в каком кафе собирались имажинисты

«Стойло Пегаса». «Полуфингал» второй, тоже скандальный

«Стойло Пегаса». «Полуфингал» второй, тоже скандальный

В разрушенном доме было «Стойло Пегаса»

Между тем к началу 1920-х — сперва только в СОПО, а затем и во всем Союзе писателей произошел «имажинистический Октябрь». Пользующихся исключительной популярностью у публики Есенина и еще трех активных имажинистов вынуждены были пригласить в правление и вручить им членские билеты. Курс был взят круто влево. Деятельность Союза вышла на эстраду, началось издание книг. Двери в кафестоловой СОПО еще шире открылись улице. Тем более что с введением нэпа продуктовый дефицит рассосался — было бы только на что приобретать. Очередным свидетельством, что «молодежь и революция» побеждали, стало учреждение имажинистами собственного гастрономического проекта. И тоже на самостоятельной коммерческой основе.

Наследство от Бим-Бома

Это было легендарное, на все потом лады расписанное в мемуарной литературе кафе «Стойло Пегаса». Находилось оно — как и кафе поэтов — на Тверской, в снесенном впоследствии доме № 37. Раньше в этом же помещении размещалось кафе «Бом», которое посещали главным образом литераторы, артисты, художники. Кафе принадлежало одному из популярных в начале прошлого века музыкальных клоунов-эксцентриков Бим-Бому (настоящая фамилия Радунский-Станевский). Говорили, что кафе это подарила Бому одна его богатая поклонница. На ее же деньги заведение было оборудовано по последнему слову техники и оформлено в модном тогда стиле модерн. После Октября 1917-го Станевский бежал в родную Польшу. Помещение было национализировано. И находилось в относительно приличном состоянии вплоть до того момента, как перешло имажинистским лидерам. Так что тем ничего особенно не надо было ни ремонтировать, ни приобретать.

Кое-что, однако, все равно пришлось переделать. Главную работу выполнил большой друг имажинистов, известный московский художник и любимец богемы Георгий Якулов. Чтобы придать «Стойлу» эффектный вид, он нарисовал на вывеске скачущего Пегаса и вывел название буквами, которые как бы летели за ним. Он же с помощью своих учеников выкрасил стены кафе в ультрамариновый цвет, а на них яркими желтыми красками набросал портреты своих соратников-имажинистов и цитаты из написанных ими стихов. Между двух зеркал, например, было намечено контурами лицо Есенина с золотистым пухом волос, а под ним выведено:

Срежет мудрый садовник — осень

Головы моей желтый лист.

Афиша вечера имажинистов

По описаниям современников, шумное, дымное «Стойло Пегаса» производило странное впечатление. Содержал кафе некий А.Д. Силин. Человек деловой, хваткий, он внимательно присмотрелся к нэпу. И совершенно справедливо пришел к выводу, что для большевиков это лишь временное отступление. Поэтому, здраво рассудив, что дальнейшее покажет лишь будущее, больших планов не строил. А пока решил заработать на таком сравнительно неопасном виде торговли, как поэзия.

Тем более что от ее поклонников тогда отбою не было.

Соответственно историческому моменту, хозяйскому расчету и замыслам совладельцев — вожаков имажинизма, кухня — и без того достаточно средняя — была в кафе делом десятым. А главное действо разворачивалось на небольшой эстраде. «На разогреве», сменяя друг друга, работали в основном молодые, мало кому знакомые поэты. Иногда их выступления разбавляли актеры с чтением стихов и певицы. Публика, вернее, та ее часть, что состояла из почитателей литературного слова и с энтузиазмом участвовала в поэтических вечерах и диспутах, которые в «Стойле Пегаса» тоже имели место быть, реагировала исключительно бурно. Всех же остальных — а именно облюбовавших кафе спекулянтов с подружками, проституток, а также непременно присутствующих — то ли по должности, то ли тоже из любви к поэзии — агентов уголовного розыска и сотрудников ЧК — происходящее на эстраде мало трогало. Поэтому, не обращая внимания на выступавших, они бесцеремонно стучали ножами, скребли по тарелкам вилками и громко между собой переговаривались. Обстановка несколько менялась, когда во втором отделении на эстраду поднимались с чтением своих сочинений поэты-имажинисты. Если в Кафе поэтов имажинизм как литературное течение только лишь зарождался, то в «Стойле Пегаса» он «цвел и пахнул».

