что такое пошлость в отношениях
Сексуальная или пошлая? Советы психолога, как не переступить черту
Узнай, совпадает ли твое представление с истинным понятием о сексуальной привлекательности и как это влияет на твои отношения с мужчинами.
Что ищут мужчины, а что находят
Какой ты представляешь себе сексуальную женщину? Наверняка, в голове мелькнул образ роковой длинноволосой соблазнительницы с ярким макияжем на лаковых шпильках в струящемся мини-платье. Когда она проплывает мимо, покачивая филейной частью тела, слышен скрежет зубов окружающих женщин, стук падающих челюстей у мужчин, перетекание их крови из мозга в совершенно другой орган – эдакая активация «нижней чакры».
Если я угадала, то вердикт мой таков: у тебя, моя дорогая, искаженное представление о сексуальности, чреватое потерей интереса достойных мужчин. Ведь у такой женщины совсем не тот образ, который успешный мужчина хотел бы видеть в своей любимой.
Но не особо огорчайся, ты не одна с таким представлением о сексуальности. Тем более, что сейчас перед тобой целая статья, посвященная тому, как не оступиться и не упасть в образ Любовницы, желая зажечь искорку основного инстинкта у мужчин.
Что же такое — эта таинственная сексуальность?
Ее происхождение от слова «секс» отнюдь не значит, что она призвана вызывать мысли лишь о нем. Заблуждаясь, женщины зачастую спотыкаются и переступают черту в вульгарность и пошлость при вполне чистых намерениях: найти достойного и любимого спутника по жизни. И как я заметила по многолетнему опыту работы с женщинами, стремление выглядеть сексуально чаще мешает, чем помогает.
Но в одежде поистине сексуальной женщины нет места полной откровенности и доступности. Зато она увлеченно ведет диалог, изысканно флиртует, загадочно улыбается, грациозно двигается, словно в меду. Мужчина ощущает ее легкость, всем своим естеством принимая сексуальную ауру и чувственные флюиды, независимо от того какой длины платье собеседницы и достаточно ли глубоко ее декольте.
Как видишь, сексуальность женщины – отнюдь не в умении одним видом вызывать подъем либидо и иже с ним. В чем же тогда?
Истинное проявление сексуальности
Как считаешь, можно ли внешне оставаться не слишком яркой и выразительной, но при этом легко привлечь мужчину, настроенного на серьезные отношения? Что и как нужно сделать, чтобы зацепить такого на уровне инстинктов и не прослыть пошлой в его глазах?
Спроси 100 мужчин, какую женщину они считают сексуальной. Ответы будут варьироваться в зависимости от возраста, опыта, взглядов. Неутомимые и вечно любопытные социологи уже все сделали за тебя: по их опросам, 55% мужчин заявили, что сексуальная женщина – это та, которая мастерски и непринужденно флиртует без грязных намеков, 18% – имеющая приятный внешний облик: манящую фигуру, здоровые волосы, чистую кожу и т.д., 17% — раскованную, уверенную в себе, с адекватной самооценкой и только 10% — в привлекательной одежде и стильном макияже.
Получается, каждая женщина способна быть сексуальной, стоит только захотеть и понимать, как транслировать сексуальность дозированно, не перебарщивая.
Кстати, про трансляцию. Я утверждаю, что в каждой женщине, независимо от внешности и возраста, есть источник чувственности. Но зачастую, он как городской фонтан – либо только по праздникам работает, либо давно не функционирует, и женщина уж и позабыла, как его включать и зачем. А может и вовсе – никогда не умела.
Да, быть чувственной нас нигде не учат. А уж если вспомнить наше «советское» детство, когда даже язык не поворачивался сказать слово «секс», то неумение искусно и правильно активировать свой внутренний источник сексуальности — проблема каждой второй женщины, если не чаще. Отсюда сплошь и рядом возникают хищницы и соблазнительницы, сверлящие взглядом желанного мужчину, мол, подойди и бери меня, чего мнешься!
Запомни: чувственность – это состояние, которое не направлено на кого-то конкретно. Оно словно источается в пространство, ты даришь его, заряжаешь всех, кто находится вокруг. Это состояние включает мужчину, оно очаровательно и его невозможно не заметить, как и напитаться им сполна. Мужчине хочется принимать эту энергию от своей женщины, которая отдает ее только ему одному. И чтобы получить эти сладкие флюиды лишь для себя, мужчина и отправляется на завоевание этой женщины.
Как транслировать сексуальность, чтоб не переступить грань пошлости
Это можно делать разными способами.
Внутренним настроем: расслабься, не бойся мужчин и их внимания, будь открыта к беседе, но не позволяй себе быть доступной, когда мужчина пошел в атаку. Скрывай свою возможную симпатию и умей вовремя придержать коней.
Одеждой: Ничего чрезмерного, только намеки. Намеки на продолжение, поле для мужской фантазии, но не открытая, зазывная демонстрация. При желании мужчина все женские красоты тела может увидеть в любой момент, открыв интернет. Но пусть, глядя на тебя, он любуется стилем, качественным целостным образом, который намекает, как хороша его хозяйка!
Невербаликой: играя с локонами, бросая кокетливые, но не пошлые взгляды на мужчин, поглаживая себя или окружающие предметы без нарочитости. Задействуй и магию своего голоса, делай его чуть ниже обычного, чуть замедленным, с нотками загадочности и игры.
Проявлением интереса к мужчинам: надо научиться делать это так, чтобы мужчина не увидел в тебе легкую добычу, но явно чувствовал флер твоей сексуальности. Чаще общайся с представителями сильного пола, не стесняйся просить помощи и не упускай ни одной возможности пофлиртовать (даже если ты уже несвободна) – ничего страшного в этом нет, это всего лишь «тренировка на кошках» твоего источника сексуальности – чтоб он не забился со временем, как тот городской фонтан.
Я устал, хочу любви, да так чтоб навек, а ты…
Что такое пошлость?
Есть слова, которые трудно поддаются однозначному определению. Однако их смысл улавливается буквально на уровне подсознания. Одно из таких слов — пошлость.
Произносить его неприятно, оно невольно вызывает отвращение. «Как это пошло!» — многим приходилось так восклицать при виде чего-то низкопробного и безвкусного. Но понятие это достаточно многогранно.
