в каком году отменили крепостное право в беларуси
Крепостное право в Беларуси.
Requiescat in pace
Наполеону все-таки удалось сплотить Европу, но не под своей властью, а против нее. Это доказали «Битва народов» под Лейпцигом (1813), сдача Парижа (1814) и Ватерлоо (1815). История еще раз доказала, что никакой гениальности не бывает достаточно, чтобы выстоять против целого мира.
Когда стало ясно, что с острова Святой Елены Наполеон не вернется никогда, рухнули все надежды, которые связывали с этим великим человеком сторонники Единой Европы, свободной и просвещенной. Вот что писал великий русский поэт М.Ю. Лермонтов:
«Негодованию и чувству дав свободу,
Поняв тщеславие сих праздничных забот,
Мне хочется сказать великому народу:
Ты жалкий и пустой народ!
Ты жалок потому, что вера, слава, гений,
Все, все великое, священное земли,
С насмешкой глупою ребяческих сомнений
Тобой растоптано в пыли.
Один, ‑ он был везде, холодный, неизменный,
Отец седых дружин, любимый сын молвы,
В степях египетских, у стен покорной Вены,
В снегах пылающей Москвы!
Среди последних битв, отчаянных усилий,
В испуге не поняв позора своего,
Как женщина, ему вы изменили,
И, как рабы, вы предали его!»
Сам Калиновский никого не резал и с отрядами не ходил. Он выпускал газету «Мужыцкая праўда», писал революционные манифесты и законы, а еще стихи по-польски и по-белорусски. Даже царская охранка не сразу поверила, что интеллигентный юноша приятной наружности и есть самый главный смутьян, автор кровожадных призывов. Калиновского выдал один из его друзей. 10 февраля 1864 г. Калиновского арестовали, а через месяц повесили по приказу генерал-губернатора Муравьева М.Н., прозванного одновременно и «Вешателем», и «Спасителем России».
Костусь Калиновский
Генерал от инфантерии Муравьёв
«У нас нет дворян! Все равны!», ‑ кричал дворянин Калиновский, стоя под виселицей и выслушивая свой приговор.
Выявление дворян, поддержавших восставших, с последующей конфискацией имущества продолжалось еще девять лет. Выявили более двенадцати с половиной тысяч.
Но шляхта шляхтой, а крестьян пришлось задобрить. Поэтому в Минской губернии выкупные платежи за землю снизили на 75%. В белорусских губерниях крестьяне получили земли в полтора раза больше, чем смирных губерниях центральной России. А еще помещиков заставили возвратить крестьянам землю, отобранную накануне реформ. Получилось, бунтовать выгодно.
Кроме отмены крепостного права Александр II узаконил органы местного самоуправления (земства) и суды присяжных. Новые суды проникли в Беларусь только в середине 70-х, а земства лишь в 1911 году.
Земскую и судмордаю реформы дополнили реформами муниципальной, военной, школьной и цензурной. Эти реформы тоже пришли с Беларусь с большим опозданием и в весьма ослабленном виде.
Одновременно с реформами Александра II на нашу землю пришли железные дороги. Первые рельсы легли в декабре 1862 года (часть дороги Варшава – Петербург). 28 ноября 1871 открылась железная дорога Брест – Минск – Смоленск.
Такова в общих чертах история отмены крепостного права в Беларуси с точки зрения непосредственно вовлечённых в этот процесс.
Прабачте, если кому-то не нравится такое вольное изложение.
Много чего взято здеся:
http://plas.by/ist/rod/glava6.php
Беларусь до сих пор крепостная
19 февраля 1861 года Александр II издал «Манифест об отмене крепостного права» и «Положение о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости». Если за прошедшие полтора века крепостные стали по-настоящему свободными людьми, то почему в Беларуси этот юбилей называют «праздником со слезами на глазах»?
Признаки крепостной зависимости в жизни современных белорусов отыскали эксперты «Завтра твоей страны».
Кандидат исторических наук Андрей Киштымов, сфера научных интересов которого социально-экономическая история Беларуси и история развития предпринимательства,
уверен, что «крепостное право как явление не утратило актуальность в Беларуси.
Белорусы не осознают себя как собственники
Основным результатом отмены крепостного права принято считать приобретение крестьянами личной свободы – после этого помещики уже не могли распоряжаться крестьянами по своему усмотрению.
