в каком году была вспышка чумы в москве
Как в СССР останавливали смертельные эпидемии
Чума
Опасную болезнь в Москву привез в 1939 году врач-микробиолог Абрам Берлин из Саратова. Проводя опыты на животных, он использовал живой возбудитель чумы и был обязан соблюдать жесткий карантин.
Однако внезапный звонок из Москвы обязал его незамедлительно прибыть в столицу, и так чума вырвалась на свободу. Берлин остановился в гостинице «Националь», сходил в ресторан, посетил парикмахерскую.
Почувствовав себя очень плохо, нулевой пациент был госпитализирован с ошибочным диагнозом крупозной пневмонии. Немалая заслуга в том, что эпидемию удалось вовремя остановить, принадлежит дежурному врачу клиники 1-го Московского медицинского института Симону Горелику.
Сотрудники НКВД находили и сажали в карантин всех, кто в городе контактировал с Абрамом Берлиным. Клиника медицинского института была оцеплена. Гостиницу «Националь» дезинфицировали, при этом, делали это по ночам, чтобы избежать утечки информации и начала паники.
В результате эпидемию чумы удалось остановить в зародыше. От смертельной болезни погибли только трое: Горелик, Берлин, а также стригший его парикмахер.
Черная оспа
Виктор Чернов/Sputnik, Григорий Веил/TAСС
Натуральная, или черная, оспа прибыла в столицу СССР в декабре 1959 года вместе с художником Алексеем Кокорекиным, вернувшимся из Индии. Во время своей поездки он подцепил опасную болезнь, когда присутствовал на церемонии сожжения брахмана.
Страдая от лихорадки, сильного кашля и боли по всему телу, Кокорекин обратился за медицинской помощью. Врачи ошибочно поставили ему диагноз грипп, хотя больной покрылся несвойственной для этого заболевания сыпью.
О том, что в Советский Союз попала черная оспа, стало известно спустя две недели после смерти художника. Несколько контактировавших с ним человек начали испытывать схожие симптомы.
Когда диагноз подтвердился, все московские медицинские службы, отделения милиции и КГБ были подняты на борьбу со смертельной опасностью. Сотрудники правопорядка отлавливали и помещали в карантин всех, с кем контактировал Кокорекин, с кем общались члены его семьи, кто получил сувениры из Индии.
Больница, где находился зараженный, попала в карантин. Для тысяч запертых сотрудников и больных даже вскрыли неприкасаемый государственный запас постельного белья, предназначавшийся на случай войны.
Однако главной мерой стала поголовная вакцинация всех жителей Москвы и Московской области, не имеющая аналогов в истории. Работая круглые сутки, врачи привили более 9 миллионов человек всего за неделю.
Всего опасное заболевание в Москве было обнаружено у 45 человек, трое из которых скончались. Через 19 дней после ее обнаружения и начала слаженной работы столичных служб больных чумой в городе не осталось.
Холера
Проникшая на территорию СССР из Ирана, холера охватила в 1970 году все советское черноморское побережье. Эпидемия пришлась на пик курортного сезона, когда в приморских городах было полно отдыхающих.
Постепенно болезнь распространялась по всей территории страны, включая Москву и Ленинград. Этому способствовали ошибочные действия местных властей, которые в первые дни на пляжах объявляли по громкоговорителям, что в городе холера и людям следует в спешном порядке его покинуть.
Центральная власть в свою очередь действовала быстро и решительно. К борьбе с распространением болезни подключили не только тысячи врачей, но также армию и флот.
Крупные очаги распространения инфекции, такие как Одесса, Батуми и Керчь, попали в карантин. Выезд из них разрешался только после тщательного бактериологического обследования. К городам подошли десятки кораблей и поездов, превращенных в передвижные лаборатории.
Среди тысяч туристов, запертых в городах, началась паника. Многие пытались обойти или даже прорваться через военные кордоны. Ситуация успокоилась только когда Совет Министров СССР распорядился продлить командировки и отпуска с сохранением заработной платы всем вынужденно находящимся в зоне карантина.
Сибирская язва
Вспышка сибирской язвы на Урале в апреле 1979 года остается самой загадочной эпидемией в истории Советского Союза. По разным данным, она унесла жизни от 60 до 100 человек.
Ежедневно в инфекционные отделения города Свердловск (современный Екатеринбург) поступали по 5-10 человек в состоянии мощного инфекционно-токсического шока.
