное созерцание сущности.
Осуществление сущности человека как «живого всеединства» свершилось, по Соловьеву, в лице Христа. Цель истории – соединение человека с Богом, становление Богочеловечества. Мировая гармония возможна лишь с помощью любви, стремления живых существ друг к другу, людей – к Богу. На деле любовь всегда означает творение Добра, это бескорыстное служение другим людям. Только человек как единственное сущее в этом мире, непосредственно причастное Абсолюту, может любовно содействовать раскрытию, высвобождению божественных потенций мира и тем самым утверждению в настоящем идеала будущего.
Поднимаясь к Богочеловечеству, люди вместе с собой поднимают природу, которая, в конце концов, обратиться в светлую телесность царства очищенных духов. Но процесс этот длителен. Очищение и возрождение мира должно быть только проявлением свободной воли Запада и Востока. Поэтому, по мнению Соловьева, основная задача христианства заключается в примирении Запада и Востока. Идея «вселенской культуры», культуры Богочеловечества воплощается Соловьевым в концепцию теократической государственности, в концепцию создания государства на религиозной основе. «Собирание» христианского общества в живое «всечеловеческое» единство как «внутренняя русская задача», идея России, как бы снимающая все противоречия между Западом и Востоком; сознание единства исторического процесса проповедовались Соловьевым до конца жизни.
Почитателем и продолжателем идей Соловьева был Николай Александрович Бердяев (1874-1946 гг.). Его труды («Философия свободы», «Смысл творчества», «Смысл истории», «О назначении человека») написаны неакадемическим живым языком и посвящены проблемам духовности, свободы и творчества, смысла жизни и призвания человека.
Бердяев считал, что марксизм, позитивизм и сциентизм, верящие в достижение счастья либо с помощью политической борьбы, либо благодаря развитию науки и техники, есть иллюзии мышления, «внешний» человек в этих концепциях торжествует над «внутренним». Но средства к жизни не могут стать ее целями. Для каждого человека главное – не улаживание социальных или научных вопросов, а проблема собственного существования, поиск смысла в «абсурде жизни». Наука не дает ответа на этот вопрос. Человек может найти его только за рамки жизненного опыта в сферу идеального с помощью религии.
Бердяева не интересует ни гносеология, ни онтология, даже социальные проблемы он отказывается считать для себя главными. В центре его внимания – задача совершенствования человека. Бердяев подчеркивал, что человек – это малый бог, активный соучастник божественного миротворения, он – как бы точка, в которой пересекаются два мира – земной и божественный. Именно творчество раскрывает фундаментальное свойство человека – способность к активной созидательной деятельности в окружающем мире. Творчество представляет собой направленность человека к более совершенному бытию, оно – ответ на призыв Бога к человеку.
Бердяев развивает идею немецких мистиков Экхарта и Беме о несотворенности свободы Богом, ее принадлежности великому Ничто, из которого сотворен мир, и которое не зависит от Творца. Бог не создал свободу, следовательно, Творец никакой ответственности за действия человека не несет (так Бердяев снимает проблему теодицеи). Свобода человека также происходит изнутри, от его духовности, а не даруется извне. Подлинная творческая свобода на деле всегда означает не только созидание новизны в мире, но и формирование личности. Такая свобода требует от человека неизмеримо больше по сравнению с требованиями традиционной морали, она заставляет человека брать на себя ответственность за все зло мира. Бердяев подчеркивал особое призвание человека в мире – участие в дальнейшем творении мира и его совершенствовании.
Для Бердяева истина – это не результат познания объективного мира, но, напротив, победа над вещностью мира объектов и раскрытие в них духовных смыслов, источником которых является человек. Т.о., познание – это не погружение человека в мир объектов, а напротив, это процесс, возвышающий человека над миром, в который он вносит смысл, определяет направление развития.
Начало XX в. – это время серебряного века русской культуры, в которое творили еще целый ряд выдающихся русских религиозных философов.
Николай Онуфриевич Лосский (1870-1965 гг.) – один из самых плодовитых русских философов. Сам он называл свою систему «интуитивизм». Его главная работа «Обоснование интуитивизма» посвящен вопросам гносеологии, которой он особенно много занимался. Согласно его теории весь мир, включая природу, других людей и даже Бога, познается нами также непосредственно, как и мир нашего субъективного «Я». Субъект и объект познания непосредственно связаны между собой, а раз так, то познание есть непосредственное интуитивное созерцание реальности. Чувственная, идеальная, мистическая стороны бытия открываются посредством различных видов интуиции: интеллектуальной, мистической и чувственной.