По сравнению с паном, который продолжал жить по соседству, собственности у крестьянина на душу населения было куда как меньше, но это не означало, что он ею меньше дорожил. Однако Андрей Киштымов считает, что и спустя 150 лет в белорусском обществе не завершен процесс понимания того, что же такое собственность и кто такой собственник:
— Неуважение к собственнику и собственности мы сегодня можем видеть абсолютно на всех ступенях общества, начиная от самого верха (государственной машины) и заканчивая «низами». Ведь в советских социалистических условиях единственным собственником оставалось государство. Не только демократических, но и экономических свобод было меньше, чем в российской империи XIX века.
С приходом независимости Беларуси, но при сохранении плановой экономики и советского уклада белорусы до сих пор так и не осознают самих себя как собственников. И это больше всего роднит их с крепостными крестьянами.
Чем вам не феодальный строй?
Чтобы сразу разобраться, изменилось ли что-нибудь в белорусской деревне, экономист Михаил Залесский предлагает просто сравнить, как выглядят дома селян и их начальства – та же разительная разница, что и во времена крепостничества. А вот в жизни «свободных сельских обывателей» полтора века назад и сейчас экономист находит много общего.
— Чем вам не феодальный строй? – вопрошает Михаил Залесский.
Кстати, историки называют крепостничество наследием Петра I. Прорубая окно в Европу, первый российский император поставил все сословия, не исключая дворянства, в полную зависимость от государства. Тактически эта «вертикаль» обеспечила успешную реализацию завоевательных планов царя, стратегически — на многие десятилетия лишила страну всякого подобия гражданского общества. Следующие полтора столетия после смерти Петра государство постепенно освобождало своих подданных. Крестьяне в этом ряду стояли последними.
Одной из причин отмены крепостного права стала низкая производительность подневольного труда. Белорусские колхозники тоже работают не на себя, и это сказывается на результатах.
У белорусской деревни остался последний шанс раскрепоститься и развиваться – введение частной собственности на землю.
Беларусь – она вся крепостная
Руководитель аналитического центра «Стратегия» Леонид Заико назвал признаки крепостничества в построении экономики Беларуси.
– В последнее время чиновники, министры и президент прямо так и заговорили о «раскрепощении инициативы». Получается, что и через 150 лет после отмены крепостного права в Беларуси деловая инициатива и предприимчивость находились в крепостных условиях! – отмечает экономист. – Это очень серьезная ошибка в развитии всего общества. Вот почему многие инициативные белорусы уезжали и уезжают за границу.
То, что происходит в стране, экономист обозначает в одной фразе из разряда категорий XIX столетия: народ верит в барина.
Удавка на шее каждого работника
Лидер Белорусского профсоюза работников радиоэлектронной промышленности Геннадий Федынич отмечает: ситуация в Беларуси подтверждает, что развитие истории идет по спирали.
Однако Геннадий Федынич уверен: рано или поздно ситуация изменится. И если рабочие дадут отпор с «вилами» в руках, для их хозяев это может закончиться печально.
Это ненадолго, потому что несовременно
Известный музыкант Лявон Вольский привел сразу несколько вариантов современного крепостничества в Беларуси.
Лявон Вольский сталкивался с подобным явлением среди знакомых музыкантов. Многие молодые люди, по его словам, решают, куда подаваться в эмиграцию – в Соединенные Штаты или в какую другую страну, потому что подходит время заканчивать университет и ожидается распределение в Лиду или Жабинку. Есть еще вариант – учеба закончится службой в армии. Тоже обязательной, рекрутством так называемым.
На вопрос, через сколько лет в Беларуси будут отмечать отмену вот этого, современного крепостного права, Вольский отвечает оптимистично:
Именно крепостное право было главным символом старой России, ее коренным отличием от европейских государств, которым накануне была проиграна Крымская война. И его отмена должна была означать готовность власти модернизировать страну, ввести ее в число передовых государств.
Был и еще один момент: на следующий год после вступления на престол император Александр II публично заявил, что «лучше отменить крепостное право сверху, нежели дожидаться того времени, когда оно само собою начнет отменяться снизу».