Когда выяснилось, что причиной смерти людей стала сибирская язва, в городе организовали спецотделение для больных, началась масштабная вакцинация жителей, а также дезинфекция территорий города, по неподтвержденным данным, даже с помощью вертолетов. К июню эпидемия была остановлена.
Быстро и жестко. Как СССР за 21 день победил черную оспу в Москве
Что именно тогда случилось и как действовало советское руководство?
Опасный художник
В Индии он среди прочего присутствовал на церемонии сожжения брахмана, умершего от черной оспы. Причем, по документам, советский гражданин был привит от оспы еще за год до путешествия, но не исключено, что медики не смогли отказать известному лицу и по его просьбе поставили штамп о наличии прививок «просто так».
На следующий день после возвращения Кокорекин почувствовал себя плохо, поднялась температура, начались сильный кашель и острая ломота в теле. Он успел наведаться в поликлинику, где ему диагностировали «грипп», и еще несколько дней провел дома.
На 5-й день художника, который буквально угасал на глазах, госпитализировали с подозрением на тяжелую форму гриппа. Причем предположение про оспу с самого начала отмели. Появившуюся по всему телу сыпь телу сочли аллергией и поместили в общую палату с гриппозными больными. Еще через два дня он скончался.
По одной из версий, настоящую болезнь, погубившую деятеля искусств, установили только при вскрытии и то как будто случайно – черную оспу якобы определил старичок-патологоанатом из другого города, который находился в зале как личный гость одного из медиков.
По другой версии, во время вскрытия заподозрили чуму, но так и остались в неопределенности, хотя поняли, что речь об опaсной смeртeльной болезни.
Другие зараженные появились уже на второй день. В том числе больничный истопник, который просто проходил мимо палаты, а также подросток, который вообще был на другом этаже, но рядом с вентиляцией.
Но хотя Кокорекина не стало еще 29 декабря, подтверждение об оспе медики получили только 15 января 1960 года. Тогда об yгpозе доложили лично Хрущеву, а Минздрав, КГБ и МВД перешли на экстренный режим работы.
По законам военного времени
Сразу же наглухо закрыли на карантин Боткинскую больницу, где лежал Кокорекин. Никто из больных и персонала не мог ее покинуть. Все необходимое для них на время строжайшей изоляции свезли грузовиками из мобилизационных хранилищ.
Дальше нужно было в кратчайший срок выявить и изолировать абсолютно всех, кто хоть как-то пересекался с инфицированным с момента его посадки на самолет. Это были тысячи людей, начиная с таможенников и заканчивая посетителями столичных комиссионок, где оказались привезенные художником индийские сувениры.
При этом вся Москва была фактически закрыта по законам военного времени: ни въехать, ни выехать. Автодороги перекрыли, отменили поезда и самолеты.
Одновременно была развернута срочная тотальная вакцинация населения Москвы и Московской области. Для этого из разных областей в столицу спецрейсами доставили 10 млн доз противооспенной вакцины. Всего за 10 дней, к 25 января 1960 года, благодаря самой широкой работе прививочных бригад защиту от оспы получили более 5,5 млн москвичей и свыше 4 млн жителей Подмосковья.
В результате всех этих жестких, быстрых и круглосуточных мер вспышку черной оспы буквально подавили на корню. По сути, это была беспрецедентная операция как по масштабам, так и по срокам и качеству исполнения. Причем удалось обойтись минимальными жертвами: оспой заболели всего 45 человек, не выжили лишь трое.
Последнего зараженного выявили 3 февраля 1960 года. Это был ровно 20-й день с начала мобилизации всех сил на борьбу с эпидемией.
«Прилипчивая болезнь»: как Москва боролась с самой страшной эпидемией в российской истории
Мир не раз переживал весьма скверные и долгие эпидемии, которые вошли в учебники истории — например, Юстинианову чуму VI века или «черную смерть» в Европе Позднего Средневековья. Подобные напасти случались и на Руси, но больше всего современникам запомнилась Великая чума 1770–1771 годов в Москве: она опустошила четверть московских дворов. Но это одна из первых русских эпидемий, события которой можно реконструировать — для этого достаточно источников.
Как выглядела Москва накануне чумы?
