в каком городе нашли слово о полку игореве
СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ
« Слово о полку Игореве» — бессмертное произведение древнерусской литературы, великая трагическая поэма о судьбах Русской земли, создание которой многие ученые предположительно относят к 1185 г.
Открытие « Слова о полку Игореве»
Список « Слова» был обнаружен среди рукописей Спасского монастыря в Ярославле, что не выглядит случайностью. В Ярославском крае создавалась богатейшая книжная культура, здесь поддерживались традиции книгописания. Новые разыскания позволяют сделать выводы о существовании местной ярославской книгописной школы ХIII — XVI вв., о тесном взаимодействии рукописной и литературной традиции, особого феномена ярославской книжности, расцвет которой приходится на XVII — первую пол. XVIII в.
К 3-й четверти XVIII в. среди образованных слоев общества усилился интерес к изучению исторического прошлого России. Честь открытия « Слова о полку Игореве» принадлежит любителю и собирателю русских древностей, графу Алексею Ивановичу Мусину-Пушкину, связанному родовыми корнями с Ярославским краем. А. И. Мусин-Пушкин являлся обер-прокурором Синода, членом Российской Академии, археологом и собирателем древностей, имевшим поместья в Ярославской губернии. В конце 1780-х — нач. 1790-х гг. он приобрел, возможно, у б. архимандрита Иоиля Быковского, настоятеля упраздненного по указу Екатерины II Спасского монастыря, рукописный сборник. Сборник состоял из древнерусских произведений светского содержания. Подлинный текст был списком « Слова о полку Игореве, Игоря сына Святославля, внука Олгова», судя по некоторым данным, переписанным в XVI в. на северо-западе Руси, вероятно, в Пскове или Новгороде. Таким орвзом, «Слова о полку Игореве» сохранилось в одном списке.
1-е упоминание о находке сделал в 1792 г. в статье « Нечто о врожденном свойстве дум российских» в журнале « Зритель» ( февраль 1792 г.). Еще при жизни Екатерины II, до конца 1796 г., А. И. Мусин-Пушкин сделал для императрицы копию с древнерусского текста « Слова» и сопроводил текст переводом на русский язык. Это был 1-й перевод « Слова о полку Игореве». Находка стала известна широкому кругу лиц. Екатерининский список, кроме переписанного текста « Слова», заключал в себе перевод, примечания и короткую справку. В XVIII в. были сделаны также несколько других переводов. До нашего времени дошли три списка с переводами « Слова о полку Игореве» XVIII в., в основе которых лежал перевод Мусина-Пушкина.
В нач. 1797 г. во 2-м издании своей поэмы « Владимир», в примечании к 16-й песне поэмы, упомянул « Слово о полку Игореве» и посвятил Бояну ( в его транскрипции — Баяну) из «Слова» лирическое отступление, тем самым известив читателей о редчайшей находке. Это 1-я поэтическая реминисценция из «Слова» в русской литературе. «О древних лет певец, полночный Оссиян! / В развалинах веков погребшийся Баян! / Тебя нам возвестил незнаемый Писатель, / Когда он был твоих напевов подражатель. / Так Игорева песнь изображает нам, / Что душу подавал Гомер твоим стихам; / В них слышны, кажется мне, напевы соловьины, / Отважный львиный ход, парения орлины». Херасков сравнивал « Слово о полку Игореве» с песнями легендарного шотландского барда Оссиана, с поэмами Гомера. В октябрьском выпуске французского журнала « Sресtаtеuг du Nord» за 1797 г., который издавали французские эмигранты в Гамбурге, опубликовал сообщение о находке « Песни воинов Игоревых», которую можно сравнить с лучшими Оссиановыми поэмами».