Сразу после Пушкина

Гвоздем программы был, конечно, Сергей Есенин. Он в ту пору в Москве богемной вообще был, выражаясь по-нынешнему, одним из главных «ньюсмейкеров». Да и стихи его действительно брали за душу многих. Поэтому, когда в «Стойле Пегаса» Есенин поднимался на сцену, самые бесцеремонные посетители не только переставали разговаривать, но даже жевать. Не случайно один из тогдашних свидетелей — писатель Э. Герман в своих воспоминаниях писал: «Вспоминается разговор с проституткой в «Стойле»;

— Вам какие же поэты больше нравятся?

— Сергей Александрович тоже хорошо пишут, только очень уж неприлично».

Так что слава Есенина воистину была всенародной.

Кроме чтения своих несомненно замечательных стихов Сергей Александрович еще был и непревзойденным создателем самого «главного фирменного блюда» в этом кафе — литературных скандалов.

Впрочем, и по части нелитературных его тоже мало кто мог переплюнуть. С наглыми посетителями Есенин не церемонился. Мог, например, некоему дельцу, во весь голос ругавшему выступавших, опрокинуть на голову тарелку с соусом. Да и вообще не имел привычки заигрывать с публикой: если в ее поведении что-то ему не нравилось, он сразу же отказывался выступать.

«Пегас» остается без «Стойла»

Зал в подобных случаях мог сколько угодно негодующе реветь. Но в конце концов Есенину прощали все. Ибо посетители в «Стойле» всегда ждали его появления с нетерпением, зная, что обязательно будет на что посмотреть. Главное, чтобы только пришел. А там обязательно пощекочет публике нервы либо очередным громким скандалом, либо начнет читать стихи, что тоже было зрелищем незабываемым.

Впрочем, поэт не всегда озоровал и эпатировал публику, что тогда стало даже модным. В кафе помнили его и крайне серьезным, и непоколебимо сдержанным, и искренне благожелательным с теми, кто внушал ему любовь и уважение.

Другое дело, что многое в стране — да и в судьбе самого Есенина — менялось, тускнело, вызывало разочарование и тоску. Недаром тот же Силин как-то с опаской пожаловался одному из есенинских знакомых: «Плохо, ой плохо кончат Сергей Александрович: либо кого-нибудь убьют, либо на себя руки наложат…»

И ведь напророчил. В 1925 году Есенина не стало. А примерно за год до этого, находясь далеко от Москвы, он получил письмо от своей верной поклонницы Галины Бениславской. В телеграфном стиле она сообщала, что «Стойло» в долгах; света нет; «гостей» нет. «Денег да и сил поправить дело — тоже». Впрочем, это Есенин и сам знал…

В 1930-х годах улицу Горького взялись расширять. Вот тогда-то вместе со старым домом под старым же номером 37 и стерли с московской земли последние следы пребывания на ней легендарного «Стойла Пегаса».

Читайте также

И в TV тоже

И в TV тоже Попытаюсь, т. Степанов, оспорить Ваше утверждение о том, что «наш народ влиянию СМИ не поддается» на Вашем собственном примере.Давайте обсудим ту «свободу», которую получил в «кои веки народ». Я 22 года прожил в Павлодарской области. Между Москвой и Павлодаром

4.3. Кримхильда-Хельха — христианка, и княгиня Ольга — тоже христианка Напротив, король гуннов Этцель — язычник, и хан Святослав — тоже язычник

4.3. Кримхильда-Хельха — христианка, и княгиня Ольга — тоже христианка Напротив, король гуннов Этцель — язычник, и хан Святослав — тоже язычник На первых порах Этцель колеблется: жениться ли ему на Кримхильде, поскольку он — язычник, а она — христианка. «Мне, — рек

Скандальный министр (Георгий Александров)

