что такое пост правда
Феномен постправды: почему мы верим в то, во что хотим верить
Любовь Карась
Мы находимся в непрерывном инфопотоке и, к сожалению, зачастую верим не доказанным фактам, а наиболее популярной информации. О феномене «постправды» говорили еще со времен Платона, однако сегодня это явление приобретает наибольшую актуальность. Рассказываем о том, как не дать себя обмануть и создать правдивую картину мира.
Феномен постправды и его причины
О политике постправды на самом деле говорил еще Платон. В своем диалоге «Государство» он отмечал, что всеми знаниями должны обладать только те, кто управляет государством. Простым людям не обязательно обладать всеми знаниями. То есть легче ввести аудиторию в заблуждение и передать ограниченную информацию под определенным углом, чем представить разные точки зрения
Основная черта политики постправды — повторение искаженной информации, несмотря на то, что она была опровергнута или была заведомо ложной
Одна из основных причин «постправды» — обилие фейковых новостей, которые аудитория не способна распознать. Кроме того, они мгновенно распространяются, и любые попытки опровергнуть ложные факты оказываются бесполезны. Эмоциональное берет верх над рациональным. Иными словами, люди верят в то, во что хотят верить.
Например, заявление Дональда Трампа в 2008 году о том, что Барак Обама не был рожден на территории США, стало главной повесткой. 20% населения Америки верили, что Барак Обама — мусульманин.
Журналист Роберт Фиск из The Independent пишет, что человек всегда был готов верить не подтвержденным фактам, а в то, что соответствует его убеждениям. Профессор Университета Калифорнии Бенджамин Браттон утверждает, что у каждого есть своя правда, которая основывается на прожитом опыте. «Дело не в том, что мы воспринимаем мир через «постправду», а в том, что мы выражаем себя через нее: делимся этой информацией, лайкаем, комментируем», — считает Браттон. Кроме того, на основе искаженной информации принимаются решения, которые могут иметь общественное значение.
Сегодня можно выделить два типа постправды:
несоответствие поступков и слов (например, политическая партия может выдвигать одни идеи, но при этом не реализовывать их или даже делать противоречащие действия);
игнорирование фактов (независимый эксперт может доказать, что вы обладаете неверной информацией, но это не помешает продолжать распространять фейки).
Как бы ни обвиняли СМИ, картина мира, в первую очередь, строится самим человеком. Он настраивает ленту в социальных сетях, отбирает список источников, выбирает — верить тому или иному сообщению или нет. Для того, чтобы не позволить себя обмануть, нужно развивать критическое мышление.
Показать все, что скрыто: что такое постправда и как она работает
Не всё то золото, что блестит, и не всё то правда, что выделено полужирным. В эпоху, когда мир перестали считать чёрно-белым, а приятное и понятное разделение на добро и зло пропало окончательно, очень трудно фильтровать информацию. Совершенно кружится голова от всех этих понятий: правда, объективность, истина, реальность. Теперь ещё какая-то постправда появилась. Что это за слово и поможет ли оно яснее понимать входящую информацию?
Откуда у слова ноги
Классическое начало материала о постправде: в 2016 году Оксфордский словарь назвал «постправду» словом года. Вот какое они дают определение:
«Post-truth — relating to or denoting circumstances in which objective facts are less influential in shaping public opinion than appeals to emotion and personal belief».
На русский это можно перевести так:
«Постправда — обстоятельства, при которых объективные факты имеют меньшее влияние на общественное мнение, чем апелляции к эмоциям и личным убеждениям».
Даже интуитивно всё понятно в этом слове и определении. Но есть небольшое уточнение: постправда не равна лжи. Это может быть кристаллизованная истина, но за нее придётся бороться в информационном пространстве, максимально освежая и эмоционально выделяя. Также это может быть одна из вариаций правды или, как можно сказать, взгляд одной из сторон. Ты наверняка уже запутался, но сейчас мы все поясним.