К тому времени Москва уже полвека как потеряла статус столицы: с 1712 года все переехали на Неву. Главные дела решались в Петербурге. Пока Московскому университету исполнилось лишь 15 лет, 40 лет — первым попыткам городского освещения, еще нет и ста лет, как в городе появился первый каменный мост.
Москва устроена довольно архаично, растет скорее вширь, чем ввысь, напоминает разрозненные слободки и поселения. Кое-где плотность населения низкая, кое-где — повыше. О рваном характере города пишет Михаил Пыляев: «Улицы были непрaвильные, где чересчур узкие, где не в меру уже широкие, множество переулков, зaкоулков и тупиков чaсто прегрaждaлись строениями». Пожарная охрана пока находится в руках самих жителей.
Фактическая граница города — Камер-Коллежский вал длиной 37 верст. Это аналог МКАДа конца XVIII века. Сейчас это примерно район ТТК (улицы Госпитальный Вал, Пресненский Вал и десятки других, образующие кольцо).
Архитектура города меняется, в Москве работают прославленные зодчие Матвей Казаков, Иван Старов, Дмитрий Ухтомский. Возводятся огромный Воспитательный дом, Красные ворота, строятся многочисленные усадьбы, издаются журналы. Но большая часть населения не замечает плодов «просвещенного века». Это по-прежнему мир торговых лавок, грязи, деревянных изб, церковных служб, слухов и домыслов.
Почему болезнь попала в Москву?
В России в то время уже был опыт карантина: такие форпосты на основных дорогах в идеале состояли из доктора и двух лекарей-помощников. Империя много воюет на юге, очередная русско-турецкая война 1768–1774 годов дала поток раненых из Молдавии и Валахии. В госпитале на Введенских горах, в районе Лефортова, после смерти пациента случился переполох. Врач Афанасий Шафонский обнаружил «злую лихорадку», из 27 пациентов умерли 22.
По периметру больницы выставили охрану, жгли костры, но серьезного внимания на проблему не обратили, а Шафонского даже обвинили в распространении паники.
Болезнь вышла за пределы больницы. К марту 1771 года на Суконном дворе, большой мануфактуре по производству ткани в районе современной Софийской набережной, умирает 130 человек. Остальных вовремя не изолировали, работники разбежались по разным районам города, и началась эпидемия.
Как была устроена «самоизоляция» и карантин?
В городе попытались ввести запрет на торговлю ношеной и турецкой одеждой, но мародеры всё равно проникали в пустые дома.
Атмосферу страха дополнял постоянный набатный звон. Из 18 выездов из города только 7 оставили открытыми.
Читайте также
Чем лечились обычные горожане?
Окуривание одежды и костры из хвойных деревьев оставались самым распространенным средством «лечения». Документы гласили, чтобы «во всех покоях доволно накуривали мозжевелником». Металлические деньги старались вымачивать в уксусе, когда его не хватало — в кислом пиве. Но в целом простой народ не особенно уповал на медицину.
Почему произошел Чумной бунт?
Ситуация к августу 1770 года сильно накалилась. Умерших было всё больше, за один летний месяц на тот свет отправилось 7 тысяч человек (в мае того же 1770 года — 850). Приходских кладбищ не хватало, поэтому мертвых хоронили неглубоко. Подвоз продовольствия почти прекратился, многие лавки и магазины закрылись. Генерал-губернатор Салтыков бросил город и уехал в свое подмосковное имение Марфино — императрица потом назовет его «старым хрычом» и отправит в отставку.
Представьте ситуацию: фабрики закрыты, из города выехать практически невозможно, питейные заведения и бани опечатаны, торговля в упадке, вещи и одежда сжигаются.
Бочка недовольства взорвалась после запрета целовать чудотворную Боголюбскую икону Божией Матери.
События 15–17 сентября 1770 года известны как Чумной бунт. Архиепископ Амвросий приказал убрать икону подальше от народных масс. Разъяренная толпа, взбудораженная колоколом Набатной башни Кремля, собралась между Варварскими и Ильинскими воротами Китайгородской стены. Не сдерживаемые никем, москвичи отправились искать Амвросия в Чудов монастырь, попутно громя богатые дома и лавки. Архиепископа обнаружили на хорах Донского монастыря и растерзали. Досталось винным подвалам Чудова монастыря, которые содержали монахи: их опустошила посадская толпа.