Великолепное определение дал Владимир Набоков:
«Пошлость — это не только явная, неприкрытая бездарность, но главным образом ложная, поддельная значительность, поддельная красота, поддельный ум, поддельная привлекательность».
Если попытаться выразить суть явления коротко, то пошлость — это нечто низменное с претензией на возвышенное. Применимо это не только к предметам, но и, как ни печально, к людям.
Цветистое жеманство
Пошлость нельзя оправдать модой. Ещё Мольер в комедии «Смешные жеманницы» высмеивал прециозный стиль. Галантные манеры, изысканные выражения, принятые в аристократических салонах, бездумно копировались в мещанской среде. В результате превращались в нечто абсурдное и даже пошлое.
…Лагранж и Дюкруази неблагосклонно были встречены кузинами Мадлон и Като. Как оскорбительно для девушек, что разговор начался с предложения законного брака! Никакой поэзии! Так все романы заканчивались бы на первой странице! И манеры-то у кавалеров не такие, и к нарядам претензии найдутся. Сами же барышни не забывали об изяществе, за речью тоже следили. К примеру, зеркало именовали не иначе, как «наперсник граций». А «удобства собеседования» — это всего лишь кресла.
Отвергнутые кавалеры прислали к жеманницам переодетых слуг. Пусть те изобразят всё то, что так нравится капризным барышням.
«Маскариль, мой слуга, слывёт острословом; в наше время нет ничего легче, как прослыть острословом. У этого сумасброда мания строить из себя важного господина. Он воображает, что у него изящные манеры, он кропает стишки, а других слуг презирает и зовёт их не иначе как скотами».
Мнимые маркиз и виконт отменно сыграли свои роли. Цветистые выражения заставили Мадлон и Като растаять от восторга: «Прелести же ваши предъявляют суверенные права на людей всех званий». А от наспех состряпанных стишков жеманницы потеряли остатки разума. Завершилась же шутка скандалом, весьма нелестным для взбалмошных девушек.
Примитивная незаурядность
…Есть люди, которые, на первый взгляд, безупречны. Но… Рядом с ними чувствуешь себя как будто не в своей тарелке. В манерах ли, в речи — нет-нет, да проскальзывает что-то неприятное. Если у одержимого показухой всё же сохраняется ощущение, что его благопристойность — лишь видимость, то пошлый человек на полном серьёзе считает себя чем-то незаурядным.
Иной свои скудные мыслишки воображает гениальными изречениями. Несладко придётся тому, кто в этом усомнится — его ждёт откровенное презрение. Нет, пошлые люди совсем не обязательно открытым текстом выразят недовольство. Но не упустят случая высмеять то, что дорого другому. И сделают это весьма изощрённо, от чего рана будет только глубже.
Чьи-то совершенно невинные слова любитель пошлости способен истолковать в самом невероятном (если не сказать — извращённом) значении. Комментарии порой делаются прилюдно, чтобы все показывали пальцем на объект насмешек.
Подобная манера поведения нередко становится способом привлечения к себе внимания. Пошлые натуры — часто совершенно неинтересные люди. Но им непременно надо блистать, их не устроит никакая другая роль, кроме мегазвёздной. А для этого оказываются хороши даже самые неприглядные средства.
Неоценённая «утончённость»
А раз такое желание есть, то находятся те, кои ему охотно подыгрывают. Скандальные подробности из жизни великих — это стало уже отличительной чертой массовой культуры. Сколько у кого из классиков литературы было любовниц, кому из учёных и с кем изменяли жёны — потребителей такой информации предостаточно. Причём достоверность этих «сенсаций» — вопрос далеко не первостепенной важности.
И вот личности с претензией на высокий интеллект «блистают» знанием подобных «истин». Бывает, поступают и так: запоминают два-три высказывания кого-то из великих. И начинается повторение этих цитат, часто неуместное. Сопровождается это непременно «умным лицом» и витиеватыми фразами в духе мольеровских жеманниц.
При этом склонные к пошлости личности на полном серьёзе считают себя утончёнными натурами с богатым внутренним миром. Таковыми они, понятное дело, не являются — это для окружающих очевидно. Но пошлые люди очень любят воображать себя страдальцами. Ещё бы: они ведь так мучаются из-за чёрствости других и непонимания!
Профилактика
Возможно ли бороться с пошлостью? Вряд ли есть смысл увещевать заражённых ею людей — они в ответ начнут лишь изливать свою желчь или всё повернут так, что перед ними же окажешься виноватым. Поэтому лучше критически посмотреть на себя.
Самое разумное — не пополнять собою ряды пошлых натур. Для этого бдительно следить за своей интеллектуальной и духовной пищей.
Не стоит осуждать падких на пошлость людей. Они сами не очень-то счастливы, пусть и не осознают этого. Если вернуться к комедии Мольера, то в ней не только отвергнутые кавалеры, но и слуги поняли, что к чему: «Я вижу, здесь дорожат мишурным блеском и не ценят добродетели без прикрас». Любить в таком случае оказывается возможным лишь «ради их прекрасных глаз». Едва ли это способно кого-то осчастливить.
…Моральные принципы — и высокие и низкие — присутствуют в каждом человеке. Необходимо стараться развить первое и затормозить второе. Но беда, если человек нечто низменное в себе начинает почитать за возвышенное. Пошлость похожа на болезнь, при которой профилактика эффективнее, чем последующее лечение. А оно, увы, не всегда заканчивается полным выздоровлением.
Интересно, что слово пошлость (как и понятие, естественно) существует, видимо, только в русском языке. На английский язык, например, это слово переводится так же, как и вульгарность — vulgarity, а это, согласитесь, совсем не одно и то же. Мы же, очень хорошо чувствуя, что это слово обозначает, как правило, не в состоянии объяснить это ощущение другими словами. Попробуйте сами.
Оказывается, в прошлом слово пошлый имело совсем иное значение, о чем нам сообщает словарь: старинный, исконный; прежний, обычный. (А других значений он, кстати, и не дает.) Похоже, не так уж давно пошлым называли не пошлый в сегодняшнем понимании, а бородатый анекдот. Любопытно — когда и при каких обстоятельствах смысл слова переменился.