Именно 2016 год стал годом постправды, потому что ознаменовался двумя важными политическими событиями: избранием Трампа президентом США и Брекситом, который до сих пор находится в полуподвешенном состоянии. Выборы в США в этот раз были связаны с крупными вбросами, фэйковыми новостями и разбирательствами о вмешательстве в этот процесс других стран. Это первая половина американской постправды. Второй же её половиной является сам факт появления на посту президента такого человека, как Дональд Трамп. Сложилось ощущение, что это пранк, вышедший из-под контроля. Но это свершившийся факт после демократических стандартных процессов. Однако, по мнению многих американцев, не совсем чистый в информационном плане.
Ну а Брексит вовсе столкнулся с постправдой, как Титаник, и потянул за собой на дно многих политических деятелей и тонны информации различной степени правдивости. Представь, что твой родной город решил отсоединиться от страны. Подумай, какое большое спекулятивное поле тогда образуется. Обвинить можно будет кого угодно в чём угодно. Примерно так и произошло с Британией.
Постправда есть, а слова такого нет
Нельзя сказать, что без этого названия манипуляции с общественным сознанием и информацией не проводились никогда. Наиболее ярким примером в мировой истории постправды можно назвать приход к власти Гитлера в демократической Германии. Когда после Первой мировой войны и последствий американской Великой депрессии в стране наступил кризис, многие были недовольны и, в частности, заявляли, что они могли войну выиграть и вообще всё, что было с ними, — это предательство. Гитлер поддерживал эти идеи и развивал такие мысли популистскими и антисемитскими выступлениями, возложив вину за все беды Германии на евреев. О последствиях ты знаешь.
Последний громкий пример неоднозначной правды, о котором вспомнили спустя 33 года, — это авария на Чернобыльской АЭС. У всколыхнувшейся волны воспоминаний о тех событиях две грани. Первая — это та, которая эмоционально показана в сериале от HBO, где за нежеланием или неумением работать с правдой стояли тяжёлые последствия. А вторая грань — реакция российских сторонников того, что эта информация тоже недостоверная и что всё было не так. Это всё, напомню, происходит спустя 33 года после изначальных событий. О возможности найти правду в действиях нашего времени стоит ли говорить?
Так получается, что постправда в основном звучит вокруг политики или околополитических вещей, да и само слово кристаллизовалось после событий этого же рода. Но всё, скорее, потому, что политика — это обычно борьба режимов, стран, идеологий, поэтому и ценность информации и дезинформации другая. Например, дело Харви Вайнштейна и многие последующие дела о харассменте могут считаться ситуацией, связанной с постправдой. Да, самые громкие дела, пожалуй, очевидны, но некоторые обвинения не всегда можно назвать однозначными.
Постмеханизмы
Иными словами, все это похоже на раскачивающуюся лодку. С левого борта информация одной стороны, с правого — другой. Если ты будешь перегибаться с одного борта — перевернёшь лодку, если будешь бегать из стороны в сторону — тоже перевернёшь. Оставаться спокойно на месте пассажира, когда вокруг тебя столько информационных потоков, тоже непросто. Само сравнение, по сути, тоже можно назвать постправдой. Образ легче запомнить, воспринять и воспроизвести позднее. Я тоже немного играю на эмоциях, а факты преподнёс резано. Почему именно лодка? Почему здесь только две стороны? Обязательно ли она перевернётся?
Назревает справедливый вопрос: как жить в этом мире? Единственный шанс не запутаться — разбираться в происходящем, работать с надёжными источниками информации и уметь, проанализировав их, сформировать свою точку зрения. Но помни два тяжёлых условия, которые нам всем мешают делать объективные выводы:
Постправда удобна тем, что за ней легко скрыть нежелание или неспособность меняться. Но тогда будь готов, что однажды придёт чужая правда — и поменяет тебя насильно.
Тролли против клик-ферм: как соцсети искажают реальность в эпоху «постправды»
На прошлой неделе «постправда» стала словом года согласно Оксфордскому словарю. На примере выборов в США и роли медиа показываем, в чем здесь проблема.