Спокойствие в городе воцарилось благодаря московскому главнокомандующему Н. Д. Еропкину. Единственной полицейской силой, которой располагало московское начальство, был Великолуцкий полк численностью около 350 солдат, из них три сотни были расквартированы на расстоянии 30 верст от города.
Толпа отступила, унося раненых. Число жертв «побития» один из очевидцев оценил в 200 человек.
Автор той же записки отмечает, что восставшие не просто занимались грабежом, но и громили карантинные дома.
Для полноценного наведения порядка в Москве конца XVIII века хватало нескольких сотен солдат. Убийство крупного церковного деятеля, открытое выступление против власти и угроза распространения болезни вне Москвы заставили Екатерину действовать активнее. Из Петербурга был послан граф Григорий Орлов, он прискакал в Москву 26 сентября вместе с четырьмя полками лейб-гвардии.
«Спаситель» города привез в Москву кнут и пряник. Кнут заключался в быстром следствии над участниками бунта: четырех убийц Амвросия казнили, 173 человека были сосланы на каторгу. Своеобразным «пряником» стала организация общественных работ — москвичи трудились над возведением укреплений, им платили по 10–15 копеек в день, что влило в экономику города средства.
Орлов понял, что в ситуации всеобщего недоверия к медикам и карантинам лучше действовать через церковь: этот институт был понятен, священники обладали весомым авторитетом.
Тиражом 200 экземпляров выпустили книжечку наставлений докторов Лерхе и Ягельского, эти советы читали в храмах до и после литургии, дважды в день.
За мародерство в домах погибших полагалась смертная казнь, пустующие дома наглухо забивали досками и помечали красными крестами. За сокрытие трупов умерших полагалась длительная каторга. На дорогах на Тулу, Ярославль, Смоленск и Петербург появились карантинные заставы.
Врач Д. С. Самойлович ввел в практику «окуривательные составы» из смеси селитры и серы, которыми дезинфицировали одежду. Чтобы доказать эффективность новых средств, Самойлович надевал на себя вещи умерших. Власть решилась на эксперимент: семь каторжников провели в доме, где все погибли, 16 суток, носили обработанные вещи зараженных, и никто из них не умер. После этого обработали 6 тысяч городских домов.
К концу 1771 года чума отступила, хотя отдельные вспышки фиксировались и позже.
Победа над болезнью обошлась городу очень дорого. Только по официальным данным погибло больше 56 тысяч человек.
Императрица в некоторых документах называет цифру в 100 тысяч. Из 12 536 московских домовладений в 3000 умерли все жители. Екатерина II не преминула поделиться рассказом о чуме с Вольтером. «Есть, по правде сказать, чем гордиться этому XVIII столетию? Вот Вам и вся премудрость», — вздыхала самодержица.
Григорий Орлов как спаситель Москвы и Отечества получил медаль с надписью «Россия таковых сынов в себе имеет» и триумфальную арку. Доктора Самойловича избрали членом многих иностранных академий. Разогнавший бунт Еропкин жил еще долго и счастливо и умер за игрой в карты.
Что сделали впоследствии для предотвращения эпидемий?
Екатерина постаралась ускорить работу над приведением городского пространства в «европейский» вид — в 1775 году появился прообраз нынешних генеральных планов, Прожектированный план Москвы. Стали разбивать бульвары (хотя и очень медленно), обустраивать набережные. Началось сооружение Водоотводного канала. Чуть позже в Москву пришел водопровод из Мытищ — в районе ВДНХ осталась его самая эффектная часть, Ростокинский акведук.
В центре города окончательно запретили хоронить умерших. После 1771 года на окраинах появилась большая сеть кладбищ, многие из которых сейчас считаются престижными: Пятницкое, Введенское, Ваганьковское и другие. Проведенные реформы смогли немного смягчить последствия будущих эпидемий и «отмобилизовать» систему.
Полная изоляция Москвы, карантин в Боткина и разворот самолёта над Парижем. Как в 1960 году удалось победить чёрную оспу
Вернувшийся в СССР из Индии художник Алексей Кокорекин внезапно чувствует недомогание и буквально сгорает за несколько дней. Врачи из Боткинской больницы сумели поставить диагноз, однако с художником общалось огромное количество людей. Знакомые, семья, любовница, сотрудники комиссионных магазинов. За дело пришлось взяться КГБ, которому поставили задачу вычислить всех, с кем контактировал художник, в кратчайшие сроки и при помощи врачей остановить эпидемию.