У Даля: избитый, общеизвестный и надокучивший, вышедший из обычая. Неприличный, почитаемый грубым, простым, низким, подлым, площадным. Вульгарный, тривиальный. Очень близко, но чего-то не хватает.
У Ушакова: заурядный, низкопробный в духовном, нравственном отношении, чуждый высших интересов и запросов. Вроде хорошо, дал бы еще кто точку отсчета — это вот нравственно и духовно, а вот отсюда уже не очень. И не меняется ли положение этой точки от эпохи к эпохе, а значит, каждый день?
В силу совершенной общепонятности, что ли, определения пошлости и в то же время совершенной же его субъективности каждому из нас кажется, что он очень хорошо видит и чувствует пошлость, но при этом видит абсолютно по-своему и в разных явлениях. Меня это так заинтересовало, что какое-то время я практически проводил опрос друзей и знакомых — все эти люди занимаются театром, кино, музыкой — в общем, искусством. Многие из них не смогли дать мне своего определения пошлости вообще. (Как правило, именно те, которые чувствуют малейшее присутствие пошлости, как полицейская собака — наркотики. Вы уж мне поверьте.)
Иван Дыховичный отослал меня к Набокову. Нахожу у него целую лекцию под названием «Пошляки и пошлость». (Интересно, что лекция переведена с английского, то есть писана и читана была американцам, как раз этого понятия в арсенале, на мой взгляд, не имеющим. Очень мне было интересно — как называлась лекция в оригинале, то есть на английском языке. Оказывается, так и называлась — «Poshliaki and poshlost».) Нахожу абзац, на мой взгляд, самый главный. «У русских есть, вернее, было специальное название для самодовольного величественного мещанства — пошлость. Пошлость — это не только явная, неприкрытая бездарность, но главным образом ложная, поддельная значительность, поддельная красота, поддельный ум, поддельная привлекательность». Готов подписаться под каждым словом, кроме двух — «явная, неприкрытая». Иногда очень даже прикрытая.
Кинорежиссер Дмитрий Светозаров, с которым мы много работали как композиторы, высказал предположение, что пошлость — это что-то из области формы. Понимаю — историю Ромео и Джульетты может рассказать Шекспир, а может автор криминальных хроник газеты «Мегаполис-Экспресс». Фабула истории при этом совершенно не изменится. Для измерения же иных параметров — не про что, а как — не изобрели пока точных приборов.
Но разницу почувствуем, да?
Актриса Юля Рутберг сказала, что пошлость — это всегда перебор. Всегда 22 очка. Недобор не может быть пошлостью — это будет просто плохо, слабо. А пошлость — всего слишком: слишком ярко, слишком нарядно, слишком громко рассказывает и сам при этом смеется.
Алена Свиридова: «Пошлость — это неорганичность».
Мне кажется, что пошлостью может оказаться неудачное зависание между двумя жанрами. Грубо говоря: Мона Лиза — это классика, Мона Лиза на пивной банке — это пошлость, а четыре пивных банки с Моной Лизой — это уже поп-арт. Границы при этом могут быть весьма тонкими.
Поп-арт вообще часто балансирует на волосок от пошлости. Может, именно поэтому данный арт — поп? (Сергей Соловьев: «Пошлость — это все общепринятое». Лихо сказано, да?) Иногда магия имени или персоны здорово заслоняет истинное положение вещей. Недавно я пересмотрел фильм «Imagine» и вдруг с грустью понял, что это невероятно пошлый ролик — ранее магия Джона Леннона это заслоняла, и казалось, что все, к чему он прикасается, становится великим.
Помните? Сначала он с Йокой идет по этакому затуманенному саду, причем он в клешах и в шляпе, а она в вечернем платье. Потом они останавливаются у некой белой виллы, архитектурой своей являющей мечту нового русского (колонны, портик, все дела), и каким-то образом просачиваются внутрь сквозь закрытую дверь. Далее после глубокомысленного титра «This is not here» они оказываются в белой зале, Леннон — сразу за белым роялем, а Йоко раздвигает шторы на окнах. В общем, по стилистике все это гораздо больше подходит к творчеству группы «Белый орел», чем к песне «Imagine». А ведь смотрел я это раньше и не замечал всей этой клюквы — Леннон заслонял. Сидел и восторгался, робея.
Интересно — все мои друзья и знакомые, говоря о пошлости, примеряли ее прежде всего к своей профессии.
Леша Романов: «Не могу определить даже для себя словами, но точно знаю, когда надо выключить телевизор. Это что-то из области сокровенных ощущений, а говорить о сокровенном вслух — это и есть пошлость».
Оксана Ярмольник — слово в слово: «Пошлость — это сокровенное, высказанное вслух». Согласны? По-моему, все-таки не всегда. А то бы мы всю жизнь общались какими-то обиняками.
Если не растекаться мыслью по Древу Добра и Зла, то пошлость — это более-менее точная примета частичного, порой полнейшего отсутствия души в ком-нибудь и в чем-нибудь. Отсюда — не красота, всегда исполненная достоинства, а вызывающе нелепая красивость, не всепоглощающая страсть любовного соития, а занятие похотливой нелюбовью, внимание мазил авангардизма-задогардизма не зову Музы, а модозвону баксов и т.д. и т.п. При всем при том пошлость — не только фальшак, внушивший сам себе уверенность в обеспеченности золотцем души, но, к сожалению, ставший денежной единицей и критерием псевдоэстетики массового бескультурья.
Стоп! Треп бесполезен. Шлюховатая пошлость все равно выскользнет из формул определения ее сути. Это тебе, Андрюша, не водичка дождя небес, родничка, колодца и всего Мирового океана, покоящаяся всего лишь в паре буковок и в цифирке всего одной — в Н2О».
А вот Боря Гребенщиков не раздумывая сказал следующее: «Пошлость — это боязнь отказаться от привычного и надоевшего самому тебе видения мира».
Может, кому-то это покажется спорным. Но мне по ощущению очень близко. И кстати, совпадает со старинным, изначальным значением слова. Круг замыкается
Что такое пошлость?