Не так давно на Би-би-си вышел новый фильм одного из ведущих британских мастеров политической документалистики Адама Кертиса «Гипернормальность», в котором он в течение трех часов диагностировал современность. Термин «гипернормализация» Кертис позаимствовал у американского антрополога Алексея Юрчака, которым тот описывал позднесоветскую реальность, когда все знали о неэффективности и лжи властей и о пустоте официального дискурса, но считали это вполне нормальным. Согласно Кертису, капиталистическое общество, включая Россию, сегодня как раз перешло в состояние гипернормализации, когда границы между фактом и вымыслом максимально стираются, о коррупции власть имущих известно всем и каждому, но это воспринимается как норма. Характерно, что в качестве синонима «гипернормализации» выступает слово «постправда», которое спустя несколько недель после выхода фильма стало словом года по версии Оксфордского словаря.
«Постправда» против истеблишмента
О «постправде» активно заговорили после победы Дональда Трампа на выборах в США и июньского «Брексита», хотя самому слову уже более двух десятков лет.
Постправда — обстоятельства, при которых объективные факты имеют меньшее влияние на общественное мнение, чем апелляции к эмоциям и личным убеждениям. (Оксфордский словарь)
Политика в режиме post-truth — это подмена фактов фейками, часто спекуляция на самых низменных эмоциях и отказ играть по правилам. Таким образом, «постправда» — это и про Трампа, и про «Брексит», и про Путина, и про всех остальных, кто открыто бросает вызов политическому истеблишменту и экспертному знанию. Россия, с богатым опытом распространения дезинформации и агрессивной медиариторики, в данном случае оказывается в авангарде такой политики. Интересно, что одним из архитекторов гипернормализации Кертис называет Владислава Суркова, что лишний раз указывает на схожесть методов западной «постправды» и российской пропаганды. Однако до конца неясно то, о какой именно «правде» идет здесь речь.
О том, что truth в понятии post-truth отсылает ко вполне определенному политическому дискурсу, говорит четкая граница между фактом и эмоцией. Современная либеральная мысль, включая классиков Джона Ролза и Юргена Хабермаса, отвергает эмоциональную составляющую политики, взамен фокусируясь на идее максимально рационализированной дискуссии, основанной на внимании к фактам и разумным доводам. Проще говоря, политика не место для эмоций. Однако поставить галочку в бюллетене — это часто не рациональный, а эмоционально окрашенный акт, о чем давно говорит один из главных критиков Хабермаса бельгийский философ Шанталь Муфф.
С упомянутой выше характеристикой соглашаются как правые, так и левые. Культ больших данных и сухих фактов и вера в то, что простой доступ к информации моментально ведет к познанию и верной интерпретации, были важными мотивами в кампании Клинтон. Ее штаб активно использовал сложный алгоритм Ada, названный в честь женщины-математика Ады Лавлейс. 400 тысяч раз в день программа симулировала предвыборную гонку и даже сообщала, какой именно город Клинтон необходимо посетить с агитационной речью. Но алгоритм оказался не столь надежен, а факты вроде неуплаты Трампом налогов не возымели никакого воздействия на умы жителей Среднего Запада.
Медиатеоретик Натан Юргенсен назвал такой подход factiness, то есть апелляцией к голым и разрозненным фактам, не позволяющей увидеть более полную картину происходящего, — то, что от неконтролируемой глобализации и социального неравенства устали очень многие.
Информационные пузыри онлайн и офлайн
Отдельного внимания заслуживает фактор соцсетей, который, согласно точке зрения медиаэлит, стал ключевым в политике «постправды». Сразу после выборов в США на фейсбук обрушился шквал критики, сводящейся к тезису о том, что победу Трампа предопределили так называемые информационные пузыри и потоки фейковых новостей.
Пузыри — порождение алгоритмов фейсбука, которые структурируют ленту особым образом. В итоге пользователи видят только тот контент, который согласовывается с его уже сформированными убеждениями. В июне алгоритм фейсбука скорректировали, чтобы в ленте стало отображаться еще больше постов от друзей и родственников — в ущерб информации от других каналов в том числе и медиа. Интересно, что примерно в то же время у постов с фейковыми новостями, над которыми ради прибыльных кликов работают как американские взрослые, так и македонские тинейджеры, начала расти вовлеченность, и перед самыми выборами по популярности они перегнали проверенные новости.