Коллаж © LIFE. Фото © ТАСС / Валерий Матыцин, кадр из фильма «В город пришла беда»
Всему виной — беспечность
Всё началось с того, что известному художнику-плакатисту, дважды лауреату Сталинской премии Алексею Кокорекину дали путёвку в Индию. Кто бы не обрадовался такой возможности набраться свежих впечатлений? Вот и художник был рад.
Алексей Кокорекин. Фото © ТАСС / Вайль Григорий
Чтобы выехать за рубеж, в СССР нужно было не только пройти полный медосмотр, но и сделать ряд прививок: большая часть инфекционных болезней была в СССР побеждена, но в мире люди по-прежнему умирали от чумы, оспы и жёлтой лихорадки.
Неизвестно, каким образом художнику удалось избежать необходимой прививки: договорился ли он с врачом прививочного кабинета или у него были противопоказания, выяснить так и не удалось. Штамп о прививке в медкарте Кокорекина появился, и его выпустили за границу.
Кроме ковра художник купил в Индии подарки для жены и любовницы, в объятия которой он бросился сразу по прибытии в Москву. А на следующий день, подгадав прилёт самолёта из Дели, он, как ни в чём не бывало, появился на пороге родного дома и вручил подарки ничего не подозревающей супруге.
Недомогание Кокорекин почувствовал уже вечером. У него поднялась температура, а позже на теле появилась сыпь. На следующий день вызвали участкового врача, который поставил диагноз «грипп». Через два дня Кокорекину стало так плохо, что его увезли на скорой в Боткина, но диагноз оставили прежним. Сыпь на теле списали на аллергию, в общем, ошиблись — оставалось всего несколько дней до Нового года, и, возможно, головы медиков были заняты приятными хлопотами.
Пациенту дожить до праздника не удалось — через сутки ему стало хуже и он скончался. Дело принимало скверный оборот: было неясно, от чего умер дважды сталинский лауреат, заслуженный деятель искусств РСФСР. Надежды, что диагноз поставит патологоанатом, не оправдались — штатный специалист лишь разводил руками.
Тем временем ситуация накалялась: заболел врач, лечивший Кокорекина, женщина-медик из приёмного отделения, которая оформляла Кокорекина в больницу, истопник, проходивший мимо его палаты, и даже подросток, лежавший на другом этаже, — его кровать стояла рядом с вентиляцией. Одна из медсестёр робко предположила, что это может быть оспа, но её слушать не стали — не та квалификация.
Чтобы прояснить ситуацию, вызвали завкафедрой патологоанатомии ЦИУВ академика Николая Краевского. Но и он помочь ничем не смог, но сообразил пригласить в морг своего старого знакомого из Ленинграда — пожилого врача-патологоанатома. Старичок, знакомый с болезнью не понаслышке, сразу определил причину смерти.
Чумной бунт в Москве
Очередная вспышка чумы посетила Россию в конце 60-х годов XVIII века и была связана с русско-турецкой войной 1768-1774 годов. Первые случаи были зафиксированы в русской армии в сентябре 1769 года в городе Хотин в военном госпитале и очевидно солдаты российской армии подхватили ее от турецких солдат. Однако эпидемия развивалась ни шатко, ни валко и особой тревоги у военной и гражданской администрации эти случаи не вызвали. В начале 1770 года чума постепенно охватила Киевскую губернию, далее перекинулась в Таганрог, была зафиксирована на Кубани и на Дону.
Первые случаи чумы отмечены в Москве в августе 1770 года, но она носила легкий характер и не привлекла внимания, ни жителей, ни властей. Первым диагностировал чуму 21 декабря 1770 г. главный доктор Московского генерального сухопутного госпиталя Афанасий Шафонский. Госпиталь оцепили военным караулом. В нем находилось около 1 тысячи человек. Там же был «заперт» и сам Шафонский.
Граф Петр Салтыков. Художник Пьетро Ротари
Были предприняты обычные меры предосторожности. Москва была окружена поясом застав, находящихся в ведении московского главнокомандующего графа Петра Салтыкова. Купцы, везущие товары в Москву, подвергались на этих заставах 6-недельному карантину. Для приезжающих без товаров карантинный срок устанавливался по усмотрению карантинных начальников, но, не менее 3 недель.