• Буквальный смысл и определения по существу
• Опошление: оглупление-профанация
• Неведение личного и интимного
• Замечание к предыдущему: искреннее и пошлое
• Еще о том же: почему «банальность»? Истина и очевидность
• О «чувстве меры»
• Почему в других языках нет слова «пошлость»?
• Пошлость и вульгарность
• Пошлость как стадность
• Почему «непристойность», «скабрезность»?
• Цинизм пошлее пошлого
• Не «обыватель», а пошляк
• Пошлость мещанства
• Пошлое резонерство
• Снобизм как пошлость
• Как избавиться от пошлости?
Буквальный смысл и определения по существу
Пошлость буквально – то, что «в ходу», – расхожее, широко распространенное. Расхожее мнение, расхожее представление, расхожий вкус. («Пошлина» же тут ни при чем: это, видимо, плата за прохождение товаров через границу, это не то, что расхожесть.)
Однако определения по существу привносят, в русском языке, в этот буквальный смысл важнейшие оттенки. Именно, пошлость –
– расхожее как такое, в чем примитивизировано или профанировано нечто подлинное (какая-то истина, что-то святое);
– банальность (нечто общеизвестное, общее место, азбучная истина) или трюизм (самоочевидность, тавтология) как ничего не выражающие претенциозные формулы, которыми подменяют и низводят настоящее осмысление, важные мировоззренческие истины и моральные ценности; также «плоскость» (нем. Plattheit), упрощенное суждение, в котором все слишком логично, потому что оно не охватывает всей глубины того, о чем толкует;
– «ум глупцов» – действительно истинное и важное, но лишь для примитивного человека, которому до настоящих истин и подлинных ценностей нет дела, а важна лишь задача его персонального благополучия, корысть; наивный цинизм ограниченности;
– разновидность безвкусицы – имитация того, что по расхожим представлениям должно считаться прекрасным, пародирующая и профанирующая его (мещанство, кич); также «риторика» (ложный пафос вместо искреннего чувства);
– непристойность (касающаяся физиологии пола) – как крайний пример профанации отношений, могущих быть для людей и священными.
Опошление: оглупление-профанация
Пошлость, конечно, – некая разновидность глупости. Но глупости не как недостатка сообразительности, не чисто интеллектуальной, а глупости психической или духовной. Опошление – плод неведения тонкого (subtle) и высшего, это низведение (профанация) любого подлинного чувства или истинного представления, способных воодушевлять человека, до уровня психического примитива.
Поскольку речь идет не об элементарной «физиологической» глупости, всегда трудно указать, в чем именно ошибается та или иная пошлость. Но, конечно, какую-то ошибку всякая глупость и в том числе пошлость в себе содержит. Взять, например, такую пошлую забаву, как «конкурсы красоты». Действительно, очень красивые женщины существуют, есть как будто и более и менее красивые, так почему бы не найти среди них «самую-самую»? Ошибка в том, что красота или вовсе не может, или лишь в самой малой степени может быть формализована, стандарта установить невозможно. То есть «самой красивой» не бывает по определению. Здесь также весьма ощутимо, что ошибка пошлости есть еще и профанация, низведение сакрального. Как будто тайну привлекательности, «вечный идол» женственности, можно свести к определенным параметрам экстерьера. Каким-нибудь трем цифрам через черточку.
Это вроде бы пустяк, просто забава. Но пошлость правит и в более важных сферах. Собственно, все то же, что сказано о конкурсах на «мисс мира», относится и к любому художественному конкурсу, например на «Оскар». Можно определить самый популярный фильм (достаточно посчитать выручку), но, конечно, не «лучший».
А вот, следующий пример, та не менее пошлая идея, что степень пригодности к той или иной творческой деятельности можно измерить еще в детстве соответствующими тестами (и либо направить ребенка в школу для одаренных, либо, напротив, учить по минимуму. ). Тут пошлость тоже прямо ошибается. Пошлость не ведает того слишком тонкого для нее, но вполне реального обстоятельства, что главной, хоть и неизмеримой формально, составляющей любого таланта является интерес, страсть. Так что, если недостаток способностей (которые действительно можно приблизительно измерить) и может быть критическим (как не получится музыканта без слуха), – то даже максимум способностей еще не гарантирует настоящих творческих достижений (слух еще не делает музыканта). Эйнштейна с детства волновала тайна пространства-времени, которой абсолютное большинство смертных и не замечает, и ему хватило своих, не самых больших, способностей для того, чтобы совершить свои великие осмысления мироустройства.
Разительно пошла идея «авангарда», примитивизирующая отношение нового к старому в искусстве. Она состоит по всей видимости в том, что новое должно категорически рвать со старым (наличным), а оригинальное, соответственно – это удивляющее непохожестью. Тогда как на самом деле оригинальное – это подлинное, и, стало быть, вечное, «старое как мир», внутри которого умещаются и прежнее и теперешнее, так что новое – лишь очередной шаг в постижении вечного, в нем вечное лишь глубже узнается. Вот ошибка пошлости, стоившая культуре гигантской катастрофы: обрушения искусства в пустоту абсурда и закономерного попадания его в руки «пиарщиков», то есть проще говоря надувателей.
Деньги профанируют идею ценности, и конечно для пошляка богатство – настоящая святыня. Фактическая ошибка, глупость этого представления, в том, что пошляку неведомо: ценности не взаимозаменяемы, им нет эквивалента (каковым являются деньги), – ничто слишком важное для души нельзя купить.
Неведение личного и интимного
Пошлость, в наше время, особенно любит говорить о личности и ее правах, но под правом личности разумеет отнюдь не святость и не заповедность сферы интимного, сокровенного, а, наоборот, готовность все в ней сделать обозреваемым и публичным – то есть опошлить.
Интимное в узком смысле «физиология половых отношений» – крайний и простейший случай вообще сокровенно-личного, – это то дорогое для нас, что должно быть попросту скрываемо от посторонних взоров (когда нужно элементарно закрыть дверь и погасить свет). Для пошлости, которая сама есть психический примитив, это простейшее интимное представляет собой главный искус. Если «секс» (отношения без любви), как выяснилось после конца советской власти, – это хорошо, то почему, мыслит пошлость, нельзя размазывать часами «про это» по телевизору? На то и свобода! или почему не впустить в это дело «экспертов», какую-нибудь Анфису Чехову? еще «прикольней».