Скандальный министр (Георгий Александров) Самым скандальным министром культуры СССР был Георгий Федорович Александров. Карьера этого человека по своему уникальна. В начале 20-х он был беспризорником, но затем сумел дорасти до одного из ближайших сподвижников Сталина. В

Скандальный ВГИК (Эдуард Володарский)

Скандальный ВГИК (Эдуард Володарский) В 1965 году в эпицентре громкого скандала вновь оказалась кузница советских кинематографических кадров ВГИК. Причем опять, как и в конце 50-х, зачинщиками скандала стали представители сценарного факультета. Одним из них был известный

Скандальный хоккей

Скандальный хоккей После памятного скандала в мае 1969 года, когда тренер хоккейного ЦСКА Анатолий Тарасов увел свою команду со льда и на полчаса сорвал финальный матч со «Спартаком», недоброжелатели тренера спали и видели, как бы лишить его всех его высоких постов

Скандальный «сталкер» (Андрей Тарковский)

Скандальный «сталкер» (Андрей Тарковский) Сняв в 1975 году во многом биографический фильм «Зеркало», Тарковский какое-то время находился на распутье, раздумывая, что снимать дальше: «Идиота» Ф. Достоевского, «Смерть Ивана Ильича» Л. Тостого или «Пикник на обочине» братьев

Скандальный бокс

Скандальный бокс В начале марта 1977 года в Тбилиси проходил чемпионат страны по боксу. Его концовка ознаменовалась грандиозным скандалом. Случилось это 4 марта, когда шли полуфиналы. Во время одного из них, где бились боксеры Пак из Узбекистана и Хизанишвили из Тбилиси,

Скандальный круиз (Алла Пугачева)

Скандальный круиз (Алла Пугачева) Лето-78 оказалось для Аллы Пугачевой одним из самых скандальных. Все началось еще в июне, когда певица решила использовать короткую паузу между гастролями для отдыха, поскольку впереди ее ждала сплошная работа: в конце июня она должна была

Скандальный «ринг» («Музыкальный ринг»)

Скандальный «ринг» («Музыкальный ринг») В мае 1986 года грянул очередной громкий скандал вокруг имени Аллы Пугачевой. Эпицентром его стала «колыбель революции» город Ленинград. 12 мая по тамошнему ТВ была показана передача «Музыкальный ринг» с участием группы «Браво» (на

ТРИКСТЕР — ТОЖЕ БОГ

ТРИКСТЕР — ТОЖЕ БОГ Слово trickster (англ. «обманщик, ловкач») пришло в современный русский язык из языка психологов и означает персонажа, который, невзирая на внешне отрицательные черты, в конечном счёте действует скорее во благо, хотя способы его действий могут вызывать,

«Он читал тоже»

«Он читал тоже» Есть старинная научная премудрость — из того, о чем говорит источник, следует узнать, о чем он умалчивает. Поразительно, но в мемуарах Штелин и Екатерина II умалчивали друг о друге. Императрица лишь раз назвала имя учителя своего мужа, презрительно окрестив

И Ломброзо тоже

И Ломброзо тоже Еще в 80-е годы XVI века города Ливорно не существовало: была приморская деревушка в области Тоскана. Расположена она была в месте удобном, чтобы стать портом. Тосканой правили тогда герцоги из дома Медичи, рода весьма заметного в итальянской и европейской

НА КРЫЛЬЯХ ПЕГАСА

НА КРЫЛЬЯХ ПЕГАСА Все это время мы много и с удовольствием работали на 37-м телеканале Новочеркасска. Вообще, телевидение — это особая «поэма», ставшая в конце концов главным моим занятием. Вкратце лишь буду упоминать обо всех перипетиях этой темы, но для характристики

Тоже-трудовик

Тоже-трудовик Журнал «Заветы» <40>– самый народнический, лево-народнический журнал с самим г. Черновым. И притом толстый, серьезный журнал. Уже если где, то именно здесь можно найти раскрытие знаменитого «трудового начала», о котором говорят все трудовики<41>, все народники,

Тоже-«объединители»