Бог по Лосскому творит «единицы бытия» – «субстанциональных деятелей», которые имеют творческую силу и иерархично организованы. Низшая сфера этой иерархии – область, населенная эгоистическими деятелями, стремящимися к полноте жизни «для себя». Высший мир – это царство духа, обитатели которого добровольно избрали отказ от обособленности (эгоизма), подчинились единым высшим ценностям, это и есть путь добра. Основу личности составляет воля как устойчивое, идеальное, творческое начало. Лосский обосновывает необходимость «теономной» морали, основанной не на исторически относительных социальных нормах, а на абсолютных религиозных ценностях. Самоценность личности возможна только в случае ее направленности на достижение сверхличных ценностей, без которых все становится относительным, мир перестает быть единым.
Сергей Николаевич Булгаков (1871-1944 гг.) был философом-богословом. В молодости он испытывал влияние марксизма, но впоследствии резко его отверг. В «Свете невечернем» он связал проблемы космологии с религиозной тематикой, что повлияло на развитие русской философии. Восприняв от В.С. Соловьева идею философии всеединства, Булгаков развивает учение о Софии – Премудрости Божией – как предвечно сущей в божественном замысле мировой душе, женственной по своему существу, вместившей Божественную любовь и излучающий ее мир. Человек, сотворенный по образу и подобию Божьему, как муж и жена в любви, восстанавливает единство мира и полноту образа Божьего.
Человек – центр мироздания. Следствием того, что свобода «предсуществует» человеку, является тотальный индивидуализм людей в их нынешнем состоянии. Проблему свободы Булгаков разрешает подчинением свободы закону божественной детерминации, абсолютной необходимости. Каждый индивид для Булгакова одновременно и личен, и всечеловечен. Собственное личное начало в человеке – это темная, непросветленная данность. Подлинным субъектом исторического действия являются не личности, не отдельные народы, а человечество в целом. Словно полемизируя с Соловьевым, Булгаков считает, что человечество «больно в своем состоянии», поэтому идеи всеединства и богочеловечества в пределах истории есть лишь идеал; они не могут воплотиться в жизнь. История катастрофически оборвется «всемирно-исторической катастрофой и мировым пожаром».
Семен Людвигович Франк (1877-1950 гг.) был последователем В.С. Соловьева и Н.О. Лосского. Задавшись вопросом, что есть познание, Франк приходит к выводу о том, что существует знание эмпирическое, которому дан предмет в самой действительности, и рациональное знание, направленное на известное, выходящее за пределы эмпирически данного. Рациональное знание приводит в систему наш опыт, но оно статично, поскольку направленно на «застывший мир вещей». Лишь интуиция, интуитивное созерцание дает «живое знание» предмета в его «цельности». Поскольку «всеединство» не вмещается в рамки рациональности – оно «сврехпредметно». Всякое индивидуальное бытие (вещи, человека) укоренено во всеединстве, в котором берет начало то, что мы называем предметным бытием.
Согласно идее Франка, познаваемый мир со всех сторон окружен для нас темной бездной «непостижимого». Непостижимое – это бесконечность мира и человеческой души, которая связана с постижимым. Все, что говорится о природе, человеке, относится не к сути их первобытия, первооснов, но к явлениям, приуроченным к ним.
Переходя к проблемам самосознания, Франк говорит о двух мирах, в которых живет человек, – «публичном, объективном» и «темной глубине самости». Душа человека есть микрокосм, охватывающий мировую бесконечность и не теряющий единства собственной душевной жизни, в нем сплетены противоположности хаоса и гармонии, «темного и светлого».
Еще одним известным русским религиозным философом, испытавшим влияние Гегеля, Франка, интуитивизма Лосского, был Иван Александрович Ильин (1889-1954 гг.). Одна из тем его размышлений – связь философии и религии. Оказывается, что у философии и религии не только единый предмет – Бог, но и единый «духовный опыт», открывающий человеку природу Божества.
Анализ и оценка духовного содержания культуры – еще одна тема размышлений Ильина. Европейская культура последних двух столетий – это тотальная анонимность, существующая в отсутствии любви и ненависти. Все покрыто дымкой внешней благопристойности, скрывающей разрушенные социальные связи и самого человека. Девиз времени: «человек человеку – прохожий». Если же затронуты личные интересы: «человек человеку – волк».
Как бороться со злом в его разных обличьях? Этому посвящена книга «О сопротивлении злу силою». Ильин, выступающий против Толстого, считает, что «зло начинается там, где начинается человек». Поэтому, пока в человеческой душе живет зло, меч будет необходим для пресечения его внешнего действия. Необходимо активное противодействие злу, даже если оно требует применения силы. Но борьба эта требует духовной зрелости, поскольку ее участники решают не только вопрос соотношения целей и средств, но и проблему незыблемости нравственных границ человеческого поведения.