в какой стране появилась книга о карлсоне
Карлсон
История персонажа
Обаятельный проказник Карлсон, разбавивший приключениями серые будни Малыша, появился благодаря бурной фантазии шведской сказочницы Астрид Линдгрен. Писательница создала легенду о том, что толстяк с пропеллером однажды прилетел в ее дом и спросил адрес мальчика Сванте Свантесона. Но Линдгрен наделила персонаж куда более глубоким смыслом: Карлсона можно считать воображаемым другом одинокого ребенка – распространенное явление в психологии маленьких детей.
История создания
Рождению «мужчины в самом расцвете сил» предшествовали две сказки. В истории «Крошка Нильс Карлсон» Астрид Линдгрен рассказывала о домовом, который скрасил одиночество мальчика, потерявшего сестренку. Отпетым проказником персонаж не слыл, да и таланта летать был лишен.
А вот герой второй сказки «Между светом и тьмой» господин Швабра (в оригинале звучит как господин Лильонкваст) уже напоминал некоторыми чертами будущего Карлсона – добрый, забавный и шумный человечек легко левитировал, причем без специальных приспособлений. Имя смешному человечку, приносящему радость ребенку, придумала дочь писательницы Карен.
Швабра стал другом больному мальчику, не встающему с постели. Но по сравнению с безобразником и эгоистом Карлсоном персонаж вел себя скромнее, а его роль сводилась к тому, чтобы показать юному другу сказочную страну, в которой нет ничего невозможного.
Шведская сказочница решила развить персонаж, «приземлить» его и сделать более реальным человеком. Так появился мужчина «среднего возраста», летательные способности которого объяснялись наличием пропеллера. В детстве Линдгрен много времени проводила на аэродроме, наблюдая за захватывающими полетами аэропланов. Место жительства «лучшего в мире летуна» тоже не случайно – в нежном возрасте Астрид обожала лазать по деревьям и крышам.
По слухам, прообразом Карлсона стал Герман Геринг, рейхсминистр нацистской авиации, хотя сказочница и ее близкие отрицали предположение. Астрид познакомилась с асом еще в 1920 годы на авиашоу. На тот момент мужчина как раз находился в «полном расцвете сил», а еще любил поесть и отличался невероятным обаянием.
Из-под пера писательницы вышла трилогия приключений семилетнего мальчика и его летающего товарища. Книжка «Малыш и Карлсон, который живет на крыше», опубликованная в 1955 году, сразу покорила детские сердца. Популярность дуэта убедила Линдгрен продолжить сказочную историю: в 1962 году юные читатели получили вторую книгу «Карлсон, который живет на крыше, опять прилетел», а в 1968 году и третью – «Карлсон, который живет на крыше, проказничает опять».
Малыш и Карлсон на крыше
Дебютный выход Карлсона на литературную арену связан с забавной ситуацией. Автор отметила в сказке, что лично встречалась с летающим персонажем и даже поведала ему адрес Малыша, который сохранит от читателей в тайне. Естественно, детей заинтересовало место проживания «в меру упитанного» весельчака и проказника. Местные журналисты решили поддержать шумиху по поводу выхода сказки и пошутили, разместив в газете объявление о том, что нашедшему крышу Карлсона полагается 10 тысяч крон.
Астрид Линдгрен, испугавшись последствий такой необдуманной акции (ведь дети тут же бросятся на поиски, покоряя вершины стокгольмских домов), поспешила опубликовать адрес Малыша:
«Карлсон живет совсем недалеко от моего дома, на другом краю парка, который у меня под окнами. Это улица Вулканус Гатан, 12. Там начиналась моя семейная жизнь».
До России первая книжка о Карлсоне и Малыше дошла в 1957 году в переводе Лилианны Лунгиной. Мир увидел персонажей глазами художницы Илон Викланд, а позднее ей составил компанию иллюстратор Анатолий Савченко.
Образ
Карлсон, мягко говоря, существо необычное: невысокий, но уже взрослый мужчина с пропеллером на одежде (судя по книге, аппарат точно не прикреплен к телу) неизвестно чем занимается в свободное от встреч с Малышом время. Как признается сам персонаж, его мать – мумия, а отец – из семейства гномов.