Тоже-«объединители» Берлинский кружок польских с.-д. (Роза Люксембург, Тышко и Ко), решительно отвергнутый польскими с.-д. рабочими, не унимается. Он продолжает называть себя «Главным Правлением» польской социал-демократии, хотя решительно ни один человек в мире не мог бы

Источник

Москва 1920-х годов. Кафе с поэтами и для поэтов

В Москве существовало несколько заведений, где встречались, спорили и пили поэты, и не только они. В 1922–1924 годах существовало кабаре «Не рыдай». В кабаре выступали Игорь Ильинский, Рина Зеленая, Михаил Жаров, пел романсы приезжавший из Петрограда замечательный русский артист Владимир Николаевич Давыдов. Здесь бывали Маяковский, Есенин. На углу Тверской и Гнездниковского переулка, в доме, который потом был снесен, находилось кафе «Бом». Его еще до революции открыл М. А. Станевский, исполнявший в знаменитом клоунском дуэте «Бим-Бом» роль Бома. После революции клоуны некоторое время находились в эмиграции. Кафе было национализировано, а в ноябре 1919 года в его помещении открылось кафе «Стойло Пегаса». Здесь можно было часто встретить его учредителей-имажинистов: Есенина, Мариенгофа, Шершеневича. В доме 10 по Брюсовскому переулку находились сад-ресторан «Флора» и кабаре «Монстр».

Директор знаменитого петербургского кафе «Бродячая собака», закрытого в 1915 году, Борис Константинович Пронин переехал в Москву. Вместе с женой, Марией Эмильевной Рейнгардт, он жил в квартире б дома 32 по Большой Молчановке (дом и поныне цел). Здесь, в ночь на новый, 1923 год он открыл скорее клуб, чем кафе под названием «Странствующий энтузиаст». В этом названии был намек на хозяина. Привычка собирать вокруг себя интересных людей, дарить людям радость общения не покидала Бориса Константиновича. Было ему тогда сорок восемь лет, а жене семнадцать. В кругах московской интеллигенции его квартиру называли «Мансардой Пронина». Бывали в ней Сологуб, Гумилёв, Качалов, Москвин и многие другие писатели, поэты, художники, артисты. Приходили и иностранцы. За вход взималась плата: 1–3 рубля. Деньги небольшие, но они помогали поддерживать «Странствующего энтузиаста». Посетители приходили с вином и закуской. На вечерах пели, декламировали, танцевали, устраивали диспуты. Органы НКВД, заинтересовавшиеся этими собраниями, констатировали через своих агентов, что собравшиеся якобы ведут контрреволюционные беседы и черносотенную пропаганду (агентам же надо было что-нибудь сообщать, ведь им платили деньги). Кончилось все тем, что 4 декабря 1926 года Пронина и Рейнгардт арестовали и выслали в Маробласть (Марийской АССР тогда еще не было) на три года. «Мансарда» перестала существовать.

Было в Москве одно злачное местечко. Туда наведывались поэты-имажинисты Есенин и Мариенгоф. В «Романе без вранья» Анатолий Мариенгоф пишет: «На Никитском бульваре в красном каменном доме на седьмом этаже у Зои Петровны Шатовой найдешь не только что николаевскую «белую головку», перцовки и зубровки Петра Смирнова, но и старое бургундское и черный английский ром. Легко взбегаем на нескончаемую лестницу. Звоним условленные три звонка. » Далее Мариенгоф описывает, как они с Есениным попали в засаду, устроенную чекистами, и ночевали на Лубянке. По описанию участника засады Самсонова, квартира Шатовой находилась на самом верхнем этаже указанного дома, на отдельной лестничной площадке, и тремя своими стенами выходила во двор. Попасть в нее можно было, назвав пароль. Сюда из Туркестана лихие молодцы — «Левка-инженер» и «Почем-соль» — привозили кишмиш, муку и урюк. Квартиру посещали всякие темные личности: дельцы черной биржи и даже шпионы. Чекисты пасли эту квартиру. Когда ее обитатели были арестованы, то чекисты их сфотографировали в тюремном дворе. В десятом номере «Огонька» за 1929 год есть эта фотография. Есенин на ней в шляпе и довольно грустный. Поскольку квартира Шатовой была «веселой», а ее хозяйку звали Зоей, то посчитали, что она и была прообразом булгаковской «Зойкиной квартиры».