Да, пошлость – прямо-таки воюет с непонятным для нее сокровенным, с самим инстинктом интимного. Эта слишком тонкая для нее душевная настройка задевает в пошляке обязательный в нем комплекс ущербности (он чувствует, что чего-то, существующего для других, чувствовать не способен) – и озлобляет против себя, заставляет вести постоянную войну с сокровенным как таковым. Идеал пошлости – «реалити-шоу» (это когда частная жизнь протекает под телекамеру), – знаменательное достижение вождя этого рода пошлости Ксюши Собчак. Удивительно, но вмешательство в частную жизнь мы считали приметой советского тоталитаризма (вспомним тут Галича с его балладой о разоблачении подгулявшего товарища Парамонова), но наступившая долгожданная демократия вообще «сняла проблему».
В очерке Макаревича о пошлости цитируется тезис сразу двух его знакомых «пошлость – это сокровенное, высказанное вслух». Он сам слегка сомневается («не говорить же все время обиняками»). – А уж если подумать об искусстве, то оно на то и существует, чтобы самым убедительным и доходчивым образом высказать вслух сокровенное. Что же еще и высказывать? выдумывать несуществующее? Тогда это глупость. Расхожее? Тогда это пошлость. Тут, видимо, нужно было выразиться точнее, а именно, что пошлость – это неуважение к сокровенному, так сказать, ненадлежащее обращение с ним, – когда то, что должно быть сокрытым, интимным, что должно еще зреть до того, как станет общезначимым – выворачивают наизнанку «просто так», профанируя святыню личности. Или, вернее, когда отрицают саму идею сокровенного.
Вообще все слишком дорогое и важное для души приобретает для нее характер святого и тем самым интимного. В личное – «посвящают», то есть приглашают, как в храм, а не как в проходной двор. Для пошлости же, психического примитива, ничего такого нет и быть не должно. Потому пошлость либо впадает в пафос и риторику, публично и высокопарно трещит о том, что, как она знает, должно быть для людей свято (это традиционный вариант поведения пошлости, например ура-патриотизм вместо любви к родине или показное обрядоверие вместо веры), либо – и это, кажется, отечественное достижение последних лет – глумится над ним. Отплясывает, например, у военных мемориалов тверк, устраивает «перфоманс» в храме и т.д.
Замечание к предыдущему: искреннее и пошлое
. Впрочем, а вдруг тезис «пошлость – это сокровенное, высказанное вслух» надо понимать совсем иначе? «Сокровенное, высказаное вслух» – ведь это точное определение. искренности! То есть, получается, искренность – равно пошлость.
Что ж, некоторые люди (это именно пошляки) могут мыслить и так. Ведь, что касается самого главного, вечных истин, до которых мы вдруг доходим собственным чувством и умом, то, высказанные искренне, они всегда будут формально очень напоминать банальности и даже «плоскости»: различие высказываний лишь в том, насколько искусно нам удастся эти истины выразить, с какой точностью обозначить нюансы, многогранность или привязку ко времени и ситуации. Можно сказать, что искреннее может быть банальным, но не может быть пошлым. – Но уж во всяком случае сами вечные истины «стары как мир» и, с какой стороны их ни затронь и как их ни сформулируй, каждый что-то подобное наверняка уже «где-то слышал»! Любой пошляк, и это одна из его главных примет, «где-то слышал» уже все. Тогда как, с другой стороны, любой пошляк в наше время давно выучился «оригинальности», которую понимает, в своем духе, как «ни на что не похожее». Потому все, что только в чужих словах пахнет правдой и искренностью, кажется пошляку. пошлостью.
Еще о том же: почему «банальность»? Истина и очевидность
В английском языке ближайшее по смыслу к «пошлости» – banality, банальность.
Но, как обратил внимание еще Ильин*, в чужих языках вообще нет точного аналога русскому «пошлость»: не всякая банальность пошла, и не всякая пошлость банальна. «Бог не создал ничего скудного, ничтожного или пошлого, у Него все таинственно, глубоко и значительно» – следовательно, всякая правда, привычная или даже самоочевидная, уже не пошла. Зато самый пошлый, разочаровывающий акт может быть и бывает весьма неординарным, не «банальным».
Банальность – общее место, то есть нечто общеизвестное, всем понятное и общепринятое. Все, что можно возразить против высказанной кем-то банальности – «это бесспорно и потому этого можно было бы и не говорить». Пошлость же – это общее (расхожее) место как своего рода отталкивающая неправда. Нечто отнюдь не бесспорное, хотя и такое, что трудно оспорить, но остро ощущается – как эта самая «пошлость». Ибо пошлость не прямо лжет и не просто в чем-то заблуждается, а примитивизирует и профанирует именно истины и ценности. Но это бывает хуже обычных лжи и клеветы.
Видимо, в нашем русскоязычном менталитете всякая банальность уже заподозрена в пошлости, в фактической, а еще больше моральной неправде. Почему? В этом есть недоверие к толпе. Вот, нечто у всех на устах; но нельзя адаптировать истины и ценности до «широкой публики», не превратив их при этом в пародии на оригиналы.
Своя правда в этом есть.
Есть и «однако». – Нет, может быть, большей пошлости, чем страх оказаться банальным. Потому что искренний поиск истины ничего так не жаждет, как дойти до очевидности, и искреннее почитание ценности – как того, чтобы она открылась каждому. Ложь маскируется в очевидность, но именно потому, что очевидность – собственный признак истины; фальшь стремится завладеть толпой, но именно потому, что добро одно на всех. Настоящие истины и подлинные ценности не могут быть иными, как общечеловеческими и вечными, не их вина, если толпа и закоренелые предрассудки выдают себя за таковое. «Независимые умы никогда не боялись банальности» (как кричит знаменитый персонаж одной прекрасной пьесы) – он прав, это значит, что независимый ум в первую очередь искренний. Бояться банальности – значит бояться правды.