В начале 1771 года начальник Главной соляной конторы генерал Петр Еропкин был назначен «надзирающим за здравием города Москвы», то есть ответственным за борьбу с эпидемией. Выбор был удачным. Как показали дальнейшие события, Петр Андреевич оказался человеком ответственным и весьма толковым. Он разделил Москву на 14 частей, и во главе каждой из них был поставлен смотритель, при котором состоял штат врачей. На борьбу с эпидемией были мобилизованы все московские врачи.
Тем временем, события развивались своим чередом. В марте стало известно, что в Замоскворечье, на Большом суконном дворе вовсю бушует болезнь, причем фабричное начальство болезнь скрывает, а умерших погребают без огласки, ночью. Естественно, суконный двор был закрыт, здоровые работники были размещены на карантин в пределах Москвы, а заболевшие вывезены за ее пределы.
Выяснились также весьма неприятные подробности. О карантинах и больницах распространялись всяческие небылицы и большинство больных, избегая госпитализации, пытались перенести болезнь на ногах. Помещение подозрительных в карантинные дома, а больных в больницы, вызывало сопротивление, и для выполнения этой задачи пришлось применять силу. Больных утаивали, а мертвых сначала хоронили в непредназначенных для этого местах, а затем, вследствие взрывного роста количества заболевших, просто выбрасывали их на улицу, подальше от своего дома.
Сжигание зараженных вещей во время чумы в России. Гравюра Н. Матюшина
Погребальные команды вербовались сначала из рабочих Суконного двора, но в июле, когда число умерших начало достигать нескольких сотен в день, погребальщики начали отказываться выполнять эту работу. Тогда для вывоза из домов больных и погребения умерших были определены уголовные преступники, присужденные к тяжелым наказаниям. Они были одеты в особую, пропитанную воском или просмоленную одежду (вощанку), лицо наглухо закрывалось маской, на руках были просмолённые рукавицы. Народ дал им название — «мортусы». Эти «мортусы» длинными крючьями вытаскивали из домов чумные трупы или зараженные вещи. Народ боялся их больше самой чумы, так как среди населения носились упорные слухи, что они выволакивали крючьями не только мертвых, но даже и живых, находившихся в бессознательном состоянии, и бросали их в братские могилы.
Гробов стало не хватать, и мертвых начали вывозить в простых, наспех сколоченных ящиках. Но вскоре некому и некогда стало делать и такие ящики — тогда трупы стали перевозить на телегах, по несколько на каждой, в сопровождении «мортусов» в их мрачных одеяниях и со зловещими крючьями. На улицах и площадях днем и ночью горели костры из можжевельника или навоза, распространяя смрадный дым и усугубляя общую картину страха, уныния и отчаяния.
В довершение всего, отчаявшись справиться с эпидемией, генерал-губернатор Петр Салтыков покинул Москву, удалившись в свое родовое имение Марфино. Его примеру последовали другие чиновники, и из начальства в городе остался фактически один Петр Еропкин.
15. Архиепископ Амвросий
Поводом к началу бунта стала деятельность московского епископа Амвросия (Андрея Зертис-Каменского). Амвросий, в отличие от подавляющего большинства московских священников, человек весьма просвещенный, распорядился предпринять целый ряд весьма разумных мер направленных, в первую очередь на защиту жизни духовенства, а также на уменьшение массовых сборищ, способствующих распространению чумы.
Во-первых, он предписал священникам соблюдать крайнюю осторожность при совершении треб: к больным при причащении не прикасаться, исповедовать их через окно или дверь; при крещении в опасном доме погружение ребенка в воду поручать повивальной бабке, а священнику только читать молитвы; не совершать ни пострижения, ни миропомазания, откладывая это до более удобного времени. Мертвых он велел священникам хоронить в день смерти, не внося их в церковь, а обряд отпевания совершать уже после их погребения, а также запретил священникам брать деньги от родственников, умерших от чумы. На время чумы Амвросий также запретил проведение церковных ходов, чтобы избежать ненужного скопления народа. Следует отметить, что эти меры отнюдь не добавили ему популярности. Во-первых, запрет некоторых церковных обрядов лишил священников части традиционных доходов, и тем самим восстановил их против архиепископа.