Карлсон с вареньем
Откровенный толстяк настаивает на том, чтобы его называли в меру упитанным, иначе обидится. Растрепанные рыжие волосы и комбинезон – неотъемлемые детали образа Карлсона, которые изобразила Илон Викланд, и с тех пор персонаж представляют только так. Общительный экстраверт эгоистичен, любит внимание и похвалу, а также сметает все сладости на своем пути.
Сюжет
Первая часть трилогии Астрид Линдгрен знакомит юных читателей с «обыкновенной семьей, живущей в обыкновенном стокгольмском доме». Младший ребенок из троих детей по прозвищу Малыш из-за очередной полученной от родителей взбучки чувствовал себя одиноко. И тут прилетел маленький человечек с пропеллером на спине.
Малыш и Карлсон
Во второй книжке Малыш вместе с необыкновенным другом проводил уборку дома и в каморке Карлсона. А затем герои остались наедине с тучной властной Фрекен Бок. Озорной обитатель крыши в образе приведения сначала напугал до смерти домоправительницу, а затем подружился с ней.
Карлсон с тортом
В заключительной части сказки семье с каждым днем становится труднее скрывать тайну существования Карлсона. Информация о «неопознанном летающем объекте» просочилась в прессу, за поимку загадочного существа обещано денежное вознаграждение.
Тем временем семья Малыша уехала в отпуск, оставив ребенка на попечении Фрекен Бок и злобного, вечно недовольного старого дяди Юлиуса. Карлсон перевоспитал родственника, да так, что Юлиус подобрел и даже сделал предложение домоправительнице. А житель крыши решил обогатиться, дав телевидению интервью о себе. При этом имя не открыл, заметив только, что фамилия начинается на «Карл», а заканчивается на «сон».
Мультипликация
Произведения Астрид Линдгрен пережили множество постановок в театре, в кино и даже на радио. Российскому зрителю персонажи знакомы, прежде всего, по мультфильмам. В 1968 году на голубые экраны вышла первая серия мультика по мотивам книги шведской сказочницы «Малыш и Карлсон», а спустя два года продолжение – «Карлсон вернулся». Над картинами трудились режиссер Юрий Степанцев, художники-постановщики Анатолий Савченко и Юрий Бутырин.
Создатели мультфильма понимали, что главный герой не так прост и требует игры голоса очень хорошего актера. Озвучивать Карлсона пробовали Алексей Грибов и Михаил Яшин, однако режиссеру не хватало в голосах звезд советского кино фактурности.
Степанцев пребывал в растерянности. На помощь пришел его друг Василий Ливанов, который, взглянув на рисунок мультяшного героя, увидел сходство с режиссером Григорием Рошалем и просто решил того спародировать. Съемочная группа осталась в восторге, впрочем, как и автор сказки – побывавшая в СССР Астрид Линдгрен пожелала встретиться с актером, обладающим очаровательным голосом «русского Карлсона».
Малышу подарила голос Клара Румянова. Это единственный персонаж, с которым не возникло проблем в поисках актера. А на озвучивание Фрекен Бок пригласили Фаину Раневскую, о чем режиссер в дальнейшем пожалел. Актриса не соглашалась, а когда дала добро, внедряла свои правила на студии. Дело доходило до того, что она выгоняла Юрия Степанцева, требуя предоставить поле для творчества. Но результат превзошел все ожидания – «домомучительница» с хриплым голосом Раневской вышла превосходная.
Фаина Раневская озвучила Фрекен Бок
Авторы советских мультфильмов изменили характеристики книжных героев. Так, Малыш в шведской сказке – мальчик, избалованный родительской любовью, и у него есть друзья. Кроме того, мама у Линдгрен домохозяйка. В российской постановке – это одинокий ребенок, мама и папа которого работают с утра до вечера.
Любовью к варенью Карлсон воспылал только в мультипликационной адаптации, в книжной версии «мужчина в самом расцвете сил» предпочитает торты и тефтели.
Цитаты
«Я мужчина хоть куда! В полном расцвете сил».
«И мне больше ничего не надо. Кроме… Может быть, какой-нибудь торт огромный, горы шоколада и, может, какой-нибудь пребольшой-большой кулёк конфет, и все».
«Сейчас ты увидишь лучшее в мире привидение с мотором. Дикое, но симпатишное».
«Если я действительно стою сто тысяч миллионов, то нельзя ли мне получить хоть немного наличными, чтобы я мог купить маленького щенка?»
