в каком году было восстание в новочеркасске
Засекреченный антисоветский бунт: воспоминания очевидца о кровавых событиях 1962 года в Новочеркасске
Писатель Владимир Конюхов родился в 1950 году в Новочеркасске. Он возглавляет Новочеркасское отделение Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, является членом Союза писателей России.
В 1962 году он стал очевидцем перешедшей в массовые беспорядки забастовки рабочих Новочеркасского электровозостроительного завода (ранее — Завод имени С.М. Будённого), недовольных повышением цен. Выступления, которые первый секретарь ЦК КПСС Никита Хрущёв назвал «антисоветским бунтом», были подавлены силами МВД, КГБ и ВС СССР.
Конюхов описал эти события в своей книге «Комендантский час». По мнению писателя, в том противостоянии не было положительных героев: заводская администрация, партийное руководство, военные и сами митингующие — все вели себя агрессивно и несговорчиво.
В результате тех событий по меньшей мере 22 человека погибли, более 70 получили тяжёлые огнестрельные ранения. В отношении наиболее активных участников протестов были возбуждены уголовные дела. Впоследствии семерых из них приговорили к высшей мере наказания, ещё 103 человек — к лишению свободы сроками от двух до 15 лет. Информация о произошедшем в Новочеркасске была засекречена и стала достоянием общественности лишь в конце 1980-х, в годы перестройки.
— В исторических справках причиной выступления рабочих в Новочеркасске называют повышение цен. Были ли какие-то дополнительные причины?
— Конечно, были. Повышение цен, о котором объявило правительство СССР, совпало с изменением расценок на труд рабочих на заводе Будённого. Расценки срезали, а нормы выработки выросли. Одно наложилось на другое. Рабочие заволновались. К несчастью, заводом руководил на тот момент очень глупый человек — Борис Курочкин. Его выдвинули на эту должность из рабочей среды. Считалось, раз ты коммунист, из рабочей среды, то тебе можно верить. Вот его и назначили директором. Вместо того чтобы как-то грамотно поговорить с рабочими, он им заявил: «Не хватает на мясо-молоко — жрите пирожки с ливером». Эти слова и подстегнули. Время летнее. От проходной НЭВЗа до железнодорожной ветки — 100 метров. Шёл поезд Ростов — Саратов. Перекрыли движение. С этого всё началось. Приехали из обкома партии, тоже ничего умного не сказали. Приехали из райкома, тоже не нашли что сказать. Произошли отдельные аресты.
И тогда заводские приняли решение — идти в горком партии, который находился в Атаманском дворце, где сейчас музей. Идти с требованием пересмотреть решение и отпустить арестованных.
«Когда Сергей признался, что был свидетелем произошедшего и что рабочие собираются идти в город «качать права», отец пробурчал не то осуждающе, не то одобрительно:
— А куда им деваться, если наши тупаки ничего не понимают. — И уже на пороге отчеканил: — На завод сегодня ни шагу, в городе войска». В. Конюхов. Фрагмент из повести «Комендантский час», журнал «Дружба», 1991 г.
— Они были арестованы за то, что перекрыли движение и остановили поезд? Сколько их было?
— Сколько их там было — до сих пор никто не знает. То ли пять человек, то ли шесть. Отделение милиции находилось на главной улице — Московской. Рядом с банком. И получилось так, что полезли не только в милицию, якобы их освобождать, но стали взламывать ещё и двери банка.
Ведь в этой толпе были очень разные люди. Многие из них жили в бараках, кроме отдельной комнаты, у них ничего и не было. Нищета. Среда была в какой-то степени маргинальная, не в обиду будет сказано. И такие люди в этой толпе преобладали. Они, конечно, дебоширили тогда. Пошли в горсовет. Срывали портреты членов президиума ЦК КПСС. Сбрасывали их. Выступали с крыльца, с балкона второго этажа. Хотя там же звучали и другие речи — с призывами остепениться.
«Над портретом Ленина возвышался транспарант: «Долой грабительские цены!». Молодые женщины пели что-то разудалое, а несколько мужских голосов затянули «Варшавянку». Сергею даже показалось, что перед ним первомайская демонстрация». Фрагмент из повести «Комендантский час».
— Но зачем нужно было открывать по ним стрельбу? Неужели это был единственный выход?