Полемика вокруг « Слова о полку Игореве»
В 1-м издании было допущено немало ошибок, поэтому обретение рукописи, сама находка « Слова» и его дальнейшее движение к публике вызвали множество скептических вопросов. В 1813 г. археограф в письме задал А. И. Мусину-Пушкину ряд вопросов. Мусина-Пушкина на это обращение — важный документ по истории открытия и издания « Слова». Он не полон и не ясен. В 1824 г. Калайдович так излагал содержание переписки:
Раздавались голоса скептиков. и О. Сенковский заявляли, что в нашей древней литературе нет ни одного произведения, которое по художественному уровню приближалось бы к «Слову о полку Игореве». Язык « Слова» не находит, заявляли они, себе соответствий в языке других памятников письменности. Когда выяснилось, что песни легендарного воина и певца кельтов Оссиана сочинены Дж. Макферсоном в сер. XVIII в., тень этой литературной мистификации легла на «Слово». Оно, по мнению скептиков, было создано в конце XVIII в. Мусиным-Пушкиным или даже Карамзиным.
В 1813 г. была найдена приписка на Псковском апостоле 1307 г., которая являла следы влияния « Слова о полку Игореве». В приписке говорилось о распрях московского князя Юрия Даниловича и Михаила Тверского в начале XIV в.: «При сих князях сеяшется и ростяше усобицами, гывяше жизнь наша, в князех которы, и веци скоротишася человеком» ( ср. в «Слове»: «Тогда при Олзе Гориславличи сеяшотся и ростяшеть усобицами…»). В 1830-е гг. М. Максимович установил связь « Слова» с народной украинской поэзией. Наконец, в 1852 г. была найдена « Задонщина», в тексте которой обнаруживаются прямые заимствования из «Слова о полку Игореве». Эти факты свидетельствовали о подлинности « Слова».
Содержание « Слова о полку Игореве»
« Слово о полку Игореве» не было понято ни его первыми издателями, ни их современниками даже в самом общем содержании. Литературная среда конца XVIII — нач. XIX в. стремилась обнаружить в «Слове» по преимуществу соответствия своим предромантическим вкусам. В «Слове» слышали только эпическую тональность, искали оссианизм, сведения о древних народных « бардах», «Словом» гордились как произведением, свидетельствующим о существовании древней поэтической культуры на Руси. Восторженное отношение вызывало упоминание в «Слове о полку Игореве» Бояна, в котором современники видели прежде всего певца типа шотландских бардов; увлекались языческой стороной древнего памятника, картиной древнерусского Олимпа с языческими божествами. Постепенно « Слово» оказалось окружено широкой исторической перспективой. Получили верное истолкование его политические идеи, его смысл. Объяснились многие явления языка, казавшиеся непонятными в конце XVIII — нач. XIX в. В конце XIX — нач. XX в. исследователи уясняли « темные места» памятника, его ритмический строй, композиционные особенности, устанавливали связи с западноевропейским средневековым эпосом.
В советскую эпоху « Слово» рассматривается как произведение героического характера, как монументально-исторический памятник, воспевающий доблестные подвиги князя Игоря, его патриотизм ( «на землю половецкую, за землю Русскую!») Но «Слово» — не гимн победе, а рассказ о поражении; не героическая эпопея, а песнь о крахе. Героическое — в далеком прошлом; в настоящем — тьма, печаль, туга, боль. Автор « Слова» резко отделяет себя от Бояна. Нельзя « старыми словесами» рассказывать о горечи поражения. Боян был соловьем именно старого времени, его гусли « сами князьям славу рокотали». Автор « Слова» зачинает иную песнь — не во славу князьям, а в проникновение горшего опыта, овеянного слезами и плачами.
Автор « Слова о полку Игореве» не моралист. И «Слово» — не поучение. Святослав, узнав о своевольном походе, поражении и пленении Игоря, восклицает: «Что же вы сотворили с моей серебряной сединой?!» Игорь возвращается из плена. И река Донец укоряет его: «Разве не мало тебе славы?» «Девицы поют на Дунае, звенит слава в Киеве». Сколько скрытой горечи в этих последних строчках! «А Игорева храброго полку уже не воскресить». «Князьям слава, а дружине — аминь», — одна из последних версий перевода финала…
По-разному оценивается место христианских и языческих элементов в «Слове о полку Игореве». Указывается, в частности, что это религиозная поэма покаяния. Автор « Слова» говорит, что история не односмысленна, неоднозначна. «Слово» ведет читателя к мысли о трагических законах истории и о путях личности к отрезвлению и самоочищению.
Нашли ошибку или опечатку? Выделите текст и кликните по значку, чтобы сообщить редактору.