«А как же я. Малыш, ведь я же лучше? Лучше собаки? А?»
Карлсон
Ка́рлсон (швед. Karlsson på taket — Карлсон, который живёт на крыше) — литературный персонаж, созданный шведской писательницей Астрид Линдгрен. Карлсон живёт в маленьком домике на крыше многоквартирного дома в Швеции, в том же районе, где жила сама Астрид Линдгрен. Лучший друг Карлсона — семилетний (на момент знакомства с Карлсоном) Сванте, младший ребёнок в семье Свантесон, по прозвищу Малыш (в оригинале Lillebror — Братик, Маленький брат).
Содержание
Персонаж
У Карлсона на спине — пропеллер, при помощи которого он может летать. Несмотря на отсутствие каких-либо средств руления и противодействия реактивному моменту и вопреки тому, что пропеллер больше похож на гребной винт, Карлсон может свободно перемещаться по воздуху, зависать и ловко маневрировать.
К мотору у Карлсона есть глушитель, который он использует, чтобы не шуметь, когда летает в качестве привидения. Во второй книге упоминается, что в обычной ситуации мотор Карлсона издаёт звук, в точности соответствующий звуку вертолёта, что отметил и корреспондент с телевидения, когда был у Свантесонов в доме и пригласил фрёкен Хи́льдур Бок (швед. Fröken Hildur Bock ) для участия в кулинарном шоу. Карлсон часто платит за вещи, которые берёт без спроса, монетками в 5 эре.
Помимо этого Карлсон курил и воровал.
Русские переводы
Различия между текстом Линдгрен и советским мультфильмом
Вопреки мультфильму, в книге нигде не упомянуто, что самая любимая еда Карлсона — варенье. Согласно книге, самые любимые блюда Карлсона — мясные тефтели и торт со взбитыми сливками.
В какой стране появилась книга о карлсоне
Переводить — огромное счастье. Искусство перевода я бы сравнила только с музыкальным исполнением. Это интерпретация. Не берусь говорить, какая лучше, какая хуже, — каждый выбирает, что ему нравится. Скажем, я переводила рассказы Бёлля, и другие есть переводы — это совершенно разный Бёлль. Человек расписывается, пишет свой портрет, когда переводит, чувствуется, каков он есть.
Лучший в мире Карлсон
История русского Карлсона такая запутанная, обросшая таким количеством побочных мотивов, что излагать ее, пожалуй, лучше всего в хронологическом порядке. Начиная с того мартовского утра 1956 года, когда ЛилианнаЛунгина, талантливая, но еще не успевшая прославиться переводчица, принесла из «Детгиза» домой очередную авоську скандинавских книжек для детей. Найти «проходную», то есть хорошую и одновременно отвечающую идеологическим требованиям советской цензуры, оказалось нелегко. Между тем для Лунгиной, не члена Союза писателей, не дочки-внучки-любовницы какого-нибудь партсановника да еще и нечистой по пятому пункту, это был единственный шанс получить работу: на переводы с французского, который она знала, как родной, имелось слишком много охотников, скандинависты же в СССР той поры были редкостью.
«И вот однажды, — вспоминала Лилианна Зиновьевна, — я принесла очередную порцию этих бессмысленных красивых книжек, и одна обложка сразу привлекла внимание, потому что на ней был нарисован летящий человечек с пропеллером на спине и написано: ‘Карлсон по такет’, что значит ‘Карлсон на крыше’. Я начала читать и буквально с первой же страницы увидела, что это не просто книжка, что это чудо какое-то, что это то, о чем можно лишь мечтать. Что это изумительная по интонации, по забавности, по простоте, по фантастичности выдуманного образа вещь. Я, как полагалось, написала для издательства рецензию на эту книгу. Написала, что Астрид Линдгрен когда-нибудь будет знаменитой писательницей, потому что она, как никто другой, та-та-та… А через год-другой узнала, что она давно уже имеет Андерсеновскую премию, что ее книги переведены на тридцать языков и что вообще это в детской литературе абсолютно первое имя»[1].