— Никакой надобности в этой стрельбе, конечно, не было. Погалдели бы, погалдели — и разошлись. Но командующий Северо-Кавказским военным округом генерал Плиев решил не церемониться. И произошла трагедия.
— А вы видели, как солдаты стреляли по рабочим?
«Солдаты с автоматами, пройдя вдоль фасада, стали в две шеренги. На балконе появился офицер с громкоговорителем. Он не уговаривал, а угрожал:
— Продуй сначала матюгальник. Командуй в казарме! — гневно отозвались в толпе». Фрагмент из повести «Комендантский час».
— Вы сказали, что вам было 12 лет. А сколько было вашему отцу?
— Вы обсуждали увиденное с братом?
— Брат был младший. Он эти вещи ещё не понимал. А я тогда уже всё понимал. Как сейчас помню разговоры взрослых о случившемся. Помню, как ездил «бобик» и объявлял комендантский час с девяти вечера до пяти утра.
— Сколько длился комендантский час?
— Комендантский час был со 2 по 6 июня, четыре дня.
«Сергей вспомнил портрет Ленина, висящий в классе. Откуда бы ты на него ни смотрел, глаза вождя устремлены на тебя; из всего класса отмечают они лишь тебя, и ты никуда не скроешься от всевидящих зениц.
Так и человек в полевой форме, застывший в рамке окна, казалось, держал под прицелом неослабного внимания лишь одного Сергея». Фрагмент из повести «Комендантский час».
— Бывший губернатор Красноярского края Александр Лебедь родился и вырос в Новочеркасске и был в то время ребёнком вашего возраста. Ссылаясь на его рассказ во время президентской предвыборной кампании в 1996 году, газета «Труд» писала, что якобы в ходе разгона протестов погибли сидевшие на деревьях мальчишки. Однако подтверждений слов Лебедя о случившемся из первых уст журналистам RT найти не удалось. Это правда, что пострадали дети?
— Нет, это не так. Действительно, с деревьев за взрослыми наблюдала детвора. Новочеркасск тогда был самым зелёным городом на юге Российской Федерации, деревьев много. И когда был дан вверх первый залп, ребятишки стали прыгать вниз, «как груши посыпались». Но никаких сведений о том, что дети пострадали, что хотя бы у кого-то была царапина, нет. Какие были пострадавшие — все нашлись. Где оказывали помощь, кому, где похоронили погибших. А уже то, что тела не выдавали, — это отдельная история.
— А почему не выдавали тела?
— Видно, боялись, не были уверены, кто там ещё погиб.
«Это его письменный стол украшает фотография Фиделя Кастро, и Серёжка жалеет, что не имеет такого же снимка Патриса Лумумбы и продолжателя его бессмертного дела Антуана Гизенги. Его распирает гордость за шахтёра Мамая и ткачиху Гаганову, не говоря уже о космических братьях Гагарине и Титове.
Но всё это было не вчера, а целую вечность назад. А сегодня, 2 июня 1962 года, не в Катанге и не в Алабаме, а средь бела дня в Новочеркасске погибли люди и ранен однокашник Снегирь». Фрагмент из повести «Комендантский час».
— Как проходил судебный процесс?
— Суд проходил в актовом зале в КУКСе, это старое название закрытого военного танкового городка, сокращение от «Курсы усовершенствования командного состава». На суде обязывали присутствовать всех передовиков, стахановцев и прочих активистов, чтобы зал был полон. Семерых человек, наиболее рьяных, посчитали зачинщиками беспорядков и приговорили к расстрелу. А остальных — тех, кто попал на фотографии, так как шла скрытая съёмка, — к лишению свободы. Довольно большие сроки у многих были. Но после октябрьского пленума 1964 года, когда Брежнев пришёл к власти, их начали отпускать. Никто из них не досидел свой срок до конца.
«И тут Сергей увидел детей, бегущих прямо на танки. Легко проскальзывая меж ними, они выскочили на мост, оглядываясь назад. На шоссе, разделяющем Хотунок на две части, показалась колонна людей. Передний ряд, со знамёнами и транспарантами, замедлил шествие перед танками. Идущие следом напирали, сбиваясь в кучу». Фрагмент из повести «Комендантский час».