О «чувстве меры»
Говорят еще, что пошлость – это отсутствие чувства меры. На самом деле даже видимая и тревожащая стороннего наблюдателя несдержанность в проявлениях – это лишь внешний, а потому необязательный ее признак. Искренность, этот антипод пошлости, не может думать о том, как смотрится со стороны, и потому ничего об этом примечательном чувстве не ведает. В искусстве «чувство меры» – проблема подражателя, имитатора, то есть именно вольного или невольного опошлителя: если изображаешь то, чего сам не чувствуешь, то особенно важно не пересолить и не переборщить, поскольку известно, что это самая частая ошибка всех вообще подражателей и имитаторов.
Не гасили красок Коровин или Архипов, не сдерживал себя Достоевский, этот «жестокий» (мучительный) талант. Подлинность и есть искомая мера. А с другой стороны, подчеркнутая серость, выдающая себя за «строгий вкус» – сама уже стала пошлостью. Эта серость переусердствовала в самóм «чувстве меры».
Вообще, пошлость потому и трудно определить, что у нее нет стопроцентных внешних признаков: чего не делай, и не будешь пошлым. Она никогда не состоит вся в том, что конкретно скажется или сотворится, но во внутреннем отношении к предметам (точнее, ценностям), фальшивом или недостойном. Так, банальность – еще не показатель, видимая умеренность – не показатель, даже непристойность (одно из собственных значений слова пошлость) – не показатель, и т.д.
Почему в английском и других языках нет слова «пошлость»?
. «Банальность», «вульгарность» (о ней отдельно), «плоскость» – есть, а «пошлость» – нет.
Дело в менталитете народов, думающих на этих языках. Расхожесть (буквально опошление) в них никак не заподозрена на примитив или профанацию, она однозначно расценивается как нечто положительное. Так, популярное произведение искусства и есть удачное, это – касса, спрос, «успех» – окончательный суд. Важно, что даже те особые и не имеющие отношения к собственно искусству приемы (PR, или по-старому клака), помогающие популярности произведения искусства или даже целиком создающие ее, не воспринимаются в этом менталитете чем-то вроде червяка в яблоке – напротив, все ставшее популярным, неважно как, и есть хорошее. «Раскрученность», о которой всегда сообщается открыто – не плохо, а хорошо, не сомнительно, а, наоборот, убедительно. Подобно тому, как стандартные и с наклейками мандарины или яблоки бывают по вкусу хуже иных сортов разномастных, но покупаются лучше – и стало быть лучше. Возможна, в этом менталитете, даже и такая нелепость, как (упоминавшаяся уже) стандартная красавица – самая красивая девушка равно для всех в мире, «мисс мира»: популярность выдвигает свой стандарт, равнозначный идеалу, а индивидуальное, как остающееся в меньшинстве, должно подчиниться как проигравшее. «И понравится ж кому, я и даром не возьму» – не оценивший царевну Иванушка-дурачок проявил тут явный недостаток пошлости (хотя, может, и некоторую вульгарность). Общепризнанное, то есть пошлое, есть правое и победившее.
Как-либо генетически этот коммерческий (торговый) менталитет, надо думать, не обусловлен. На российской почве, хоть и родившей само понятие «пошлость» (расхожесть как признак чего-то дурного), он, увы, прорастает вполне успешно. Вот типичное суждение нового русского пошляка (беру с сайта «Кинопоиск»): «плохое кино это такое, которое не нашло своего зрителя». Там, на этом сайте, некоторые хорошие актеры пожаловались на коммерциализацию, портящую искусство, и в ответ получили кучу подобных комментариев. Понятно, что примеры можно продолжать до бесконечности, но радости это не доставляет.
А как же, спросят может быть, Ван Гог, которому в свое время холста не на что бывало купить, а теперь за любой его холст «дают» (уже не Ван Гогу) миллионы? Не значит ли это, что и западный по духу человек признает возможность существования неоцененных, непопулярных достоинств, то есть знает некоммерческий, не пошлый подход? Ведь сумел же он оценить когда-то презираемое? – Скорее наоборот. Это значит, что всего важнее для обывателя эта самая «раскрученность». Разве ж он украсил бы свой быт репродукцией Ван Гога, если б не знал, что бывший бедолага и пациент психбольницы нынче в моде? Он мыслит не так, что – надо же! в свое время не видели и не ценили такую красоту, которую он теперь так остро чувствует. А так, что: «нечто в свое время было никчемным, а теперь стало дорогим, стало быть вожделенным», – пошляк в этом не усматривает ничего несообразного. Поскольку все дело за раскруткой (можно, он уже научен, раскрутить и простейшую геометрическую фигуру в качестве картины), отчего нельзя раскрутить сегодня что-нибудь из того, что не было раскручено вчера? Тогда не раскрутили, видимо, никому не было нужно, а теперь кому-то понадобилось, ну и раскрутили, все просто, теперь даешь Ван Гога.
Пошлость и вульгарность
Вульгарность очень близка к пошлости: это грубо материальные и просто архаично-грубые отношения и вкусы – в среде более развитой культуры, и в ее восприятии. Пошлость низводит высокое, а вульгарность низка (груба) исходно и органично, только живет не в своей среде. Например, Элиза-«Галатея» у Шоу не пошла, а вульгарна.
Ильин хорошо назвал Чехова-Чехонте «пошло высмеивающим пошлость». Я бы все-таки уточнил – он вульгарно высмеивает вульгарность. У персонажей Антоши Чехонте вульгарность выпирает из под внешнего слоя светских приличий с эффектом, как бы помягче выразиться, нечаянной громкой отрыжки на публике, и в этом кульминация и художественный эффект его юмористики; но находить что-либо подобное смешным и вообще обращать внимание на все такое – ужасающе вульгарно.
Пошлость как стадность
Можно сказать, что пошлость – это всякое представление и всякое чувство, всякий душевный феномен, в своем стадном варианте. Действительно, истина, открывающаяся только каждому отдельному уму – это, в своем пошлом преломлении, идеология, одна на всех своих адептов; здравый смысл от божественного чутья на истину и общезначимое опускается до пошлой осведомленности в общепринятом в данном кругу и некой осторожной корыстности, помогающей приспособиться к окружающему миру, «благоразумия»; добро уже не опирается на доброту, ищущую «плода доброго» – а сводится к исполнению набора определенных общих правил; красивое, для пошляка, – это модное, хорошая книга или картина – те, о которых говорят, а оригинальное – не глубинное и подлинное, а диковинное, невиданное; вера в Бога – не больше чем принадлежность к определенному исповеданию; святое – это дорогостоящее, ценности имеют всеобщий золотой эквивалент; достоинство – это самолюбие или престиж, личность – это место в стадной иерархии или заметность; любовь, которая в идеале есть утверждение незаменимого и индивидуального в другом человеке – это напряженное выяснение того, кто кого «стоит», по общей шкале стандартов.