Так началось, по выражению Лунгиной, «счастье, свалившееся с бухты-барахты». Свалилось оно не только на переводчицу, но и на всех нас. Книжка про Карлсона появилась в русском переводе и имела ошеломительный успех. Миллионные тиражи, любовь маленьких и больших читателей, театральные постановки, неувядающие мультфильмы. Вслед за «Карлсоном» были переведены повести «ПеппиДлинныйчулок», «Приключения Эмиля из Лённеберги» и «Рони, дочь разбойника». Не меньшим подарком судьбы оказались для Лунгиной знакомство и дружба с самой Астрид Линдгрен. Это были родственные, созвучные друг другу, конгениальные души[2]. Обе дерзкие, веселые, щедрые. Для Астрид много значил успех в стране, куда немногим, даже детским, писателям удавалось проникнуть. Возможно, она с ее свободолюбием была рада, что ее герои выступают заброшенными за железный занавес диверсантами, что благодаряим русские дети проникаются благородным бунтарством, которое она так старательно рассеивала по миру.
Что же касается самого перевода, он стал фактом русской культуры. Как-то даже неловко повторять эту истину, не требующую доказательств, поскольку каждый найдет их в самом себе. Возможно, не только талант переводчицы, но и обстоятельства (огромные тиражи и скромный выбор издававшихся в стране переводных, в том числе детских, книг; появление мультика, который многие фразы из перевода Лунгиной сделал фольклором) послужили тому причиной. Так или иначе, но смешно отрицать очевидное: «Малыш и Карлсон, который живет на крыше» поселились в российском культурном пространстве и существуют там в том виде, какой придала им первая русская переводчица ЛилианнаЛунгина. Если же посмотреть, как обстоят дела с книгами Астрид Линдгрен и, в частности, с повестями о Карлсоне в других странах, то окажется, что самый лучший, самый известный и самый смешной в мире Карлсон — это тот, кого мы полюбили в детстве, тот самый в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил, укротитель домомучительниц и прочая, и прочая. А потому:
А мы с тобой споем:
Ути, боссе, буссе, бассе,
КарлССон против Карлсона
Судите сами, чего прибавилось в тексте: христианства или слащавости.
Справедливости ради надо признать, что формально в новом переводе действительно нет ни ошибок, ни пропусков, но нет в нем и живости, блеска, не хватает естественности. Вряд ли Астрид Линдгрен стала бы одним из лучших детских писателей ХХ века, если бы писала так серо и скучно. В прессе тогда же, в 1997-2000 годах, появилось немало статей, в которых сравнивались два перевода. Да и любой имеющий глаза и уши видел разницу между домомучительницейи домокозлючкой(это тоже попытка приблизиться к оригиналу: Бокк — по-шведски «коза», о чем сообщается в сноске, чтобы читатели могли оценить каламбур), «приторным порошком» и «ням-нямвкуснятиной», надписью: «Деньги дерешь, а корицу жалеешь» и ее новым вариантом: «В твоих бессовестно дорогих булочках очень мало корицы!» Впрочем, и в новом переводе встречаются удачные находки. Такие, как «пустяки, дело житейское» или «в меру упитанный мужчина». Да-да, конечно, это выражения из перевода Лунгиной, но я даже поостерегусь упрекать Брауде и Белякову в плагиате. Охотно верю, что именно эти выражения спонтанно напросились на язык — ясно же, что Карлсон говорил именно так!
Не стоило бы еще раз запоздало перебирать недостатки «КарлССона», в конце концов нельзя не согласиться с Людмилой Брауде (которой, помимо пере-переводов повестей, завоевавших в нашей стране огромную аудиторию благодаря таланту Лунгиной, принадлежит львиная доля выполненных в рекордно короткий срок переводов, которые составили шеститомное собрание сочинений Линдгрен) в том, что «каждый переводчик имеет право на свое видение текста»[3]. Если бы при осуществлении этого права не нарушались права читателей на свободный выбор.
А это уже другая сторона истории, имеющая отношение не столько к литературе, сколько к коммерции. В то самое время, когда на книжном рынке стали появляться новые переводы, издательство «ТЕКС» (выпустившее переводы Брауде и Беляковой) купило у литературных агентов Линдгрен эксклюзивные права представлять ее интересы в России. Однако когда к обладателям лицензии обращались другие издатели (мне известен случай с «Вагриусом») с вполне цивилизованным запросом о покупке прав на публикацию того же «Карлсона» в переводе Лунгиной, то получали отказ на том основании, что сами собираются издавать книги Линдгрен. Понятно, что это отвечало их интересам, как и интересам авторов новых переводов, но никоим образом не интересам Астрид Линдгрен. Во-первых, потому что сокращало тиражи ее русских изданий, а во-вторых, потому что тиражирование невыразительного перевода рано или поздно привело бы к угасанию интереса к ее творчеству. Искусственный, если не сказать насильственный, отбор продолжался несколько лет и, возможно, закончился бы полным вытеснением старых переводов, но здравый смысл все же восторжествовал — не знаю уж, что тому способствовало: общественное мнение или коммерческие соображения. Сегодня публикуются оба варианта переводов, Карлсон и КарлССон вступили в здоровую конкуренцию, и, насколько я могу судить, лидирует одно «с». Давно ведь известно, что краткость сестра таланта.