Детектив про «Слово о полку Игореве»
Как граф Мусин-Пушкин из лучших побуждений незаконно присвоил оригинал древнерусского шедевра и как петербургский филолог вывел его на чистую воду
Происхождение «Слова о полку Игореве» всегда было окутано тайной. Считается, что рукопись погибла в московском пожаре 1812 года, спустя 12 лет после публикации графом Алексеем Мусиным-Пушкиным. Исчезновение оригинала дало скептикам — сторонникам версии о поддельности «Слова» — основания утверждать, что его никогда и не существовало. Происхождение текста не вызывало вопросов также лишь до определенного времени, рассказывает филолог-древник Александр Бобров:
«Сам граф утверждал, что получил манускрипт от частного лица, бывшего архимандрита Спасо-Ярославского монастыря Иоиля Быковского. Следуя этой версии, исследователи обнаружили в описях ярославской обители упоминания хронографа Хронограф — произведение древней письменности, содержащее обзор всеобщей истории с древнейших времен. Жанр сложился в Византии; на Руси хронографы дополнялись сведениями по отечественной истории. большого формата („в лист“), а именно такой была основная часть рукописи по свидетельству очевидцев, причем в одной описи имелась помета „отдан“, а в другой — „уничтожен за ветхостью и согнитием“. Во все учебники вошла версия о Спасо-Ярославском происхождении рукописи, а в самом монастыре был создан прекрасный музей „Слова о полку Игореве“. В начале 1990-х годов обнаружилось, что именно этот хронограф никуда не исчез, а находится в фондах Ярославского музея-заповедника, причем никаких прибавлений, в том числе и „Слова“, в нем нет. Версия Мусина-Пушкина, таким образом, лишилась документального подтверждения».
Таким образом, появление «Слова» оказалось не менее таинственным, чем его исчезновение, и скептики получили новый аргумент. История происхождения текста оставалась неполной до 2014 года, когда Александр Бобров опубликовал свое исследование на эту тему. По его версии, рукопись происходила из Кирилло-Белозерского монастыря, а Мусин-Пушкин скрывал это, потому что получил оригинал «Слова» незаконно.
«Монастырское имущество являлось государственным, казенным, поэтому Мусин-Пушкин, безусловно, нарушил и юридические, и моральные нормы. Но все-таки, на мой взгляд, слово „украл“ слишком резкое. В его действиях не было корысти. Он, следуя идеям Просвещения, хотел познакомить читающую публику с неведомым шедевром, поэтому я бы предпочел использовать более нейтральное слово „присвоил“».
Мусин-Пушкин получил доступ к монастырским архивам в 1791 году: в конце июля он был назначен обер-прокурором Святейшего синода, а через две недели было опубликовано повеление Екатерины II о сборе летописных и иных источников по русской истории. «Всем епархиальным архиереям и монастырским настоятелям» было предписано присылать их, «ежели где еще найдутся, в Святейший синод».
«Когда граф был уволен с должности обер-прокурора Синода, ему был предъявлен реестр пропавших рукописей, бывших в его распоряжении. Алексей Иванович утверждал, что передал эти рукописные книги уже скончавшейся к тому времени Екатерине II, но ни во дворце, ни где бы то ни было еще манускрипты не обнаружились.
Судя по всему, девять рукописей граф, бывший сам страстным коллекционером, присвоил, воспользовавшись своим служебным положением. Одна из этих девяти книг подозрительно напоминала сборник со „Словом“ — „Хронограф в лист“. В архивах удалось обнаружить более ранние реестры, передаточные описи, по которым ясно прослеживается вся траектория этой рукописи. В 1766 году она хранилась в Кирилло-Белозерском монастыре. Осенью 1791 года, согласно повелению Екатерины, ее вместе с другими рукописями, „до российской истории относящимся“, присылают к епархиальному архиерею Гавриилу Петрову, а в декабре того же года пересылают в Синод к Мусину-Пушкину. Здесь ее следы и теряются».
Хронограф из Кирилло-Белозерского собрания по составу предельно напоминает ту рукописную книгу, в которой Мусин-Пушкин нашел «Слово о полку Игореве».