— Про Шапошникова узнали уже во время перестройки, после того как в мае 1989 года Евгений Евтушенко выступил на I Съезде народных депутатов. Тогда он рассказал про трагедию в Новочеркасске. Вот тогда мы впервые узнали, что, оказывается, был такой генерал Шапошников, который прошёл Великую Отечественную войну. И что он сказал: «Я не вижу перед собой такого противника, которого следовало бы атаковать нашими танками».
Кроме того, потом, в годы горбачёвской власти, в 1990—1991 годах, была создана следственная комиссия. Нашли захоронения погибших в четырёх местах Ростовской области. В 1994-м их торжественно перезахоронили на новом кладбище города Новочеркасска.
— В списках погибших есть 15-летний подросток. Это же почти ваш ровесник. Вы о нём что-то узнали?
— Нет, я его не знал. Но о каждом погибшем сейчас уже есть информация. У нас создан Фонд «Новочеркасская трагедия». Председатель фонда Татьяна Павловна Бочарова активно занимается исследованием. У неё есть подробные списки.
2 июня 1991 года в городе установили памятный камень. Каждый год проводятся торжественные мероприятия в память о жертвах расстрела. Приходят мэр города, глава городской думы. Звучат речи с главным посылом: чтобы это никогда не повторилось.
— Да, он приезжал вместе с Дмитрием Медведевым. И был возле этого камня.
— По вашему мнению, если сейчас посмотреть на эту трагедию, то в ней нет ни одного положительного героя? Неправы все?
— Чтобы понять случившееся, надо понимать то время. Надо подойти структурно. Это была хрущёвская оттепель. В город вернулись измождённые, измученные лагерями люди. Шла реабилитация. А тут из-за какого-то повышения цен, из-за снижения расценок начинается бунт. По идее-то, если уж так говорить, на улицы надо было выходить со словами благодарности. Тем более учитывая, что в городе у нас были высококачественные продукты питания. Какая рыба была! Сколько было этой рыбы! Но тогда это ничего не ценилось. Это считалось само собой разумеющимся. К хорошему быстро привыкаешь. Вот в чём дело. Это потом уже люди поняли, при Брежневе, когда цены подскочили не на проценты, а в разы. Мясо из госторговли исчезло, а появилось в кооперативных магазинах. И уже оно было не на 10—15% дороже, а значительно больше. И качество стало совсем другое. И тогда уже, конечно, никто никуда не выступал.
«И яркие лучики догадки забрезжили в самых дальних уголках сознания. То, что людям дали возможность собраться и свободно вести себя, и есть, наверное, проблески коммунистической свободы. Человек волен переступать некогда запретную отметку». Фрагмент из повести «Комендантский час».
Когда у меня спрашивали, почему в моей повести такие бледные краски времени, когда я описывал те события, я говорил, что если бы это случилось на десять лет раньше или на десять лет позже, при Сталине или при Брежневе, то я бы, конечно, красок не пожалел. А чернить Хрущёва мне совесть не позволяет. Здесь ещё и субъективный фактор.
— То есть хрущёвскую оттепель вы считаете позитивным периодом в истории СССР?
— Конечно! Если бы не хрущёвская оттепель, никто бы на площадь не вышел. Вот в чём дело! Незадолго до этого прошёл XXII Съезд партии. Через две недели после его открытия палача выбросили из Мавзолея. Появилось знаменитое стихотворение Евтушенко об этом событии — «Наследники Сталина». Его переписывали, оно ходило по рукам. Ксероксов-то не было тогда.
Поэтому, конечно, ничего бы подобного не могло произойти раньше, никто бы и не заикнулся, если бы был Сталин, если бы не «оттепель».
В те дни в городе были члены президиума ЦК КПСС. Анастас Микоян тогда приехал, Фрол Козлов. На второй день, когда он был на предприятии, к нему подходили старые рабочие и просили прощения, что такое произошло на их славном орденоносном заводе.
— Не ты один у нас умный. Но хочется спросить и тех героев, кого не научил пример Новочеркасска. Почему как настаёт очередная «оттепель», так сразу волнения и беспорядки? Кто науськивает, тот в стороне, а люди страдают.
— Не мешай всё в кучу». Фрагмент из повести «Комендантский час».
— Вы сами провели эту параллель между эпохами: хрущёвской оттепелью и перестройкой Горбачёва. У вас есть такое ощущение, что эти эпохи равнозначны?