Новейший Карлсон, или перевод через плечо
Казалось бы, не о чем больше и спорить: все права восстановлены, каждый волен выбирать, что ему по душе. Однако в 2007 году страсти вспыхнули с новой силой. Крупнейшее российское издательство «АСТ — Астрель» снабдило Карлсона новым пропеллером и запустило на орбиту. Количество букв в его имени не изменилось, зато прибавился еще один автор. На обложке нового издания, украшенной блестками и картинкой, знакомой по классическому мультфильму, сдержанно-синими буквами написано «Астрид Линдгрен», а чуть ниже кричаще-красными — «Эдуард Успенский». Название тоже пострадало от самозванства: «Карлсон с крыши, или Лучший в мире Карлсон». Правда, внутри уточняется: «сказочные повести в пересказе Э. Успенского». «Самую известную в России книгу Астрид Линдгрен… пересказал заново популярный детский писатель Эдуард Успенский, автор великого множества прекрасных произведений…» — сказано в зазывной аннотации. Видимо, в этом вся соль: убойный дуплет двух брендов — с упором на автора великого множества! — сулил удвоенную прибыль. До самого последнего времени блескучая книжка красовалась на прилавках книжных магазинов, вводя читателей в недоумение и искушение (сейчас ее что-то не видно — говорят, что наследники Линдгрен спохватились и вмешались). Любопытно, как бы отнесся сам Успенский, настолько ревностно охраняющий свои авторские права, что, кажется, готов взыскивать по суду с каждого, кто без разрешения увидел во сне Чебурашку, — как бы он отнесся к аналогичному коммерческому ходу шведов? Если бы, скажем, они издали «Каникулы в Простоквашино» в пересказе, допустим, Ульфа Старка и приписали его вторым автором на обложке?
На появление новейшего Карлсона бурно отреагировали критики, переводчики, им не уступали в возмущении и остроумии, что называется, рядовые читатели. Кипел и пускал пузыри Интернет. Дело прошлое, но не могу отказать себе в удовольствии кое-что процитировать. «Ура, мы ломим, гнутся шведы!» — озаглавил свою запись пользователь ЖЖ vadim-panov[4]:
Известный лингвист и выдающийся знаток шведского языка Успенский «пересказал» для наших детей Карлсона. А «АСТ» настолько вдохновилось, что шлепнуло его фамилию на обложку… Полагаю, на очереди Чиполлино, Алиса, Винни… Но прежде всего, имхо, Успенский обязан «осовремененно пересказать» «Сказку о золотом петушке», срочно заменив его на попугая или курицу, потому что у современных детей слово «петух» может вызывать неоднозначную реакцию. Ну и вообще это будет для пиара круто, представьте обложку: «Сказка о золотом петушке» Эдуард Успенский, Александр Пушкин…
Дело в том, что еще до того, как появилась скандальная книга, Успенский публично объявил о том, что работает над новой версией «Карлсона» и главная его цель — «сделать перевод более смелым», чем два уже имеющихся, и более понятным современным детям. Например, вместо «Карлсон — это выдумка», предполагает написать: «Карлсон — глюк». Обещание «глюка» вызвало общественное негодование, что, однако, не остановило Успенского. Он довел задуманное до конца и еще не раз растолковывал журналистам суть своего ноу-хау. Так, в одной из телепередач он подчеркнул, что его текст — не просто перевод, а некое чуть ли не мистическое проникновение в дух оригинала поверх слов (шведского Успенский не знает и пользовался, по его собственному признанию, «скучноватым подстрочником»): «У Лунгиной хороший перевод, но писатель писателя плечом чувствует. Переводчик не перевел, а там заложены хорошие корни, начинаешь вычислять». Результаты такого перевода по подстрочнику через плечо изумительны. Вот как разговаривает новейший Карлсон по версии Успенского (цитаты из разных мест текста):
Я красивый и умный до мозга кости и в меру упитанный мужчина. И я всегда в лучшем своем возрасте… Спокойность, только стопроцентная спокойность. Чувствую, что я склонен устроить маленький шухер… Вообще-то мне очень нравится, когда я сильно впечатляю в свои визиты… Ведь у тебя есть я! И этот факт, пожалуй, посильнее собаки Баскервилей.