«В передаточных описях 1791 года прямо говорится о наличии у Кирилло-Белозерского хронографа прибавлений — „баснословных повестей“, а именно этим термином Н. М. Карамзин называет те произведения, которые окружали „Слово“ в Мусин-Пушкинском сборнике — „Повесть об Акире Премудром“, „Сказание об Индийском царстве“ и, вероятно, „Девгениево деяние“. Кроме того, Карамзин еще в 1801 году указал на происхождение рукописи со „Словом“ „из одной монастырской архивы“, а не от частного лица. Пусть не со стопроцентной, но с 95-процентной уверенностью можно считать, что „Слово о полку Игореве“ находилось именно в этой рукописи, то есть происходило из библиотеки Кирилло-Белозерского монастыря».
Установление происхождения манускрипта со «Словом о полку Игореве» стало еще одним аргументом в пользу подлинности древнерусского шедевра. Можно с уверенностью сказать, что рукопись «Слова» хранилась в Кирилло-Белозерском монастыре и в XV веке, когда там на ее основе создавалась краткая (видимо, первоначальная) версия «Задонщины», и в XVIII веке. Тайна, в атмосфере которой «Слово» было явлено публике, объясняется тем, что Мусин-Пушкин пытался напустить туман на истинные — детективные — обстоятельства ее появления.
«Важно, что совершенно аналогичной была судьба знаменитой пергаменной Лаврентьевской летописи в списке 1377 года. Мы теперь точно знаем, что в 1765 году она хранилась в Новгородском Софийском соборе под номером 38, с нее сняли копию студенты Новгородской духовной семинарии. Между тем Мусин-Пушкин утверждал, что купил ее у наследников частного лица, — Крекшина, умершего в 1763 году. Библиотекой Софийского собора ведал тот же митрополит новгородский и санкт-петербургский Гавриил Петров, который передавал рукописи из Кирилло-Белозерского монастыря в Синод, поэтому ясно, что обе книги, и хронограф, и летопись, попали к Мусину-Пушкину при участии этого архиерея. Лаврентьевскую летопись около 1805 года Мусин-Пушкин подарил императору Александру I, а тот, в свою очередь, передал ее в Отдел рукописей Публичной библиотеки, благодаря чему она сохранилась до наших дней. Если бы Лаврентьевская летопись сгорела с собранием графа, скептики, конечно, считали бы подделкой „Поучение Владимира Мономаха“, которое известно только по этому списку».
Присвоив рукопись, Мусин-Пушкин подарил читателям шедевр. Осталось ответить на вопрос, было ли присвоение до конца оправданным?
«Безусловно, монахи Кирилло-Белозерского монастыря не смогли бы оценить значение „Слова о полку Игореве“ и подготовить его издание. Мусин-Пушкин полагал, что спасает рукопись от возможной гибели, улучшает условия ее хранения и доступность для изучения. Но ирония судьбы заключается в том, что сгорела Москва, а в дальней обители на Русском Севере библиотека сохранилась почти полностью».
История рукописи «Слово о полку Игореве»
Сведения о том, как, когда и где была обнаружена рукопись «Слово о полку Игореве», представляют интерес не только с точки зрения историографии «Слова». Неизменно стоит вопрос и подлинности «Слова о полку Игореве». Ранее всех это прекрасно понял К. Ф. Калайдович, страстно пытавшийся в 1813 г. собрать все сведения о рукописи «Слова» от людей, видевших эту рукопись.
История рукописи «Слово о полку Игореве» является одним из самых важных аргументов скептиков, пытающихся доказать, что «Слово» — подделка XVIII в. Прежде всего основанием для скептического отношения к рукописи «Слова» служит то обстоятельство, что рукопись эта сохранилась лишь в единственном экземпляре, да и тот погиб.
В истории мировой культуры можно назвать далеко не один случай, когда по тем или иным причинам гибли в составе больших библиотек и рукописных собраний единственные в своем роде рукописи. Гибель всего рукописного собрания А. И. Мусина-Пушкина в московском пожаре 1812 г. расценивалась современниками как непоправимое бедствие в истории русской культуры. «Радуюсь, что Синодальная библиотека цела и не перестаю тужить о пушкинской. История наша лишилась сокровища», — писал Н. М. Карамзин А. Ф. Малиновскому в письме от 17 февраля 1813 г. Именно в библиотеке Мусина-Пушкина и находилась рукопись «Слово о полку Игореве»
Еще больше сомнений и недоразумений вызывают сами обстоятельства приобретения Мусиным-Пушкиным рукописи «Слова», хранение этой рукописи в его собрании, первоначальная работа над ней ее владельца.