Белорусский феномен
Первые шаги к единению
Только после войны 1830-1831 гг. в Петербурге, наконец, задумались о необходимости полного слияния белорусских губерний с Российской империей. Для этого надо было покончить со всеми правовыми, религиозными и административными особенностями края. Но на кого можно было опереться российским властям? Дворянство, духовенство, интеллигенция, почти все мещанство, были враждебно настроены к империи. Оставалось только нищее крепостное крестьянство, но опереться на него властям дворянской империи было бы слишком. Польские крепостники были близкими по духу русским крепостникам!
При Николае I была ликвидирована церковная уния (правда, только в пределах Российской империи). В Австрийской Галиции власти этой «лоскутной» империи предпочли сохранить униатство, прекрасно понимая, что благодаря этому восточное славянство останется духовно разобщенным. И поныне униатская церковь, это уродливое и нелепое сооружение, как, впрочем, и весь украинский национализм, сохраняется на западе Украине.
Итак, в знаменательный день 25 марта 1839 года исчезла уния и белорусы возвращены в Православие. Следует заметить, что многие белорусы даже не заметили, происходящего. Обрядность была восточная, а подчинение римскому папе для многих белорусов было чем-то абстрактным. Но для возрождения русского самосознания ликвидация унии имело громадное значение.
Иосиф Семашко и после продолжал неустанно трудиться на благо России и Православия. В 1849 г. Семашко получил сан архиепископа Литовского и Виленского. Переселившись в 1844 г. из Петербурга в Жировицы, он исходатайствовал учреждение второго ковенского викариатства в литовской епархии; перевел в Вильну литовское епархиальное управление вместе с семинарией; хлопотал об усилении православно-русского элемента в западнорусском чиновничестве ввиду возможности нового польского мятежа; противодействовал введению в приходские школы изучения польского и жмудского (литовского) языков; открыл свыше 200 церковно-приходских школ и других училищ.
Эпоха графа Муравьева
После вступления на престол Александра II, вошедшего в историю под именем Освободителя, в Российской империи начались Великие реформы. Была ослаблена цензура, проведена амнистия. В 1861 году во всей империи, включая Белоруссию, было ликвидировано крепостное право.
Фактически солидаризировались с поляками и русские либералы. В петербургских ресторанах поднимали тосты за успехи «польских братьев», либеральная пресса рассуждала об исторической несправедливости в отношении Польши и о том, что вслед за освобождением крестьян надо бы освободить и польский народ.
Наконец, польский мятеж вызвал международный кризис. Уже 17 апреля 1863 г. Англия, Франция, Австрия, Испания, Португалия, Швеция, Нидерланды, Дания, Османская империя и папа Римский предъявили России дипломатическую ноту, более похожую на ультиматум, с требованием изменить политику в польском вопросе. Западные страны предлагали решить судьбу Польши (подразумевая ее в границах Речи Посполитой 1772 г.) на международном конгрессе под своим руководством.
В противном случае западные страны угрожали войной. Активизировалась подрывная деятельность на рубежах Российской империи. Летом на черноморском побережье Кавказа, где еще продолжалась война с черкесами, на пароходе «Чезапик» высадился вооруженный отряд («легион») польских эмигрантов под командованием французских офицеров во главе с полковником Пржевлоцким. Задачей легионеров было открыть «второй фронт» против России на Кавказе. При этом сами поляки были лишь пушечным мясом, а организаторами высадки легиона были западные страны. Так, непосредственно организацией посылки «Чезапика» занимался капитан французской армии Маньян. [1] Одновременно отряд полковника З.Ф.Милковского, сформированный из польских эмигрантов в Турции, попытался пробиться из Румынии на юг России. Правда, румынские власти разоружили отряд, не дав пройти ему к границам России.
Хотя легионеры Пржевлоцкого были быстро перебиты, но высадки новых легионов продолжались. Это было весьма опасно, учитывая тот факт, что после Крымской войны Россия не имела военного флота на Черном море. Одновременно британский флот начал крейсировать возле российских берегов на Тихом океане. Начались набеги кокандцев и подданных других среднеазиатских ханств на российские владения на территории нынешнего Казахстана. Казалось, повторяется ситуация 1854 г., когда Россия в одиночку противостоит всей Европе на несравненно более худших, чем тогда, геополитических позициях.