Зоя Петровна Шатова помогала в организации кафе имажинистам, анархистам, сама в середине двадцатых годов открыла кооперативную столовую «Красный быт» на Пречистенке. Поскольку она членами кооператива оформила нанятых рабочих, кооператив ее признали «лжекооперативом» и столовую закрыли. Тем и кончилась ее предпринимательская деятельность.

Источник: Г. В. Андреевский Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху. 1920-30 годы. М.: «Молодая гвардия», 2008 г..

Источник

LiveInternetLiveInternet

—Метки

—Рубрики

—Цитатник

Первоначально кажется, что это крыса царапае.

—Поиск по дневнику

—Друзья

—Постоянные читатели

—Сообщества

—Статистика

Стойло Пегаса (рассказ о поэтическом кафе начала 20 века)

Где то здесь.

Задумал кафе Есенин. Проснулась в нем никогда не спавшая крестьянская жилка; ведь кафе не только арена для стихов, это еще и прибыль. Теперь дело оставалось за малым: получить разрешение у Луначарского, а для этого нужно было придумать базу.

Тогда Есениным и была придумана «Ассоциация вольнодумцев». Так что никто Есенина в имажинизм «как в кабак» не затягивал. Тут В.Ходасевич преувеличил.

Вот что вспоминает Матвей Ройзман (сентябрь 1919 года):

НАЧАЛО

Мариенгоф, Есенин, Кусиков, Шершеневич, 1919

В уставе «вольнодумцев» ставились цели и задачи Ассоциации. Они заключались в том, что это ничто иное как «культурно-просветительное учреждение, ставящее себе целью духовное и экономическое объединение свободных мыслителей и художников, творящих в духе мировой революции. Свою цель Ассоциация Вольнодумцев полагает в пропаганде и самом широком распространении творческих идей революционной мысли и революционного искусства человечества путем устного и печатного слова».

На Луначарского, в частности, и революционное правительство вообще, должно было произвести впечатление то, что «из членов Ассоциации должны выходить борцы за идеи истинного революционного творчества во всех областях революционной мысли и революционного искусства».

Далее в уставе было прописано, что «Ассоциация

имеет образцовую студию-редакцию с библиотекой-читальней, имеет свое помещение, столовую. «

Впоследствии устав еще подписали М. Герасимов, А. Силин, Колобов, Марк Кривицкий.

24 октября 1919 года под этим уставом стояло:

«Подобные общества в Советской России в утверждении не нуждаются. Во всяком случае, целям Ассоциации я сочувствую и отдельную печать разрешаю иметь.

Народный комиссар по просвещению: А. Луначарский».

20 февраля 1920 года состоялось первое заседание Ассоциации, на котором Есенин был избран председателем. Под столовой в уставе как раз и подразумевалось поэтическое кафе. Имажинистам досталось бывшее кафе «Бом» на Тверской, между Большим и Малым Гнездниковскими переулками. Это было кафе клоуна Бома из дуэта Радунский-Станевский Бим и Бом. Радунский был директором цирка Соломонского, а рыжий Станевский держал кафе. От «Бома» осталась мебель и утварь, а за оформление взялся небезызвестный Жорж Якулов.

Скорее всего было это кафе «Бом» в доме Гурьева. Он как раз стоял на углу с Малым Гнездниковским.

«Стойло Пегаса» было совсем не похоже на «Питтореск». В конце концов это было имажинистское кафе, где царили имажинисты, и поэтому именно имажинисты должны были его украшать. Поэтому стены Якулов с учениками покрыли ультрамариновой краской, а на ней желтыми красками были выведены портреты самих имажинистов и их стихи.

Между двух зеркал было намечено контурами лицо Есенина с золотистым пухом волос, а под ним выведено:

Срежет мудрый садовник — осень
Головы моей желтый лист.

Слева от зеркала были изображены нагие женщины с глазом в середине живота, а под этим рисунком шли есенинские строки:

Посмотрите: у женщин третий
Вылупляется глаз из пупа.