Д. С. Лихачев в очерке, посвященном истории рукописи «Слово о полку Игореве», рассмотрев существующие в настоящее время сведения об обстоятельствах приобретения А. И. Мусиным-Пушкиным рукописи «Слова», приходит к заключению, что «остается далеко не ясным, когда точно и у кого приобрел А. И. Мусин-Пушкин свой знаменитый сборник. Но как бы ни были для нас неясны те пути, которыми А. И. Мусин-Пушкин составил свое знаменитое собрание, именно эта подозрительность вселяет в нас уверенность в его подлинности».
До настоящего времени каких-либо новых документов, непосредственно связанных с историей рукописи «Слово о полку Игореве», обнаружено не было и внести уточнения или дополнения в этот вопрос мы можем лишь на основе старых фактов.
Можем ли мы считать случайным то обстоятельство, что рукопись «Слова о полку Игореве» оказалась в собрании рукописей А. И. Мусина-Пушкина и что он обратил внимание на это произведение, обнаружив его в составе довольно-таки большого сборника? Думается, что нет.
Из приведенного выше отрывка из письма Н. М. Карамзина А. Ф. Малиновскому видно, что Карамзин счел возможным поставить собрание Мусина-Пушкина рядом с Синодальным собранием рукописей. По словам того же Карамзина, рукописи из собрания Мусина-Пушкина «не только прочесть, но ниже пересмотреть в короткое время невозможно». И. Н. Болтин так писал об этом собрании рукописей уже в 1792 г.: «…будучи крайний древностей наших любитель (Мусин-Пушкин, — Л. Д.), великим трудом и иждивением, а больше по счастию, по пословице: на ловца и зверь бежит, собрал много книг весьма редких и достойных уважения от знающих в таких вещах цену; невозбранно я по дружбе его ко мне оными пользуюсь, но не имел еще время не только всех их прочесть, ниже пересмотреть.
Не вызывает никакого недоумения и то обстоятельство, что среди многочисленных рукописей своего собрания, в составе большого рукописного сборника Мусин-Пушкин обнаружил «Слово». По всей видимости, издавать целиком большие памятники он не решался, а выискивал в имеющихся у него рукописных сборниках наиболее интересные тексты.
Где же и каким путем была приобретена А. И. Мусиным-Пушкиным рукопись «Слова о полку Игореве»?
На вопрос К. Ф. Калайдовича, спрашивавшего А. И. Мусина-Пушкина про рукопись «Слова», «где найдена», Мусин-Пушкин 31 декабря 1813 г. ответил: «До обращения Спасо-Ярославского монастыря в Архиерейский дом управлял оным архимандрит Иоиль, муж с просвещением и любитель словесности; по уничтожении штата остался он в том монастыре на обещании до смерти своей. В последние годы находился он в недостатке, а по тому случаю комиссионер мой купил у него все русские книги, в числе коих в одной под № 323-м, под названием Хронограф, в конце найдено „Слово о полку Игореве“».
В 1887 г. Е. В. Барсов высказал сомнение в правдивости этих сведений А. И. Мусина-Пушкина. Барсов считал, что слова Мусина-Пушкина о том, что Иоиль «был муж с просвещением и любитель словесности» не соответствуют действительности и Иоиль не мог иметь никакой собственной библиотеки. В лучшем случае или Иоиль, или комиссионер Мусина-Пушкина, считает Е. В. Барсов, могли назвать рукопись со «Словом» частной собственностью Иоиля, хотя на самом деле рукопись принадлежала монастырской библиотеке. Но вероятнее всего, предполагает Е. В. Барсов, А. И. Мусин-Пушкин и сам прекрасно знал, что Хронограф с текстом «Слова» происходит из монастырской библиотеки и «речь о необыкновенном просвещении этого мужа (Иоиля, — Л. Д.) заведена (Мусиным-Пушкиным, — Л. Д.) лишь для отвода глаз, во избежание нарекания, что обер-прокурор св. Синода обирает монастырские библиотеки».