Однако самая главная проблема, вызванная мятежом, заключалась в том, что инсургенты сражались не за свободу польского народа, а за восстановления Речи Посполитой в границах, далеко выходящих за этнографические границы польской народности. На картах, отпечатанных поляками на западе, была изображена Польша «от моря до моря» с такими «польскими» городами, как Киев, Рига, Смоленск, Одесса, и пр. Требование «исторических границ» прежней Речи Посполитой было присуще совершенно всем польским повстанческим организациям. Еще до восстания, 11 сентября 1862 г., вскоре после покушения на Наместника в Польше Великого Князя Константина Николаевича, в ответ на Манифест Наместника к населению Польши, открывавшегося словами » Поляки! Верьте мне, как я верю вам!», он получил послание от графа Замойского, одного из влиятельнейших польских деятелей. Выразив дежурную радость по поводу спасения жизни Наместника, Замойский писал: «Мы можем поддерживать правительство только тогда, когда оно будет польским и когда все провинции, составляющие наше отечество, будут соединены вместе, получат конституцию и либеральные учреждения. Если мы любим отечество, то любим его в границах, начертанных Богом и освященных историей» [2]. Весной 1863 г., под влиянием первых успехов, не столько военных, сколько дипломатических, мятежники перестали стесняться. В апреле сначала последовал Универсал подпольного правительства Польши о свободе совести, а уже две недели спустя появилась прокламация о восстановлении униатской церкви и о том, что для православных «наступила минута расплаты за их преступления» [3].
В такой накаленной атмосфере, когда к пропольским настроениям «передового» общества добавился паралич власти, вызванный неспособностью Великого Князя Константина Николаевича управлять Польшей, и страхом официального Петербурга перед коалицией европейских государств, (что и привело к поразительной апатии в применении военной силы в Польше), в России все же нашлись люди, которые показали свою самостоятельность и государственное мышление. Первым в этом списке можно назвать известного публициста Михаила Каткова (1818-1887 гг.)
Польские претензии распространялись на Литву, Белоруссию и Правобережную Украину, которые поляки называли «забранным краем» и без владения которым польское государство не имело в тех условиях никаких шансов на существование. Но вместе с территорией «забранного края», хотя там поляки и составляли привилегированное меньшинство, Речь Посполитая могла претендовать на роль серьезной европейской державы.
И не случайно М.Н.Катков отмечал: «Но кто же сказал, что польские притязания ограничиваются одним Царством Польским? Всякий здравомыслящий польский патриот, понимающий истинные интересы своей народности, знает, что для Царства Польского в его теперешних размерах, несравненно лучше оставаться в связи с Россией, нежели оторваться от нее и быть особым государством, ничтожным по объему, окруженным со всех сторон могущественными державами и лишенным всякой возможности приобрести европейское значение. Отделение Польши никогда не значило для поляка только отделения нынешнего царства Польского. Нет, при одной мысли об отделении воскресают притязания переделать историю и поставить Польшу на место России. Вот источник всех страданий, понесенной польской народностью, вот корень всех ее зол!». [5]
Силу претензиям поляков на западные губернии России придавало то обстоятельство, что значительная часть тогдашнего русского общества вне зависимости от своих политических взглядов совершенно не знала ни истории, ни этнографии этого края. Кроме того, что это были земли прежней Речи Посполитой и что здесь властвует богатое и влиятельное польское дворянство, петербургская и московская интеллигенция ничего не знали. Удивляться этому не приходится, ведь местное православное крестьянство было угнетено и забито как нигде в империи и голоса своего не имело. О масштабах панской эксплуатации белорусских крестьян лучше всего говорят данные статистики.
Так, в Витебской и Могилевской губерниях за период с 1804 по 1849 гг., то есть за 45 лет, смертность превышала рождаемость в течении 15 лет [6]. В 40-х гг. Х1Х века население Белоруссии не росло в целом! Ревизия 1851 года показала, что в Белоруссии население осталось таким же по численности, как и в 1838 году.
Также до 1840 г. в Западном крае действовал местный свод законов (Литовский статут), но и после его отмены и распространения на Белоруссию, Литву и Правобережную Украину общеимперского законодательства традиции местного управления сохранялись и к моменту мятежа. Неслучайно многие путешественники из Петербурга или русской глубинки чувствовали себя в Белоруссии и на правом берегу Днепра как за рубежом.