Весьма негативную реакцию вызвал запрет крестных ходов. Ведь крестный ход воспринимался простым народом как одно из наиболее действенных средств в борьбе с эпидемиями и запрет их проведения вызвал полное непонимание в народных массах.
Особое беспокойство вызывали две точки в Москве, крайне опасные в эпидемиологическом отношении. Первая – это, так называемый Спасский крестец. Поясню: крестцами в Москве назывались те места, где были особые часовни, в которых ранее приводили к крестному целованию народ в особенно важных случаях, а также объявлялись царские указы. Таких крестцов в Москве было несколько, но один из них, возле Спасской башни облюбовали безместные попы. Эти духовные люди вели себя довольно буйно, бранились между собой и делали разные бесчинства. Но главное, к ним приходили обыватели нанимать их в свои церкви для совершения церковных служб, многие заказывали у них нужные для них моления: за здравие, за упокой и тому подобные, что создавало совершенно ненужные скопления народа. Архиепископу удалось искоренить это сборище и это ему не забыли ни попы, лишившиеся приработка в весьма оживленном месте, ни жители.
Но куда большие опасения вызывала ситуация, сложившаяся возле Варварских ворот. Это исторические ворота Китай-города, названные так, потому что были расположены неподалеку от храма Варвары Великомученицы.
У Варварских ворот тогда находился образ Боголюбской Богородицы, перед которым с начала сентября начали ежедневно собираться толпы народа, чтобы приложиться к иконе. Среди них были не только здоровые, но и заболевшие чумой. Собравшиеся приглашали попов служить молебствия и многие священники бросили свои приходы, поставив под образом свои аналои, и устраивали за плату молебствия с утра до вечера, что привлекало все новых и новых паломников. Было организовано собирание денег в специальный денежный ящик «на всемирную свечу Богоматери». Причем этот ящик был не опечатанным и количество денег в нем никем не контролировалось.
Амвросий был возмущен этим «суеверием и торжищем» и принял решение убрать икону в один из храмов. Однако гражданские власти категорически не советовали ему это делать, и архиепископ отменил это решение, и распорядился только опечатать денежный ящик и перенести его в более сохранное место.
Чумной бунт. Художник Эрнест Лесснер
Однако, ни Амвросий, ни гражданские власти не представляли градуса экзальтированности, до которой дошла толпа. Как раз накануне, какой-то поп рассказал здесь народу о том, что одному фабричному явилась во сне Богоматерь и поведала ему, что образу ее у Варварских ворот давно уже не оказывают должного внимания и не ставят свечей. Христос хотел за это послать каменный дождь на Москву, но она упросила его смилостивиться над городом и наказать его только трехмесячным мором. Фабричный, размазывая пьяные слезы по щекам, также рассказывал толпе про чудесное явление, увещевал народ «жертвовать на всемирную свечу Богоматери». И в этот момент власти решили эти деньги изъять!
Толпа была абсолютно уверена, что Амвросий решил присвоить себе деньги, собранные для Богородицы. В первый день толпа Амвросия не нашла но разграбила Чудов монастырь и нашла там бочки с вином. Началось повальное пьянство.
Убийство архиепископа Амвросия. Художник Жан-Мишель Жоффруа
Доктор Даниил Самойлович
Бунтовщики принялись потом за карантинные дома и больницы, они освобождали из них больных и здоровых и убивали врачей. Врачи разбежались. Заведующий карантином в Донском монастыре доктор Самойлович был жестоко избит толпой и спасся от смерти, лишь заверив толпу, что он не доктор, а подлекарь.
Войска начали отступать, но тут подоспел вызванный Еропкиным Великолуцкий полк, стоявший в 30 верстах от Москвы. Теперь уже не сюсюкали. Восстание было подавлено картечью, пулями и штыками. На месте побоища осталось 1000 человек убитыми и очень много раненых. На улицах забирали всех, «на ком оказывались раны и шрамы». В тот же день в город вернулся Салтыков, но все же, императрица не простила ему трусости, и он был уволен.
Григорий Орлов. Художник Федор Рокотов
В Москву был направлен фаворит императрицы граф Григорий Орлов, на которого была возложена миссия принять все необходимые меры для прекращения эпидемии и завершить следствие по восстанию.