Кроме того, популярность Трампа в фейсбуке — часто результат деятельности клик-ферм, расположенных в Бангладеш или на Филиппинах — и даже не на территоррии США. Таким образом работники клик-ферм играют роль ольгинских троллей наоборот.
Когда о проблеме информационных пузырей и фейковых новостей заговорили, Марк Цукерберг отказался ее признавать, что не делает ему чести. Колумнист The New York Times Зейнеп Туфекчи права, когда говорит, что компания должна поменять свои алгоритмы и активнее бороться с фейковым контентом (например, снова нанимая редакторов), приводя в пример Мьянму, где, по некоторым данным, потоки дезинформации способствовали нарастанию этнического напряжения. С другой стороны, многочисленные заявления, что это именно фейсбук сделал Трампа президентом, являются в лучшем случае преувеличением. Новости в этой соцсети потребляют только 44% американских избирателей, и если медиа и политический истеблишмент утратили доверие одной части населения, то в этом виноват не Цукерберг. Пять лет назад те же самые медиа точно так же преувеличивали роль соцсетей в событиях «арабской весны», только в восторженных тонах.
Информационные пузыри в сети сложно представить без тех же пузырей офлайн или того, что медиатеоретик Венди Чан называет обратной связью между цифровой и физической сегрегацией. В этом смысле, например, московский либеральный фейсбук мало чем отличается от нью-йоркского, слабо понимающего настроения и мотивы рядового жителя Канзаса. Довольно глупо отрицать, что классовые и географические различия между различными социальными группами напрямую влияют на онлайн-активность и выбор подписок.
Эпоха постправды: новые поводы для войны
Ложь во благо и наоборот
Манипуляции общественным сознанием существовали во все времена. Сейчас это так называемая «постправда», формирующая восприятие не на основе объективных фактов, а на базе эмоций и личных убеждений.
Сам термин появился в начале 90-х годов прошлого века в связи с американской операцией «Буря в пустыне». Ранее это именовалось просто – пропаганда.
В настоящее время, когда все информационное пространство заняли социальные сети и интернет-ресурсы, постправда приобретает особое значение. Она способна влиять на процессы стратегического масштаба.
Любое стратегическое событие способно стать поводом для войны – в первую очередь холодной и, вполне вероятно, вылиться в реальное вооруженное противостояние.
Одним из первых эту сентенцию произнес отставной британский генерал Адриан Брэдшоу:
Позже слова Брэдшоу подтвердил генеральный секретарь НАТО Йенс Столтенберг, заявивший, что кибератаки против членов Североатлантического альянса могут рассматриваться как повод для настоящей, вполне осязаемой войны. Вплоть до того, что НАТО будет в таких случаях всерьез рассматривать применение пятой статьи, предусматривающей организованный ответ всего альянса на нападение на одно из государств – членов.
В НАТО давно поняли все прелести кибервойны и информационного противоборства. Главное преимущество таких методов – в полной недоказуемости акта агрессии.
Отработку приемов, своеобразные «учения», мы уже неоднократно видели на примерах выборов президента США, в которых Россия оказалась в числе обвиняемых. Логика проста – если что-то для высшего истеблишмента случается не так (победа Трампа), в этом проще всего обвинить заграничного врага.
Во-первых, во многом это снижает ответственность за провал, а во-вторых, лишний раз натравливает электорат на оппонентов. О том, что нет никаких прямых доказательств вмешательства России в американские выборы, решено не упоминать. Перед нами типичный пример распространения постправды в информационном поле интернета.
За десятилетия в сети сформировался типичный портрет потребителя «неполноценной правды». Прежде всего, это человек, с уважением относящийся к различным эксклюзивным расследованиям и «утечкам» информации. Факты здесь не играют решающей роли, самым важным становится эмоциональность подачи и шоковый эффект.
Например, в 2018 году газета The Times of London на полном серьезе рассказала о 75 тыс. информаторах Кремля в британской столице. Лет шестьдесят назад такую откровенную утку за пределы читальни никто бы в здравом уме не вынес. Сейчас же пользователи социальных сетей за пару-тройку кликов выпускают информационного джинна на свободу.