— Да. Более того, я уверен, что никакой бы гласности конца 1980-х не было без 1960-х годов. Сразу же пошли публикации. Сразу же в обществе появлялась совсем другая риторика. Причём с каждым разом всё это ширилось, ширилось и ширилось.
И в 1988 году, когда прошла XIX партконференция, людей было уже не остановить. Отката уже не было. Общество уже созрело к переменам. Уже по-иному воспринимались многие вещи. Но я больше чем уверен, что не было бы этой гласности либо она приняла бы более осторожные формы, если бы не хрущёвская оттепель.
«Сергей Андреевич, глядя за окно, не столько Калачёву, сколько сам себе сказал:
— Трагедия комендантского часа в том, что он сидит в каждом из нас. Если душа человека не свободна — он раб и подчиняется не высшим заветам мудрости, а требованиям комендантского часа.
— Ты по профессии философ, с тобой трудно спорить.
— Был да вышел. Но суть в другом. Пока на свете есть разбой, пока дети заболевают уже в утробе матери, пока не наказаны злодеи всех мастей, для нас с тобой комендантский час не может быть отменён». Фрагмент из повести «Комендантский час».
14 холодящих душу фактов о Новочеркасском расстреле
2 июня 1962 года в Новочеркасске военные расстреляли демонстрацию рабочих. 85 были ранены, 110 сосланы в лагеря и тюрьмы, а точного числа погибших до сих пор не знает никто. Власти СССР десятилетиями скрывали информацию о произошедшем. Вот факты и свидетельства очевидцев о тех злополучных событиях:
1.По радио объявили о повышении цен: мясо стало дороже на треть, масло — на четверть. Одновременно с этим на Новочеркасском Электровозостроительном Заводе (НЭВЗ) рабочим объявили, что произошел пересмотр оплаты труда. Зарплата некоторых рабочих снизилась на треть.
2. «Мяса в глаза не видим!» — раздавались выкрики недовольных рабочих. «Не хватает мяса — ешь пирожки с ливером», — ответил директор завода. Эта фраза передавалась из уст в уста и стала дополнительным стимулом для организации стачки.
3. Рабочие забросали досками рельсы, перерезав железную дорогу, которая шла на юг страны. Когда у баррикады остановился пассажирский поезд из Саратова, они забрались в кабину машиниста и начали жать на гудок паровоза. На вагонах мелом вывели «Хрущева на мясо!», а на электровышке появился плакат «Мясо, масло, повышение зарплаты!» 
4. На следующее утро митингующие решили отправиться к зданию горкома партии в центре старого города, чтобы добиться ответов от администрации Новочеркасска. По данным КГБ было около пяти тысяч демонстрантов.
Анатолий Жмурин, очевидец
6. Среди протестующих было много детей, в том числе — воспитанников детдомов. Демонстранты несли красные флаги и советскую символику, портрет Ленина, а также транспарант с надписью: «Хлеба, мяса, масла».
7. Руководил солдатами на блокпостах генерал Матвей Шапошников. Позднее он рассказывал, что не хотел кровопролития, и приказал своим солдатам и танкистам разрядить автоматы. Командующий Исса Плиев приказал ему: «Выдвигайте танки! Атакуйте!», на что Шапошников ответил: «Товарищ командующий, я не вижу перед собой такого противника, которого следовало бы атаковать нашими танками». Он пропустил демонстрантов через блокпосты, и те двинули на центральную площадь.
8. Когда с протестующими отказались говорить, они напролом полезли в здание горкома и милицейской управе. После нескольких предупредительных выстрелов, по толпе открыли стрельбу. «Забежал от стрельбы в парикмахерскую. Встал за стену, увидел, что парикмахер ходит и кланяется, и кланяется. Не понял сначала, что произошло. Потом увидел, что она двумя руками держалась за живот и у нее из-под рук расходилось красное пятно. Погибла от случайной пули.» Павел Грибов, очевидец.
9. После стрельбы на площадь почти сразу приехали грузовые и санитарные машины. Неизвестные люди в гражданском забросили в автомобили тела убитых и раненых — и увезли. Около луж крови толпились женщины; одна из них опустила в лужу руки и стала умывать лицо, крича, что там есть кровь и ее мужа.
10. К вечеру с площади все разошлись. На следующее утро туда приехали катки и укладчики — на тех местах, где пожарные не смогли отмыть кровь, положили новый асфальт.