Почему «непристойность», «скабрезность»?
Сфера отношений полов знает духовный «верх» и животный «низ»; в этой сфере, кажется, дистанция между одним и другим особенно выражена и особенно щекотлива. Потому пошлость, как низведение и профанация, вечный реванш низшего перед высшим, в грубейшем своем варианте проявится именно как непристойность.
Цинизм пошлее пошлого
Пошлость и цинизм – это не разные вещи. Скорее, это разные степени одного и того же. Цинизм – не как переоценка ценностей, «кинизм», а как их неимение и неверие в то, что они для кого-то реально существуют – пошлее пошлого. Только потому в цинизме пошлость и не всегда опознается, что они по-разному воспринимаются – пошлость скорее разочаровывает, повергает в уныние, тогда как разгаданный в ком-то цинизм ошарашивает и возмущает. На самом деле и самая скучная пошлость, сама не зная того, наивно-цинична – ибо профанирует ценности, даже когда верит в них, – и самый неординарный с виду цинизм, убежденный, что любые ценности суть лишь глупость или лицемерие, и сам лицемерно использующий их в своей игре – всего лишь неординарно, предельно и сознательно пошл. Можно еще сказать, что пошлость – это цинизм наивный, нечаянный, тогда как цинизм – это пошлость вменяемая и агрессивная.
Самоутверждающаяся пошлость, или низкопробность самодовольная – уже неразличима от цинизма настоящего. Всем знакомая «пошлая ухмылка» – это именно отражение цинизма, – выражение лица человека, не имеющего иных мотивов, кроме примитивных низменных, и, как ему кажется, догадывающегося о том же в других, что бы те ни делали и ни говорили; также эта ухмылка сопровождает всякое зрелище торжества низменного; все это наполняет пошляка радостью понимания и самодовольством.
Не «обыватель», а пошляк
Когда ругают «обывателя», имеют в виду пошляка.
Базовые житейские ценности, которыми живет так называемый обыватель, на самом-то деле не только не противоречат высшим духовным ценностям, а во многом и включают их в себя. Все эти базовые житейские ценности, говоря попросту – семейные. Забота о благополучии семьи не только что законна, а составляет прямой нравственный долг и имеет важнейший духовный смысл, именно сохранение человеческого рода во вселенной. Обыватель, в идеале, есть тот, кто без претензий на почетные места в социальных иерархиях упорно делает самое главное и великое – самое Жизнь. Что может быть благороднее! – Пошлость же появляется, когда благополучие понимается только как материальное, и забота о материальном гонит все моральное и духовное, как способное в чем-то его ограничить. Отсюда и пошлый престиж собственности, и специфическая эстетика пошляка, путающая красоту с достатком, и его подчиненность стадным установкам (ведь лояльность всякому существующему укладу наиболее благоприятствует психическому комфорту и корысти). – Итак, «обыватель» в дурном смысле слова, то есть пошляк, именно их-то, житейские ценности, в первую очередь и профанирует.
Пошлость мещанства
Классическое мещанство – городская культура низших, малообразованных, но более или менее зажиточных классов, оторванная от органической народной культуры и безуспешно копирующая (пародирующая, вульгаризующая) культуру великосветскую. Копировать, переносить на неподготовленную почву – и значит низводить, опошлять. Вот признаки этого рода пошлости. Манеры мещанина XIX века представляют собой «галантерейность», нечто, как оно и свойственно всякому подражанию, пародийно утрированное; мнения, которыми мещанин не живет, а примеряет на себя и гордится, превращаются в псевдоученые слова; настоящие жизненные установки остаются грубо-материальными (как в прежних условиях, когда материальное благополучие значило для простолюдина возможность выживания) – красота, например, подменяется показной роскошью, и т.д. В наши дни мещанство мало отличается от классического, разве что не составляет особого класса.
Пошлое резонерство
Есть вещи, которые нужно понимать сердцем. Прошу не прочесть это замечание как банальное – конечно же, настоящий ум это тоже сердце, и вообще «нет ничего в разуме, чего не было бы раньше в чувстве». Имено это я и имею в виду. Резонерство – это не мышление, стремящееся понять жизнь, а механическое применение каких-то раз навсегда усвоенных правил к бесконечно сложной живой жизни, каковое, по существу, как раз ничего в ней и не желает понимать. Если речь именно о моральном резонерстве, оно – настоящая злостная пошлость, ибо упрощает и профанирует саму святую задачу нравственности – реальное добро, «плод добрый».
Можно считать резонерством манию рационального обоснования любых поступков, своих (так называемое благоразумие) и в особенности чужих (непременная в резонере страсть поучать). Что в этом плохого? То, что «рациональное обоснование» значит здесь принципиальное игнорирование всего сложного и не типового, что может встречаться в жизни – лучше сказать, из чего вся жизнь и состоит. Опять же, это пошлость, то есть досадная примитивизация всего самого дорогого и важного.
Резонерство – это именно резонерство пошлое, – иное называлось бы просто мышлением.
Снобизм как пошлость
Снобизм, как коллективное чванство (узкого коллектива, противопоставившего себя широкому, в которое входит, но с которым себя не идентифицирует) – есть, по сути, разновидность пошлости. Ибо чваниться своими мнениями и ценностями, а не попросту жить ими, может лишь мещанин (упертый пошляк). Ну и сноб.
Однако, свою войну с пошлостью ведет и снобизм (на этом фронте, например, не случайно отметился и известный своим снобизмом Набоков). Это понятно, ведь сноб потому и сноб, что всегда рад отличить себя и «своих» от большинства смертных.