Справа от другого зеркала глядел человек в цилиндре, в котором можно было признать Мариенгофа, ударяющего кулаком в желтый круг. Этот рисунок поясняли его стихи:

В солнце кулаком бац,
А вы там,- каждый собачьей шерсти блоха,
Ползаете, собираете осколки
Разбитой клизмы.

В углу можно было разглядеть, пожалуй, наиболее удачный портрет Шершеневича и намеченный пунктиром забор, где было написано:

И похабную надпись заборную
Обращаю в священный псалом.

Через год наверху стены, над эстрадой крупными белыми буквами были выведены стихи Есенина:

Плюйся, ветер, охапками листьев,
Я такой же, как ты, хулиган!

– Спину немного прямее, – попросил художник, – левую руку откиньте влево, а правую держите свободно. Больше от вас ничего не требуется, кроме некоторой неподвижности. Смотреть можете прямо, сквозь эти окна вдаль.

– Это будет портрет не в полном смысле этого слова, – сказал Якулов, – это, собственно, художественная фотография. Древние мастера – я говорю о Леонардо – обращали внимание на внутренний мир человека. Рисуя одного, художник видит перед собой двух: явного и скрытого. Подлинный художник должен быть ясновидцем».

Для вывески Якулов нарисовал «скачущего «Пегаса» и вывел название буквами, которые как бы летели за ним». Уж в чем в чем, а в лошадях Якулов толк знал.

– Революция необходима народам, но художникам она необходима вдвойне, – проговорил Якулов. – До революции мы были скованы уставами и устоями, теперь и краски наши, кроме специфического запаха, приобрели запах свободы, это запах тающего снега и еще не распустившихся цветов. Да, краски и запахи связаны прочно, хотя никто не видит тех вервий, которые их скрепляют.

Мебель в кафе не меняли, однако в левом углу, наискось от входной двери, организовали «ложу имажинистов», роль ложи исполнял угловой диван, или два сдвинутых углом дивана. Ложу от зала отделял огромный стол и ряд стульев. Напротив двери возвышалась небольшая этрада, а в ложе сидели обычно Мариенгоф, Есенин, Шершеневич.

Кафе получилось эффектным и красочным. Однако среди поэтов и интеллигенции оно пользовалось не очень хорошей репутацией. Имажинистов подводил вкус, точнее его отсутствие.

Реварсавр собственной персоной

Частенько в «Стойле Пегаса» организовывались диспуты.

Мейерхольд обосновался тогда на Триумфальной площади в бывшем театре «Буф», где теперь Филармония.

Тем не менее в истории кафе существует одно событие, о котором предпочли забыть участники и неохотно помнят современники. Событие это ложкой дегтя падает в ведро с медом всей истории имажинизма, и без того переполненного скандалами и склоками.

Скандальный вечер «памяти» Блока состоялся 28 августа 1921 года, вскоре после смерти поэта. О нем сохранилось очень мало сведений, но все сходятся на том, что участники вечера выступили со «Словом о дохлом поэте». Кто именно это был: Шершеневич, Мариенгоф, Бобров и Аксенов.

Похороны Блока

Получилось некрасиво, более того недостойно. Владимир Пяст опубликовал после статью «Кунсткамера», возмущаясь этим вечером: «Имена участников этого паскудства я не предам печати на сей раз; достаточно знаменит за всех них Герострат, в психологии коего дал себе сладострастный труд копаться один, крепко теперь, по счастью, забытый, русский стихотворец».

Есенина среди участников вечера не называют, но я сомневаюсь, что вечер делался без его ведома, все таки председатель Ассоциации. Однако помнят только, что он сидел в «Стойле Пегаса» «в уголке и плакал» или помнят еще, как он метался по Москве, забегая в поэтические клубы и кричал: «Это вы, пролетарские поэты, виновны в смерти Блока!»

Д. А. Самсонов даже вспомнил, что это именно он рассказал Есенину о вечере.