Репосты и лайки делают фейковую новость вполне реальной, и уже через несколько часов о ней говорят по всей Великобритании, а через несколько дней – по всему миру.
На руку постправде играет и практически полное отсутствие фильтров в социальных сетях и поисковых системах. Впрочем, отсутствие критического мышления в головах пользователей и популизм также является благодатной почвой для манипуляции.
Антиинтеллектуализм – это, похоже, наше будущее.
Мрачное будущее постправды
Интернет-пространство перевернуло логику взаимодействия СМИ с читателями.
Раньше это была преимущественно односторонняя коммуникация – пользователь воспринимал написанное без возможности комментировать публично.
Сейчас же посетители могут не только поддерживать информацию, но и опровергать, предоставляя неопровержимые «пруфы». При этом под якобы «фактами» обычно подписываются либо анонимы, либо вообще фейковые персонажи.
Особенно остро эта проблема отсвечивает в социальных сетях.
Примеры сплошь и рядом: Telegram-канал NEXTA в прошлом году во время протестов опубликовал видео с пятилетней девочкой, которую избил белорусский ОМОН в Гродно. Шоковый контент тут же разошелся по всему миру. Девочке действительно не повезло, но только вот травмы она получила в результате ДТП.
Задача выполнена – эмоциональный фон создан, а протестная волна в Белоруссии получила новое топливо. Фейковое творчество в сети постепенно автоматизируется – контента необходимо много, и человеческих ресурсов порой не хватает. Так называемые боты не только ставят лайки и репостят материалы, повышая его рейтинги, но и создают фейковые страницы, подстраивают информацию под интересы большинства, успешно мимикрируют под реальные личности.
На вершине пирамиды постправды расположились технологии искусственного интеллекта вкупе с «глубокими фейками» (deepfake). Здесь вообще никто не знает, что делать с этим добром, настолько серьезное влияние на массы они могут оказать.
Возможности синтезировать вполне реальные видеоизображения известных личностей настораживают политиков по всему миру.
Нет ничего невозможного в создании видео, на котором условные американские военнослужащие сжигают Коран, или как смоделированный премьер-министр Израиля обсуждает планы уничтожения политической элиты Ирана. Это, кстати, не выдумки автора, а фантазии издания Foreign Affairs.
От себя добавим, что также легко и непринужденно можно сфабриковать доказательства с камер наблюдения – люди могут находиться там, где никогда не были.
Именно поэтому в 2018 году несколько конгрессменов обратились к директору Национальной разведки с просьбой оценить потенциал фальшивых аудио-, видео- и фотоизображений.
Спустя год в Комитете по разведке Палаты представителей запустили масштабную программу
Из всего этого выкристаллизовывается главный тезис: кто будет управлять всей «фабрикой фейков» – у того в кармане будут ключи от всего мира.
Попытка определить правила
Если сам Столтенберг упоминает кибератаки, как повод для применения пятой статьи устава НАТО, то кто мешает третьим государствам разжечь войну США/НАТО с Россией?
Или кто помешает Североатлантическому альянсу, например, создать кибернетический casus belli?
До сих пор нет полноценных инструментов по отслеживанию и фиксации хакерских атак, киберпреступлений и информационных вбросов. А если нет техники контроля, то можно все.
В этой связи очень двусмысленно выглядит реакция Соединенных Штатов на инициативу Владимира Путина создать международную структуру по информационной безопасности. The New York Times цитирует ответ помощника генерального прокурора США по национальной безопасности Джона Демерса, который назвал идею: «циничной и дешевой пропагандой».
Такая жесткая риторика говорит об одном – Вашингтон чувствует себя неуязвимым в данной истории.
Похоже, Запад окончательно освоил правила войны в социальных сетях и на информационных площадках.
В рамках стратегии создается обширный штат комментаторов различного толка и экспертов, объединенных антироссийским контентом. Рычаги влияния западных структур в России известны – это и различные некоммерческие фонды, получающие соответствующие гранты, и ангажированные журналисты, к которым в последнее время добавились новые лидеры мнений – блогеры.