Странные представления у переводчика, то есть, пардон, у пересказчика и почти соавтора шведской писательницы, о лексиконе современных детей. Мне кажется, «выдумку» они поймут скорее, чем «шухер» и намек на Горького-Сталина-Гёте.
Домомучительница (она же домокозлючка) фрекен Бок называется в этой версии госпожой Козлотуршей, и ее вируетрвирователь-Карлсон.
Для полноты впечатления неплохо послушать финальную песенку Карлсона из заключительной части трилогии (ту самую, которая «ути-буссе-боссе»):
Чтоб выстрелы гремели и
И два десятка пышечек
ко мне бы привалило,
И чтобы мне подарки несли
Я новый день рождения
себе придумал сразу,
Тоц-тоц-первертоц, песенки поет.
Хорошо, что не все дети знают историю про ту одесскую бабушку-старушку. Поскольку наш журнал не для детей, вспомним, что в оригинале у нее «на Дерибасовской, угол Ришельевской» «четверо молодчиков отняли честь», а, выздоровев, она не только кушает компот, но и «мечтает снова пережить налет».
Словом, Успенский чебурахнул Астрид Линдгрен, и в результате появился такой вот первертоц.
Идеальный Карлсон?
Следующий тезис мне не хотелось бы высказывать самой, поэтому я рада, что он прозвучит из уст того же литературного обозревателя «Газеты.Ru» В. Нестерова:
Даже если бы Эдуард Николаевич выучил шведский в совершенстве и землю целовал, обещая бережнейшее отношение к первоисточнику, его бы все равно ошикали с тем же энтузиазмом. Потому как главная причина заключается в том, что новый перевод «Карлсона» даром никому не нужен. Даже бриллиантовый… Мы не воспримем других переводов хотя бы потому, что «Карлсон» Лунгиной нам не просто нравится — он в нас врос. Слова и выражения из этого перевода вошли в русский язык, устоялись там, обжились, и выгнать их оттуда практически невозможно. Нельзя Малыша перевести, например, «Крохой» — не поймут-с, и книга «Кроха и Карлсон» мертвым грузом осядет на складах издательства. Точно так же мы никогда не примем никакой альтернативы для «спокойствие, только спокойствие». Это устойчивые выражения русского языка. Достоевский обогатил наш язык словом «стушеваться», Лунгина — «домомучительницей».
Таков vox populi. Как читатель, как носитель русского языка, как мама и бабушка я с ним совершенно согласна. Но переводчику не пристало высказываться столь категорично. Разумеется, никому и никогда не возбраняется сделать новый перевод чего угодно. Безумству храбрых поем мы песню. Хотя в данном случае безумство, боюсь, нужно понимать в буквальном, а не поэтическом смысле слова, потому что ни один человек, выросший сегодня в среде русского языка, не сможет сделать новый, независимый перевод «Карлсона». Это все равно, что попытаться пересказать «Курочку Рябу» своими словами. Как бы талантлив ни был переводчик, ему на каждой фразе придется прикладывать усилия, чтобы было «не как у Лунгиной», а это непродуктивный принцип.
Значит ли это, что перевод Лунгиной идеален? Разумеется, нет.