Наконец, особую силу польским претензиям придавало то обстоятельство, что чуть ли не все выдающиеся деятели польской политики и культуры родились именно в западном крае. Т.Костюшко, А.Мицкевич, Ц.К.Норвид, В.Сырокомля, С.Монюшко, М.Огинский и другие родились далеко за пределами этнографической Польши и были литвинами (ополяченными белорусами и литовцами). Именно в Западном крае находились земельные владения значительной части польской аристократии. Родовые «гнезда» Потоцких, Чарторыйских, Сангушко, Тышкевичей, Ржевусских, Радзивиллов и прочих магнатов, играющих огромную роль в польском движении, и при этом тесно связанных с российской и европейской аристократией, так же находились восточнее Буга.
Три десятилетия спустя М.Н.Катков предложил сделать М.Н.Муравьева диктатором известного ему края. Под давлением общественного мнения, умело направляемым М.Н.Катковым, Александр II назначил М.Н.Муравьева Наместником Северо-Западного края, включающего в себя 7 губерний (Могилевскую, Витебскую, Минскую, Виленскую, Ковенскую, Августовскую, Гродненскую). В момент назначения М.Н.Муравьева восстание было на подъеме, отношения с западными державами были обострены до предела. Неслучайно, что императрица Мария Александровна сказала М.Н.Муравьеву при отъезде в Вильну: «Хотя бы Литву, по крайней мере, мы могли бы сохранить» [10]. Собственно Польшу в Петербурге считали уже потерянной. Однако М.Н.Муравьев оказался на высоте положения.
Однако Муравьев не только воевал и вешал. Он прибыл в Литву и Белоруссию с определенной программой. Своей задачей генерал-губернатор ставил полную интеграцию края в состав империи. Главным препятствием этого было польское помещичье землевладение. Учитывая, что городское население края состояло в основном из евреев и поляков, единственной опорой русской власти в крае могло быть только белорусское крестьянство.
В какой-то степени стремление к подрыву неблагонадежного польского землевладения было присуще и прежним российским монархам. Большие конфискации владений магнатов и шляхты проводила еще Екатерина II. При Николае I после подавления восстания 1830-1831 гг. также принимали карательные меры против польского дворянства. В частности, в пяти белорусских губерний было конфисковано 217 шляхетских имений с 72 тыс. крепостных. [12] Однако в качестве социальной опоры власти империи пытались создать здесь русское помещичье хозяйство. Эти попытки оказались неэффективными из-за сопротивления сохраняющего и численное, и экономическое преобладание польского дворянства. Теперь же М.Н.Катков требовал сделать ставку на крестьянство.
М.Н.Муравьев обложил налогом в 10 % доходы шляхетских имений и собственность Католической церкви. Помимо этого, дворянство должно было оплачивать содержание сельской стражи. (Можно представить себе ярость панов, оплачивающих стражу из числа своих бывших крепостных)!
О характере реформ Муравьева можно узнать уже по указам, которые выпускал генерал-губернатор. Так, 19 февраля 1864 г. был издан указ «Об экономической независимости крестьян и юридическом равноправии их с помещиками»; 10 декабря 1865 г. К.П.Кауфман, преемник М.Н.Муравьева на посту генерал-губернатора, продолжавший полностью его курс, издал красноречивый указ «Об ограничении прав польских землевладельцев». Помимо этого, М.Н.Муравьев издал циркуляр для чиновников «О предоставлении губернским и уездным по крестьянским делам учреждениям принимать к разбирательству жалобы крестьян на отнятия у них помещиками инвентарных земель».
В результате такой политики Муравьева в Литве и Белоруссии действительно произошли серьезные социальные изменения. С весны 1863 по октябрь 1867 гг. в качестве новых землевладельцев в Северо-Западном крае было водворено 10 тысяч семей отставных нижних чинов, землю получили около 20 тысяч семей бывших арендаторов и бобылей, и только 37 семей дворян приобрели в губерниях края новые имения. [14] В последнем случае, видимо, сказалось недоверие Муравьева к возможности помещичьей колонизации, благо пример подобной политики, проводившейся после 1831 года, был перед глазами.