11. Установить точное число погибших в той бойне невозможно до сих пор. КГБ старательно заметало данные, хоронило трупы случайных прохожих в безымянных могилах вокруг города.
12. Милицейские записи об убитых выглядели примерно так: «4 месяца беременности. Травма грудной клетки с повреждением органов грудной клетки. Зевака».«Сидел на дереве. Упал, как груша. Стал убегать, упал. Пуля вошла в затылок, вырвала часть лица. Зевака».
13. 110 человек впоследствии были приговорены к тюрьме и лагерям. Из осужденных в живых сейчас остались восемь человек, из раненых при расстреле — и того меньше.
14. В Новочеркасске действует музей, посвященный расстрелу. Он занимает всего одну комнату. В ней находятся те малые крупицы, которые удалось восстановить крановщице НЭВЗа Наталье Водяницкой, отмотавшей в лагерях 10 лет. Из экспонатов — фотографии нескольких убитых и осужденных, фото из архивов КГБ. Водяницкая уверена, что единственную видеозапись расстрела вывезли в США.
«В этой истории я не выдумал ни слова»: правда о трагедии в Новочеркасске
Вчера наша редакция опубликовала мнение народного артиста России Евгения Герасимова о творчестве Андрея Кончаловского, который был номинирован на «Оскар» за фильм «Дорогие товарищи», повествующий о событиях 1962 года в Новочеркасске. Режиссёру рукоплещут представители творческих профессий. Однако, как это часто бывает в фильмах, не относящихся к жанру документальных, художник явно пренебрёг исторической точностью событий. На это обратил внимание один из наших читателей, житель Новочеркасска. Его рассказ о событиях тех лет мы публикуем без изменений.
«Попался мне в руки «Крытый двор», второй номер за 1990-й год. Это, цитирую: «художественно-публицистический журнал, приложение к газете «Кадры индустрии». Издается согласно решениям парткома НПИ и бюро Новочеркасского горкома КПСС. Спонсоры…» вот о них чуть позже скажем.
В этом номере художественного нет ни на копейку – спецвыпуск, посвященный исключительно 1962 году. Задача выпуска, по словам редколлегии журнала: «не судить, мы хотим – понять». Казалось бы, если есть конкретный – вольный или невольный – виновник трагедии, то, чтобы что-то понять, надо было бы расспросить и его. Однако ни одного свидетельства от армии, от КГБ, от МВД в журнале нет. Так редколлегия и решила: военных мы спрашивать не будем, без них разберемся. Так, видимо, легче понять. А теперь о спонсорах, предпоследняя страничка посвящена одному из них. Это совместное советско-АМЕРИКАНСКОЕ (выделено мной – А.Б.) предприятие «МЭБИНВЕСТ». С тем из читателей, кому еще не все понятно, делюсь догадкой: ну, не нужно было американским заказчикам ни одно свидетельство, которое более или менее могло бы хоть как-то оправдать Советскую Армию или помочь читателю понять человека в погонах, который в силу долга вынужден был участвовать в событиях. Вот по таким «понятиям» и «хотела понять» редколлегия «Крытого двора», что же произошло. Такая вот объективность в подборе фактов. Оно-то понятное дело: денежки американские, а кто платит, тот и заказывает. При этом плюньте в лицо тому, кто скажет, что американцам безразлично, на что уходят их денежки. Но это, как говорится, дело прошлое, и нашей же газете, видно, нужно восполнить пробел.
Информация, которую я предлагаю вашему вниманию, была опубликована в 1992г. в Новочеркасске. Примерно в то же время был организован Фонд Новочеркасской трагедии. Я не берусь судить, для чего его организовали – вроде бы и для того, чтобы выяснить правду о тех событиях. Упомянутым фондом, однако, многое игнорировалось из того, что, казалось бы, должно было его интересовать не в последнюю очередь. Например, сколько и с какими ранениями было в тот день доставлено военнослужащих и работников милиции в госпиталя и больницы? А ведь солдат, стоявших в оцеплении, били чем попало, и ножами пыряли, и пытались отбирать оружие… Это, конечно, еще до стрельбы. После нее охотников нападать на армию уже не было, пока не началась перестройка. Трудно отделаться от впечатления, что Фонд выполнял четко определенный заказ – ну, никак не вписываются раненые солдаты в картину «мирной и безобидной» демонстрации. Так же не умещается в это прокрустово ложе информация о том, как «мирные» демонстранты выбрасывали работников Горисполкома с верхнего этажа здания.