Как показали разыскания В. В. Данилова, В. В. Лукьянова, Ф. Я. Приймы, мнение Е. В. Барсова об Иоиле было совершенно ошибочным. На основе материалов, обнаруженных В. В. Даниловым, В. В. Лукьяновым и Ф. Я. Приймой, становится очевидным, что Иоиль был весьма образованным для своего времени человеком и Мусин-Пушкин имел все основания назвать его «любителем словесности». Ф. Я. Прийма обнаружил в Рукописном отделе Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина рукопись «Оды, разговоры, надписи, канты и прочих родов на разные случаи некоторые российские стихотворения, сочиненные и говоренные в разные времена в Ярославле» (собр. А. А. Титова, охр. № 694), в которой имеются оды, написанные студентами ярославской семинарии и посвященные ректору этой семинарии Иоилю. Из этих од видно, что студенты характеризовали Иоиля, как «любителя наук и мудрости», «отца муз», «покровителя учащихся».
Бесспорность того факта, что Иоиль действительно был «муж с просвещением и любитель словесности», дала возможность Ф. Я. Прийме высказать предположение, что Иоилю была известна рукопись со «Словом о полку Игореве», что первым, кто открыл «Слово», был он сам и от него об этом произведении древнерусской литературы узнали и Мусин-Пушкин и лица, сообщившие о «Слове о полку Игореве» задолго до выхода в свет первого издания памятника.
Как известно, кроме перевода «Слова» на современный русский язык в первом издании, до нас дошли более ранние переводы «Слова» на современный русский язык: перевод в бумагах Екатерины, перевод в бумагах А. Ф. Малиновского и перевод в трех списках XVIII в. — список ГПБ, F.XV.50, список из архива Воронцова (ЛОИИ, оп. 2, № 87) и список из архива Белосельских-Белозерских (издан Л. К. Ильинским в 1920 г.). Переводы в бумагах Екатерины и бумагах А. Ф. Малиновского никакого заглавия не имеют. Перевод, дошедший до нас в трех списках, имеет заглавие «Песнь полку Игореву».
Именно так названо это произведение и у Хераскова, и у Карамзина. Просвещенность Иоиля, его любовь к литературе и интерес к древней русской истории, наконец, то обстоятельство, что Иоиль в какой-то степени был связан с издательской деятельностью, — все говорит о том, что если бы Иоилю было известно «Слово о полку Игореве», то он или сам бы предпринял издание этого памятника, или сообщил бы о своей находке в печати. Таким образом, все, что мы знаем об Иоиле, свидетельствует о том, что «Слово о полку Игореве» не было ему известно.
Думается также, что Мусин-Пушкин совершенно не был вынужден давать Калайдовичу правдивые сведения о рукописи «Слова». Для предположения же, что Мусин-Пушкин вполне мог сообщить К. Ф. Калайдовичу явно ложные сведения о рукописи «Слова», у нас имеются весьма веские основания.
В 1791 г. А. И. Мусин-Пушкин был назначен обер-прокурором святейшего Синода. В этом же году, как сообщает он сам,18 11 августа Екатериной II был издан указ, по которому Синоду разрешалось собрать и изъять из монастырских архивов и библиотек рукописи, представляющие интерес для русской истории. Как любитель и коллекционер древностей этим делом непосредственно занялся обер-прокурор Синода А. И. Мусин-Пушкин (по всей видимости, и самый указ Екатерины был сделан по просьбе Мусина-Пушкина).
О том, что Мусин-Пушкин купил рукопись «Слово о полку Игореве» у Иоиля, мы знаем только со слов самого Мусина-Пушкина, другие источники ничего об этом не сообщают. Вместе с тем есть ряд высказываний, которые дают основание утверждать, что и рукопись «Слова» попала к Мусину-Пушкину из какого-то монастырского собрания.