Ликвидируя польское помещичье землевладение в Белоруссии, М.Н. Муравьев всячески подчеркивал тот факт, что подавляющее большинство польской аристократии происходили из числа перешедших в католичество еще в XVI-XVIII веках русских князей прежнего Великого Княжества Литовского. Сотрудник М.Н.Муравьева, Ксенофонт Говорский, в «Вестнике Западного Края» публиковал генеалогические таблицы, из которых можно было установить, что практически у каждого панского рода в Белоруссии предки были не только православными, но нередко и архиереями Православной церкви.
Русские консерваторы вообще подчеркивали, что мятежная шляхта состоит из наследственных предателей, предки которых предали веру и язык, а их наследники теперь предали царя, которому присягнули на верность. На этом основании консерваторы требовали принять самые строгие меры против польского дворянства. Так, некий чиновник по особым поручениям при обер-прокуроре Св. Синода в записке, поданной Александру II летом 1863 г., писал: «Во время завоевания западных пределов России поляками предки их (панов) передались в латинство, отреклись от отечества и провозгласили себя поляками, чтобы вместе с последними угнетать и грабить свой народ. Но такую гнусность можно было сделать на словах, а на деле она неисполнима: по неизменному закону природы в потомках этих предателей сохранилась кровь русская, они остаются происхождения русского. При таких условиях мы имеем право и долг поступить с ними гораздо строже, чем с чужестранцами, не имеющими у нас гражданства, мы должны не только отнять у них землю, но их самих предать суду и наказанию» [16].
Совершенно новой в российской политике была ставка на социальные низы в бунтующих губерниях. Правящие верхи империи всегда боялись «пугачевщины» во всех проявлениях. Неслучайно в начале польского мятежа, когда начались крестьянские бунты против мятежных панов, царские власти начали было усмирять верноподданных бунтарей. Так, в Радомской губернии Польши крестьяне поднялись против мятежников, но их усмирили с помощью военной силы по приказу Наместника Константина Николаевича. Об этом с негодованием писал М.Н.Катков. [17] Когда в Звенигородском уезде Киевской губернии крестьяне отказались работать на помещиков, примкнувших к мятежникам, то против них были посланы войска. [18]
Как видим, реакция официальных властей была первоначально вполне традиционной. Однако под влиянием публицистов национального направления М.Н.Муравьев не только не стал подвергать репрессиям «бунты против бунтовщиков», но и фактически одобрил их. В результате вместе с правительственными войсками против поляков стали действовать и крестьянские отряды. Во многих местах крестьяне «по-пугачевски» расправлялись с помещиками. Так, в Витебской губернии крестьяне разгромили имение помещиц Шумович, Водзяницкой, графа Молля, и др. [19]
Российские крепостники не скрывали ликования. Газета «Весть» после смерти Муравьева в посвященном ему некрологе не удержалась от бестактных и оскорбительных высказываний в адрес покойного графа Виленского. Впрочем, поддержка «Вестью» польских помещичьих интересов объяснялась не только дворянской солидарностью. В 1869 году, когда полемика «Московских Ведомостей» с крепостниками продолжалась с прежним жаром, М.Н.Катков указал на подтверждаемые официальными источниками факты субсидирования «Вести» польскими помещиками. [25]
С протестом против новой политики в Белоруссии выступил славянофил Иван Аксаков в газете «Москва». В результате газета была закрыта «за вредное направление».
Православная церковь всегда была духовной составляющей русскости. Понятно, почему именно попытка окатоличевания и создания унии проводились в жизнь с таким упорством. И неслучайно одним из важнейших достижений администрации Муравьева в крае было «возвращение» Православия в те исторические области России, где оно почти было исчезло. Генерал-губернатор М.Н.Муравьев-Виленский, гордился личным вкладом в возвращение к вере предков значительного числа белорусов-униатов. Вообще-то уния в Белоруссии была ликвидирована, как говорилось, еще в 1839 году, однако многие оставшиеся не у дел униатские священники предпочти перейти в «чистый» католицизм, благо Католическая церковь в крае была несравненно богаче и организованнее местных православных. Таким священникам удалось перетащить в католицизм и свою паству. В результате в Белоруссии сложилась целая конфессиональная группа «калакутов», то есть белорусов, считающих себя католиками, однако сохранивших восточную православную обрядность. В сущности, «калакуты» оставались униатами. Разумеется, Католическая церковь стремилась окончательно окатоличить их. Однако фактически «калакуты» оставались православными, хотя и вне Православной церкви.