Почти дословно я привожу рассказ подполковника запаса Геннадия Иосифовича Журавля. В 1962 году он командовал десантным батальоном специального назначения. Сегодня слово «спецназ» стало обычным для прессы. Тогда же, в 1978 году, слушая истории из жизни части, которой командовал майор Журавель (а он и не называл своих солдат «спецназом»; он говорил: «диверсанты»), слушая воспоминания о событиях разной давности, и, прежде всего о 1962 годе, я внимал нашему военруку, что называется, открывши рот. Трудно описать популярность Геннадия Иосифовича среди учащихся техникума – он был настоящий офицер, настоящий мужчина и настоящий человек в одном лице. Я не состою ни в одной политической партии, поэтому не побоюсь добавить: он был и настоящий коммунист; надо воспринимать историю такой, какой она была, а тогда выражение «настоящий коммунист», хорошо это или плохо, но всегда употреблялось только в положительном смысле. Таким он и был, наш военрук.
Рассказ я слышал не с самого начала, поэтому он может быть неполон. Итак…
Памятная доска на заводоуправлении НЭВЗа: Новочеркасское восстание
«… ну, и мне была поставлена задача: очистить здание заводоуправления от погромщиков. Ну, батальон по тревоге я поднял, сам звоню в КУКСы – дайте, мол, штук двести промасленных комбинезонов или сколько там можете. Комбинезоны прибыли, я ребят переобмундировал, поставил задачу: небольшими группами и поодиночке проникать на территорию завода в здание заводоуправления и сосредотачиваться. Ребята мои пошли. Я сам переоделся и – за ними. Прохожу, а там как улей – гудит все, портреты побили… Вижу одного из своих офицеров, ну, что, спрашиваю, сколько твоих тут будет? Он говорит, человек так это двадцать. Ну, приступайте, говорю, только насмерть не бить и не калечить. Ну, и ребята начали… А погромщики не ждали этого, ничего не поймут: та шо ж вы, хлопцы, делаете, та вы ж такие же, как мы. Ну, а парни мои свое дело знали… Тут смотрю, мужчина один ко мне подходит, говорит мне: «Что вы здесь делаете?» – Ну, а я ж ему так прямо и скажу, что ли? Откуда я знаю, кто это такой? – Гуляем мы здесь, – говорю.
– Да нет, – говорит, – я смотрю, у вас и ребята внешне выделяются, и действуют слаженно, так это видно, что вы здесь не просто так. Ну, я ему тогда и говорю: «Знаете что? Давайте в прятки не играть! Что вам нужно?» Он вытащил из пиджака удостоверение – старший лейтенант КГБ. Я ему тогда: «Майор Журавель, имею задачей освободить первого секретаря обкома партии товарища Ба-сова».
– Ну, – говорит, – пойдемте, я как раз при нем.
Прошли мы в помещение парткома – там это рядом, партком и профком тогда было – там руководство и забаррикадировалось. Зашел я, а Басов сидит в кресле… ну вот, в состоянии полнейшей прострации. А я ж еще тогда подумал – я-то фронт прошел, войну видел – господи, думаю, это ж не дай бог, начнись что, вот, оно не сегодня – завтра загремит, как же он командовать будет? Он же сейчас, как баба побитая – ни на что не реагирует…
Ну, подошел я к нему (а черт его знает, как к нему обращаться, звания такого вроде ж нет – товарищ 1-й секретарь. ) ну, и говорю так: «Товарищ первый секретарь обкома партии, имею приказ вывести вас из здания заводоуправления. Вот чистый комбинезон, можете переодеться». А он мне: «Я не Керенский, я от своего народа прятаться не буду!» Ну, я тогда говорю заводскому начальству: «Вы как-нибудь уговорите его, я ж уговаривать не умею. А через толпу вести – так там и мои ребята его не спасут, его ж разорвут там на части».
Уговорили они его, и мы «задами» вышли, а там за забором его машина стояла и горкомовская «волга» – тогда райкомов еще не было; так первый секретарь горкома аж изогнулся, как вопросительный знак, и так почтительно: «Здравствуйте, Александр Васильевич!» Так тот даже не взглянул на него, шлепнулся на сиденье и шоферу: «Пшел!» Ну, и уехали они.