В такой ситуации России приходится либо пытаться противостоять внутренней фильтрацией контента через стигматизацию глашатаев западной пропаганды (кейсы «иностранных агентов»), либо пытаться установить четкие правила игры на международном уровне.
Если с первым все пока относительно неплохо получается, то вторая инициатива откровенно буксует.
Постправда как манипулятор сознанием и мнением
В книге Гюстава Лебона «Психология народов и масс» отмечается следующая мысль: «большинство людей принимает без критики все устоявшиеся идеи, какие ему доставляет общественное мнение и передаёт воспитание». Таким образом, каждый из нас находится под тяжестью тех или иных убеждений, переданных в самой различной форме: начиная от родительских аксиом, заканчивая популярными сообщениями из средств массовой информации.
Социальным воздействиям подвергается каждый житель планеты, одним из типов социального воздействия является манипуляция. Обычно, когда человек слышит термин «манипуляция» или «манипулятор», он чувствует уязвленность, слабость, подверженность насаждению несвойственных желаний. Однако манипуляция, во-первых, не всегда должна рассматриваться как негативный элемент, а во-вторых, происходит она настолько часто, что в большинстве случаев мы не просто не успеваем ей воспротивиться, и неизбежно испытываем последствия манипулятивного воздействия.
Ниже мы поговорим о понятии «постправды». Термин post-truth был словом 2016 года по версии издателей Оксфордского словаря. Всплеск интереса, к слову вызвали события, связанные с Brexit, а также выборы Президента США.
Разберёмся с тем, что именно представляет собой постправда, а также, почему она высокоэффективна даже там, где человек не хочет быть жертвой манипуляции.
Для постправды характерно:
— игнорирование критики – акцент делается на обоснованности слов говорящего, чем на создании контраргументов. Например, Президент РФ на пресс-конференции декабря 2020 на вопрос о расследовании в адрес Навального и Шамалова отвечал примерно следующим образом: «…вспомните, в каком виде вашего покорного слугу только не представляли в международной прессе, да и у нас тоже. С какими клыками меня бы не рисовали, я всегда исхожу из того, что должен делать то, что нужно для нашей страны». Обращаем внимание на то, что критика в ответе на вопрос нивелируется.
— авторитетность источника – критерием истинности часто служат экспертные оценки, ими определяется достоверность преподносимого знания. Эксперты пользуются доверием наряду с таким инструментом влияния как озвучиваемые результаты рейтинговых агентств. Понятие «эксперт» или «рейтинг» как бы легитимирует своим статусом истинность желаемой цели. Кто не совершал покупку по мнению эксперта или не хотел поступить в ВУЗ исходя из его позиции в рейтинге?;
— непротиворечивость – в дискурсе говорящего, как правило, отсутствует упоминание оппонентов, а выступающий концентрируется на чём-либо очень конкретном. Обществу подсвечивается то, что обладает максимальной непротиворечивостью, прежде всего, среди интересов различных групп населения. Для пенсионеров – пенсия, для материнства – вопросы социальных гарантий и т д;
Начать стоит с того, что люди склонны воспринимать лучше информацию, изначально соответствующую их знаниям. То есть у каждого из нас существует тенденция поддерживать то, что принесёт желаемый вывод. Воспринимать информацию, которая в корне противоречит нашим ценностям, мало когда вызывает приятные ощущения. К тому же, такая информация требует от нас усилий: усилие смириться с противоречием, усилие найти здравый смысл в сказанном, усилие проработать, что именно вызывает негатив, ну и, наконец, усилие сформировать итоговое отношение к сказанному, быть может, даже чуть изменив свои собственные убеждения. Здесь всё работает как с пищеварением – продукты более калорийные ровно как и более объемная информация труднее и дольше усваивается (и не факт, что не вызовет расстройство пищеварения).
Постправда хорошо работает на большинство, поскольку удобно использовать привычные группе воздействия базовые ценности. И конечно же информация преподноситься так, чтобы минимизировать критику. Здесь работает главное правило: упадком считается тот день, когда боги и догмы подверглись критике.
Какие способы не позволят купиться на постправду?