Шведы давно подозревают, что у русских какой-то свой, культовый Карлсон, не совсем такой, каким его придумала Линдгрен. Саму создательницу образа это, похоже, ничуть не смущало и даже наоборот, иначе она не стала бы давать письменного разрешения бесплатно тиражировать переводы Лунгиной[5]. Но адекватностью русского Карлсона озаботились филологи. Еще при жизни Лунгиной появилась статья шведского слависта и переводчика Стаффана Скотта «’Карлсон на крыше’ в русском переводе», автор которой высказал множество претензий к работе Лунгиной. Справедливости ради следует сказать, что не все они безосновательны. В переводе действительно есть неточности: где-то не опознана идиома, где-то неверно передан жест, где-то нарушена топография Стокгольма (центральный район назван предместьем или наоборот). По большей же части замечания автора статьи отнюдь не бесспорны и, главное, хромают сами его критерии оценки. Он требует буквализма во всем, начиная с воспроизведения удвоенных согласных в собственных именах (что, как мы видели, было сделано в переводе Брауде и Беляковой), а ошибками нередко считает сознательные изменения, которые продиктованы нормами русского языка, традициями русской детской литературы, наконец, просто тактом и вкусом переводчика. В суждении о статье Скотта я опираюсь на мнение ныне покойной Ю. Я. Яхниной, с которой в свое время консультировалась по этому поводу, однако, не зная шведского, воздержусь от более глубокой полемики.
Так или иначе, фактические огрехи в переводе Лунгиной нетрудно исправить, что же касается трактовки образа, то изменить его, не вторгаясь в художественную ткань, вряд ли возможно, а главное, не нужно. Русский «Карлсон» — цельное произведение и, рискну утверждать, выдающееся событие в шведско-русских культурных связях. Возможно, с течением времени и сменой поколений его вытеснит из читательского обихода какой-нибудь другой — поиски идеала не имеют предела. Только процесс этот должен быть естественным, а не спровоцированным чьими-либо отнюдь не литературными соображениями.
Тут мы касаемся довольно деликатного вопроса о двойственном статусе переводного текста. С одной стороны, он самостоятельный объект авторского права и так же защищен им, как оригинал, но с другой — может быть доступным читателям лишь при условии покупки прав на воспроизведение оригинала на другом языке. Я вовсе не призываю отменить такой порядок вещей, а только хочу подчеркнуть ответственность тех, кто представляет интересы крупных писателей, то есть их наследников и литературных агентов. Как показывает история с Карлсоном и КарлССоном, практика продажи эксклюзивных прав одному издательству может привести к нечестной игре, к произволу, спекуляции и, в конечном счете, к нарушению прав читателей. Корысть и амбиции взрослых чуть не отняли у детей заслуженно любимую, бесконечно талантливую книжку, подменив ее ням-нямбезвкуснятиной. Защитить своего Карлсончика, наверное, лучше всех могла бы сама Лилианна Зиновьевна, но ее уже одиннадцать лет нет на свете, и у нее, в отличие от авторов двух других переводов, нет возможности принять участие в дискуссии. Отчасти именно это неравенство позиций и опасения за дальнейшую судьбу, не побоюсь громкого слова, шедевра заставило меня написать эту статью.
Еще несколько слов о том, нужно ли осовременивать, обновлять, освежать — как ни скажи — старые переводы. Делать или не делать новый перевод, решает сам переводчик, и причины взяться за это могут быть самые разные. Вполне законно желание сделать нечто другое, не обязательно потому, что прежнее дурно, — желание выразить свой взгляд. Но если новый перевод затевается только потому, что слог и стиль предыдущего варианта не соответствуют нынешним разговорным нормам, то это, на мой взгляд, основание недостаточное. Ведь и язык оригинала остался прежним. Да, текст становится все более архаичным и требует от читателей некоторых умственных усилий, но я не уверена, что литература выиграет от искусственного разжижения. Впрочем, это долгий и имеющий множество аспектов разговор (особое дело — пародия, стилизация, особое дело — пересказ и т. д.), если же ограничиться детской литературой, то намеренное упрощение текста, включая лексику, думаю, дело спорное. Я уж не говорю о насыщении переводных книжек сиюминутным сленгом — это и книжку сделает однодневкой. Но даже замена непонятных слов не всегда оправданна. Никому ведь не мешают вагоновожатые, галоши и даже гамаши в детских стихах Чуковского. А в сказке Туве Янссон «Муми-тролль и шляпа волшебника» есть замечательная сноска: «Если не знаешь, спроси у мамы». Мам как источник информации никто не отменял, а знание старых слов только обогатит речь впитывающего язык ребенка. Пусть для него они будут новенькими. Но это так, небольшое отступление.
Пожалуй, пора перечитать эпиграф. Хотя никакой научной базы под суждение Л. З. Лунгиной подвести нельзя, но его подтверждает практика. Переводчик действительно каждой работой пишет свой портрет. Мне кажется, история трех вариантов «Карлсона» свидетельствует о том же.