…Да, а как это все началось – тут будут если брехать вам разное – что там директора вроде вилками закололи или бить тут же кинулись – это все брехня, не верьте. Тут случилась такая ситуация: произошло снижение расценок – оно планомерное; вроде ж производительность труда повышается, ну, да это одно было б ничего, а на это понижение расценок как раз пришлось повышение цен на мясо и на масло. И не было вначале ничего, люди пришли на работу, а потом собрались на внутренней площади перед заводоуправлением, ну, вы ж знаете, где это… А тут директор завода мимо. Ну, так мол, и так, как же теперь без мяса-то? А он – тоже дурак, ну надо ж думать, что людям говорить – возьми им и ляпни что-то вроде того: вон вам пирожки привезли, чем не мясо? А там как раз в буфет завезли пирожки с капустой. И не верьте, никакого взрыва не было, а только так, шум по толпе, такой нехоро-оший шумок прошел. И разошлись люди по рабочим местам. А уж потом собрались, работу прекратили, ну, и я уж вам рассказывал про то, что дальше было…
Новочеркасск. Мемориальная доска на Дворцовой площади в память о жертвах Новочеркасской трагедии 1962г.
Ну вот, как мы Басова вывели оттуда, я сержанта одного на чердаке оставил с радиостанцией – есть у нас такая для диверсионной работы. Она… ну, от такая, как этот спичечный коробок. Ну, и поставил задачу: себя ни в коем случае не обнаруживать, только сообщать. А мы у себя в части на круглосуточный прием включились.
Ну, этот сержант со «звездочкой» – это радиостанция так называется – утром передает: «Пока все нормально, все разошлись по рабочим местам». А потом, в 8-30: «Прекращают работу». В 9–00: «Начали собираться у заводоуправления. Слышны призывы идти в город». А я ему: если пойдут – твоя задача, не обнаруживая себя, следовать за ними и передавать. Главное – обо всем сообщать.
…А мне задачу поставили: освободить здание милиции – он же весь век там, горотдел, где и сегодня. Я позвонил в «Военторг» – мне, говорю, надо штатские костюмы. Штук двести. Достали они. Но не все подошли…
Пришли мы к горотделу, оцепили. Мои ребята внутрь пошли – которые в штатском. Я им так: если будут бежать – и на здоровье, не задерживать! Наша задача – очистить здание. Только опять, говорю, не калечить и насмерть не бить! А эта ж публика – они ж как взвыли, у них ужас разум отнял… Им уже и дорогу освободили – та пожалуйста, выскакивай, на черта они мне нужны! А они мечутся там внутри… Ну, мои ребята стали работать и их возле входа штабелями складывать. Те так – ну, их же не калечат, просто выключают – полежат-полежат трохи, потом очухается и пошел, ему уже ничего больше не надо. Что? А, как выключали? Та от сюда – вдоль затылка, вниз по шее; «скользящим» вниз по почкам; ну, если в сапогах – то по ноге по костяшке – и того хватает. Если прием проведен правильно, то минут пять-десять он уже никем, кроме себя, заниматься не будет и добавки не попросит.
Ну, а я пошел пока во двор – посмотреть, что там творится. Гляжу – в слуховое окно капитан милицейский выглядывает. Я ему: как вы там, капитан? Держитесь, мои ребята идут к вам на помощь.
– Спасибо, – говорит, – ничего пока. Жарко только очень – крыша за день уже накалилась. Да вот тут солдатик у нас, ему голову пробили, он плохой, помощь нужна, а тут и воды-то нет. Так что давайте, товарищ майор.
– Держитесь, – говорю, – идем.
Мы быстро очистили милицию – там такой сброд был… У них же часть пошла сразу по магазинам – грабить; часть в банк. Ну, а часть пошла в милицию. И вот очистили мы горотдел, стали мои ребята двойным оцеплением, а тут одна баба – откуда она взялась? Как начала, так это истерично: «А-а-а, милиция, от в этой милиции сына моего убили! Милиция, сына моего убили, а-а-а! Пускай меня отут убьють, я смерти не боюсь, я не хочу жить, они там сына моего убили. » Ну, смотрю, народ заводится вокруг, обстановка накаляется… А тут как раз танки по Московской пустили. И от этот танк из пушки как п…! Холостым, но стекла полетели в домах. Я уж на что – фронт прошел, а и то вздрогнул! А баба эта – тю, смотрю, куда она делась? Она, как ужака, от так под ногами у моих десантников – и мигом так это под угол к стеночке притулилась. А только что кричала – мол, смерти не боюсь… И толпа разрядилась – уже все кругом хохочут, напряжение спало.