Но сразу порвать как-то не получилось. 12 сентября 1921 (меньше чем через месяц после вечера) вышел Манифест за подписью Есенина и Мариенгофа, в котором, в частности, говорилось: «Поэтому первыми нашими врагами в отечестве являются доморощенные Верлены (Брюсов, Белый, Блок и др.), Маринетти (Хлебников, Крученых, Маяковский), Верхарнята (пролетарские поэты — имя им легион).
Мы — буйные зачинатели эпохи Российской поэтической независимости. Только с нами Русское искусство вступает впервые в сознательный возраст».

А уже весной 1922 года Есенин всячески от этой истории открещивался.

— Разве можно относиться к памяти Блока без благоговения? Я, Есенин, так отношусь к ней, с благоговением.
— Мне мои товарищи были раньше дороги. Но тогда, когда они осмелились после смерти Блока объявить скандальный вечер его памяти, я с ними разошелся.
— Да, я не участвовал в этом вечере и сказал им, моим бывшим друзьям: «Стыдно!» Имажинизм ими был опозорен, мне стыдно было носить одинаковую с ними кличку, я отошел от имажинизма.
— Как можно осмелиться поднять руку на Блока, на лучшего русского поэта за последние сто лет!

Есенину простили и это, как прощали еще многое и многое. История забылась, благо телевидения и твиттера тогда не было.

«Стойло Пегаса» не было прибыльным кафе. А. Г. Назарова вспоминала в 1926 г.: «. Есенин жил исключительно на деньги из „Стойла“, а там давали редко и мало». Среди поэтов-пайщиков кафе частенько возникали споры и обиды при дележе доходов от кафе и от журналов. То на Мариенгофа жаловались, что имаженизмом заправляет «его теща», которая тянет из него деньги, то оказывалось что Есенин сильно задолжал «Стойлу Пегаса», потому что кормились там за его счет «не только его сёстры, но и многие его приятели и знакомые (А. Кожебаткин, Н. Клюев, И. Приблудный, Е. Устинова, Г. Бениславская и др.). Так, например, сохранилась расписка от 30 августа 1923 г.: «В счет Есенина. Взято котлету на 175 руб. Иван Приблудный. P. S. И стакан [кофе] чаю. 35 руб.». Назарова вспоминает: » Я хорошо помню это стадо, врывавшееся на Никитскую часов около 2-х — 3-х дня и тянувшее „Сергея“ обедать. Все гуртом шли обедать в „Стойло“. Просили пива, потом вино. Каждый заказывал, что хотел, и счет Е в один вечер вырастал до того, что надо было неделю не брать денег, чтоб погасить его. Напоив С. Е., наевшись сами, они, более крепкие и здоровые, оставляли невменяемого С. А. где попало и уходили от него»

Есенин рассорился с Мариенгофом: «Я открывал Ассоциацию не для этих жуликов».
А 26 апреля 1924 г. писал Бениславской: «С деньгами положение такое: „Стойло“ прогорело, продается с торгов, денег нам так и не дали. » — и 28 апреля: «„Стойло“, к моей неописуемой радости, закрыто».

В защиту Мариенгофа могу сказать, что человеком он был честным и достойным. В своем письме известный драматург Александр Крон, сам человек безукоризненной честности, писал:

«В моей памяти Мариенгоф остался человеком редкой доброты, щепетильно порядочным в отношениях с товарищами, влюбленным в литературу, и, несмотря на то, что к нему часто бывали несправедливы, очень скромным и незлобивым».

Сейчас кафе «Стойло Пегаса» искать бесполезно. Оно погребено под обломками старой Тверской улицы.

Поднял твою лиру,
Тронул твои струны,
Моего далёкого,
Моего Сергуна.

Та ль повадка стройная?
Так ли я? Похоже ли?
Ах, какие струны
Были у Серёжи!

В вашу честь, хорошие,
(Не было чудесней!)
На мотив Серёжи я
Складываю песни.

1940-е, Анатолий Мариенгоф (я немножко сократила, целиком тут Голгофа Мариенгофа

отсюда

Метки: есенин сергей александрович поэт москва кафе

Процитировано 6 раз
Понравилось: 7 пользователям

Источник