В 1833 г. в обзоре «Русская литература», напечатанном в апрельской книжке «Московского телеграфа», Н. Полевой, говоря о цитате из «Слова» в Апостоле 1307 г. игумена Зосимы, пишет: «Митрополит Евгений полагает, что из сего последнего (Пантелеймоновского монастыря во Пскове, в бору, при устье реки Черехи, — Л. Д.) взят Апостол, надписанный Зосимою (Ист. княж. Псковского, ч. III, 117). Не отсюда ли достался и графу А. И. Мусину-Пушкину сборник, в котором нашел он „Слово о полку Игоревом“?» Как видим, это лишь собственное предположение Н. Полевого. Но для нас оно ценно тем, что Полевой, знавший, без сомнения, рассказ Мусина-Пушкина о покупке им рукописи «Слова» у Иоиля, тем на менее считал возможным предполагать, что рукопись со «Словом» попала к Мусину-Пушкину из монастыря.
На экземпляре первого издания «Слова о полку Игореве», принадлежавшем в свое время Евгению Болховитинову, рукой владельца сделана такая запись: «Он (Мусин-Пушкин, — Л. Д.) купил ее (рукопись «Слова», — Л. Д.) в числе многих старых книг и бумаг у Ивана Глазунова, все за 500 р., а Глазунов после какого-то старичка за 200 р.». Разумеется, это не выдумка Болховитинова, а слышанный им рассказ либо от самого Мусина-Пушкина, либо от Н. Н. Бантыша-Каменского, с которым Евгений Болховитинов находился в очень близких отношениях. Версия, сообщаемая Болховитиновым, является не чем иным, как вариантом распространяемой самим же Мусиным-Пушкиным легенды о необычайной покупке большого числа рукописей в 1791 г.
Почему же понадобилось А. И. Мусину-Пушкину сообщать К. Ф. Калайдовичу, что рукопись «Слова о полку Игореве» была им куплена у Иоиля?
История с Лаврентьевской летописью свидетельствует о том, что А. И. Мусин-Пушкин, желая скрыть тот факт, что он присваивал себе рукописи, присылаемые в Синод из монастырских библиотек, говорил, что для своего собрания он приобретал рукописи у книгопродавцов и частных лиц. После гибели всего мусин-пушкинского собрания в московском пожаре 1812 года владелец собрания должен был чувствовать и свою собственную вину в этом несчастии и особенно по отношению к тем рукописям, которые, как удачно выразился К. Ф. Калайдович, он «незаконно стяжал», т. е. к тем рукописям, которые были получены Синодом и присвоены его обер-прокурором. Именно после 1812 г. он пишет, что основная, самая ценная часть его собрания, в том числе и Лаврентьевская летопись, была случайно приобретена им у книгопродавца в 1791 г. Чтобы оправдать себя в глазах общества.
М. Н. Сперанский считал, что выход первого издания «Слова» через пять лет после открытия рукописи «Слова» (он относил время находки рукописи к 1795 г.) объясняется недостаточными познаниями А. И. Мусина-Пушкина в древнерусском языке. Перевод «Слова» на современный русский язык делался Мусиным-Пушкиным из-за этого очень медленно, ему приходилось постоянно обращаться за советами и помощью к более сведущим людям, и, в конце концов, он вынужден был привлечь к изданию Н. Н. Бантыша-Каменского и А. Ф. Малиновского. В какой-то степени неудовлетворенность своим переводом могла удерживать Мусина-Пушкина от преждевременного издания «Слова», но едва ли можно только этим объяснять длительность срока, прошедшего со времени открытия «Слова о полку Игореве» до его опубликования.
По существу он сам признается, что решение издать «Слово» возникло у него под влиянием внешних причин, а не по собственному внутреннему побуждению: «По переезде же моем в Москву увидел я у А. Ф. Малиновского, к удивлению моему, перевод мой очень в неисправной переписке, и по убедительному совету его и друга моего Н. Н. Б. Каменского, решился обще с ними сверить преложение с подлинником и, исправя с общего совета, что следовало, отдал в печать». Происходило это после того, как Мусин-Пушкин вышел в отставку в 1799 г. В свете всего сказанного нет никаких оснований удивляться тому, что со времени открытия рукописи «Слова о полку Игореве» до ее издания прошло 8 лет.