Новочеркасск. Камень-на-Крови, установленный в память о трагедии 1962 года в сквере Платова, перед Дворцовой площадью.
И тут слышу – никак стреляют? И толпа как хлынет вдоль по Московской! Я своему заместителю говорю: «Гляди со своими ребятами, тут возможна провокация»… Та какая там провокация! Они как стадо… Знаете, мужики, это, б…, страшное было зрелище – объятая ужасом толпа… Какая там провокация, им уже было не до провокаций. И только один такой пожилой мужик подбежал ко мне – а я в форме был с «колодками», – подбежал и кричит: «Майор, ты же воевал, что ж вы людей убиваете?» Я ему: «Пошел на …, паникер, не могут у нас по людям стрелять!» И так от в момент все чисто стало – как никого и не было. Шо ж, думаю, там случилось? Вроде стреляли… Но я так и не думал, что боевыми – так, думал, попугали холостыми… Взял я взвод солдат, за себя заместителя старшим оставил, и двинули мы к горисполкому.
Там еще один генерал из КГБ был – кажется, генерал-лейтенант. Ну, и вот он (чекист же, бдительный) уже заранее присмотрел, куда ему тикать в случае чего; и когда толпа в горисполком ворвалась – он выпрыгнул в окно. Да так неудачно прыгнул – ногу себе сломал. Потом, уже все давно успокоилось, уже и правительство уехало, а он все в госпитале со своей ногой лежал. Про него рассказывали, смеялись: такой вот удалой генерал. Мне говорят, прямо бери его к себе в десант, он, видишь, со второго этажа без парашюта сиганул… Ну, да ладно, это смех…
А потом к нам, были мы тогда в «КУКСах», приходила делегация. Одиннадцать человек, из них одна – баба беременная. Уж не знаю, для чего они ее с собой взяли – может, думали, бить будут, так чтоб поскандальнее вышло… Не знаю. Так вот эта делегация предъявила ультиматум. Мы, говорят, беремся навести порядок в городе при том условии, если из него будут выведены войска. Нет, вы толь-ко подумайте, это ж смех один – в город стянули пять дивизий, среди них Грозненская дивизия МВД – там весь стадион «черными воронками» был заполнен… Подумать, столько войск – и ультиматум.
Там был Соломин. Ну, я в сторонке стоял, чего – я майор всего; там ближе полковники были, и слышу – это уж когда их выслушали и отпустили, этих делегатов, слышу, говорят: чего ж, мол, мы их не задержали? А Соломин говорит, мол, товарищи, они от нас не уйдут. Мы их сфотографировали, и из города они никуда не выйдут. А то, что не взяли – так это ж, наверное, не самые важные птицы, руководство их там, оно сюда не пошло, и оно рассчитывало, что мы их задержим. А раз было бы так, то на этот случай у них наверняка продуман план действий, и мы тогда должны были бы действовать по тому сценарию, который для нас приготовили и которого мы не знаем. Ну, вот так их и отпустили…
…Да, а когда комендантский час ввели, то больше всего студенты попадались. Их свозили в Батайск, там грузили в вагоны и везли в Шахты. Они там сначала стучали, протестовали… А их перецепляли и снова в Батайск. Они не знают, думают, их далеко уже увезли. Ну, и примолкали понемногу. А потом их вот так неделю повозили – другую, и выпустили их всех. Ну, кому они нужны – молодые, ума нет, ему, может, на свиданье надо… А оно ж всегда – когда не пускают, от тогда и надо позарез».
Ну, вот и все из того, о чем рассказал мне подполковник в запасе Г.И. Журавель. Мысленно, глубоко склоняясь перед светлой памятью об этом человеке, я прошу у него прощения за то, что пересказываю это все без его разрешения. Мне уж не получить его, это разрешение, и поэтому глубокое уважение к памяти Геннадия Иосифовича да послужит залогом того, что в этой истории я не выдумал ни слова».