(Это отличение, особо часто – по какому-нибудь трудно определимому признаку, главным образом, некоей условной стилевой примете. Одна из характерных манер снобизма, в его борьбе с пошлостью – создавать своеобразные простенькие тесты, – выделение чего-либо, например выражений или слов, как заведомо пошлых. Например, нельзя сказать «вы не подскажете» вместо «скажите, пожалуйста», или, как в театре времен Эфроса, произнести слово «переживание»; или, тем паче, напомнить «запрет на русский язык в школах Украины есть по определению этноцид», чтобы не подвергнуться остракизму.)
Сноб – если не прямо утверждает, то чувствует так, что у большинства людей свои ценности, и они, как принадлежащие большинству – «пошлые», а у «элиты» – свои, и они только, в силу одного этого, подлинные. Получается, что если подлинные ценности дойдут как-либо до большинства, то они тем самым утеряют свое достоинство. На самом деле истинные ценности, конечно, одни на всех, и если распространение их «в массы» влечет «опошление», то это лишь горькое привходящее обстоятельство, но не закон. Бывает – особо это явно в наши дни – что «массы» оказываются куда ближе к подлинным ценностям, чем узкие круги избранных, – и тому виной он, пошлый снобизм.
Итак, снобизм будто бы прямо направлен против пошлости, но и сам в этом деле специфически пошл. Не оттого, чтобы вообще было пошло разоблачать пошлость**, а – пошло упоение чувством кланового превосходства, которое, что правда, обычно сквозит за подобными разоблачениями. Ибо всякий клан, принадлежность к коему составляет для кого-то предмет гордости, есть сам по себе ложная ценность, соответственно и любые его установки в лучшем случае лишь копируют (опошляют) какие-то истинные ценности. Истина беспартийна и для любого клана опасна.
Как избавиться от пошлости?
Вообще-то, пошляки могут гордиться и громкими именами в своих рядах. Например, Жерар Филип коллекционировал советское женское белье, сам лично закупал образцы в московских магазинах – видимо, был тонкий знаток предмета и находил тогдашние наши простенькие изделия жутко забавными; такое усиленное специфическое внимание к этому аспекту женственности обескураживающе пошло. Пошляк, кстати, особенно пошл в том, что ему кажется смешным. – А Майя Плисецкая как-то сказала – «красиво то, что модно», будто бы общепринятое на данный момент ей казалось ценностью более фундаментальной, чем вечное прекрасное (надо думать, в своем искусстве она находила красивым только то, что красиво). – И все же именоваться пошляком никто не желает.
Пошлость – не вопрос формы, каких-то правильных манер, а вопрос самого существа всякого дела – твоей внутренней причастности или непричастности (слишком малой причастности) к истинным ценностям. Можно избавиться от вульгарности, отучившись от каких-то простецких привычек и натренировавшись в других, «светских», но от пошлости, если она есть, это, конечно, еще не излечит. Имитировать отсутствие пошлости невозможно в принципе, – потому, что сама имитация того, чему внутренне чужд, означает опошление.
Казалось бы, главное, чтобы не быть пошлым – это стараться быть искренним. Искренний может быть наивен, банален, может быть нелеп – только не может быть пошл. Но и это средство, как выражаются медики, приходится назначать с осторожностью: пошляк-то и искренность понимает пошло. Таковой считает искренностью, как раз, некую беззастенчивость в низменном и упрощенном, то есть скорее именно с пошлостью ее и отождествляет. – Затем, искренность, как будто, непосредственна, а как можно чему-то выучить непосредственность.
Все-таки кое-что посоветовать можно (если я вправе советовать).
Уточню задачу. Допустим, я сталкиваюсь с существованием в культуре таких вещей, из числа называемых «тонкими» или «высокими«, которых я сам не чувствую и не понимаю (а такие всегда есть), и людьми, которые настолько меня в этом отношении превосходят, что их понимают и чувствуют. Как я должен относиться к этим неприятным для моего самолюбия фактам, чтобы не быть пошляком?
Очевидно – а) не корчить из себя понимающего, и, одновременно б) не пытаться отрицать непонятного или тем паче злобствовать на него или глумиться; не подозревать понимающих в фальши, показухе, маскировке корыстных или тщеславных намерений и т.д. Все это, увы, действительно слишком распространено, но надо пытаться сначала понять. Кто хочет истины, тот уже ей не чужд – не невежествен и не пошл. – Повторю, что существуют и псевдо-истины и ложные ценности, заслуживающие развенчания, и бесконечно фальшивые люди, продвигающие эти фальшивые истины и ценности – но отрицание первых и порицание вторых должно быть обоснованным вдвойне. Заблуждение тоже не есть пустое место, значит, нужно понять то, против какой именно истины оно грешит.
Кроме того, нужно уметь видеть и уважать чужое превосходство – это единственный способ быть к нему причастным.
Никогда не говори «ну и что» (вариант: «а че») без того, чтобы не постараться честно ответить себе на этот вопрос. «Ну и что» значит – «вас это волнует, а мне наплевать»; «чего не понимаю, то презираю или гоню» – то есть, вероятнее всего, произнесший сие оказался глуп и самоуверен (пошл), и изготовился распространять пошлость. Главные истины и фундаментальные ценности трудно обосновать на уровне элементарной логики или житейской прагматики, и, отступая от них (в область пошлости) и чуя при том некоторое внутреннее сопротивление, пошляк и хватается за эти самые псевдоразоблачительные «ну и что» и «а че», которые как будто ответа не имеют. «А ниче. » Возможно, сам Жерар Филип в Москве, проходя к витрине универмага под влюбленные взоры толп покупательниц и указуя продавцу на особенно несовершенные образцы их трусиков, испытывал какую-то неловкость и подстегивал себя: «а че?», «pourquoi pas?». На самом же деле ответы всегда есть. Возможно, это будут скорее констатации неких аксиом, чем механические дедукции, но и аксиомы не произвольны – они бездоказательны, но чем-то оправданы. Искать ответы на всякие «ну и что» – и значит побеждать пошлость.
* И. Ильин. Аксиомы религиозного опыта. Гл. 13: религиозный смысл пошлости
** Так полагают А. Зализняк и А. Шмелев, статья «Пошлость». Кстати, в одном сборнике с ней – еще интересная и богатая примерами статья И. Левонтиной «Осторожно, пошлость». (Легко найти в интернете)