Орлов выехал в Москву 21 сентября, но из-за распутицы прибыл туда лишь 26 сентября. Следствие по бунту было проведено быстро и преступники примерно наказаны. Четыре человека (и среди них трое – непосредственные убийцы Амвросия) были повешены, 72 человека были «биты кнутом с вырыванием ноздрей», закованы в кандалы и отправлены на каторгу; 89 человек высекли плетьми и отправили на казенную работу; 12 подростков высекли розгами.
Для прекращения болезни необходимы были значительно более серьезные усилия. В конце сентября 1771 года число ежедневно умирающих доходило до тысячи человек в день.
Были созданы две комиссии, полностью сосредоточившие власть в городе: «Комиссия для предотвращения и врачевания от моровой заразительной язвы» и «Исполнительная комиссия». Первая комиссия отвечала за борьбу с эпидемией. Ее возглавил генерал Еропкин, а в комиссию вошли представители духовенства, московского мещанства и наиболее известные врачи. Вторая комиссия должна была наблюдать за точным выполнением приказов и распоряжений первой комиссии.
Всехсвятский мост Москве. Художник Аполлинарий Васнецов
Начали с того, что и надо было делать с самого начала. Священникам действующих церквей было поручено ясно и точно объяснить существо болезни, от чего она происходит, разъяснить, зачем необходимы карантины и чем опасны большие скопления людей.
Хотя лечить чуму лечить еще не умели, но были доведены до населения меры по борьбе с эпидемией, рекомендованные врачебной комиссией. Они сводились к необходимости содержать тело и дом в чистоте, часто обливаться водой или обтираться уксусом, ну, а если в доме появился больной, немедленно положить его в больницу, сжечь все вещи, которых он касался, окурить комнату специально разработанным составом и, по-возможности, впредь в эту комнату несколько недель не заходить. Что ж, по-моему, рекомендации вполне здравые.
Больницы и карантинные дома было решено устраивать за городом, на чистом и открытом месте, чтобы карантинные дома находились неподалеку от больниц для скорейшей транспортировки больных. Всего открыли четыре больницы и 12 карантинных домов.
Чтобы прекратить утаивание больных, было объявлено, что люди, выписывающиеся из больниц и карантинных домов, получат новую одежду и денежное пособие: женатые – по 10, а холостые по 5 рублей – деньги очень и очень немаленькие. Естественно, подавляющее большинство заболевших спешили объявить об этом, и просили отправить их в карантин, неожиданно ставший весьма желанным. Москвичи начали значительно больше доверять врачам и больницам, вследствие проводимой комиссией санитарно-просветительской работы, а также вследствие существенного сокращения полицейского произвола при госпитализации и карантинизации.
То есть, порочный круг был разорван. Ранее люди не понимали, зачем им идти в карантин, сопротивлялись, их забирали силой, это вызывало еще большее сопротивление, теперь в большинстве шли добровольно и силовые методы стали ненужными.
Для того чтобы обеспечить бесперебойное питание было сооружено несколько амбаров, комиссия закупила ремесленные товары у беднейших ремесленников (всего на это была потрачена немаленькая сумма в 10 тысяч рублей), были организованы земляные работы, за которые мужчинам платили 15, а женщинам 10 копеек в день.
Полиции было поручено заняться нищими, как представляющими большую опасность при распространении заразы. Они были отправлены в монастыри, где до конца эпидемии содержались на казенный счет. Была объявлена полная амнистия всем тем, кто хоронил тела умерших в случайных местах, если они укажут места захоронений, и, в случае необходимости, произведены перезахоронения. Значительное внимание было уделено дезинфекции помещений с помощью их окуривания путем сжигания специально разработанной смеси. Было создано несколько команд «окуривателей», а беднейшему населению эти смеси выдавались бесплатно.
В общем, по-моему, Орлов блестяще выполнил поставленную перед ним задачу. Во второй половине октября эпидемия пошла на убыль и смертность значительно снизилась. Из Москвы Орлов выехал 17 ноября и в Петербурге его встретили с триумфом. Он был награжден золотой медалью с надписью «За избавление Москвы от язвы в 1771 году», а при въезде в Царское село воздвигнуты триумфальные мраморные ворота.
Тут впору сказать вот оно – средство от всех эпидемий. Зачем изобретать вакцины – стоит только найти такого вот толкового и решительного орла и он в три дня избавит мир от всех пандемий, и в том числе от коронавируса. Не принижая заслуги Орлова, следует все-таки отметить, что, по мнению врачей, эпидемия к октябрю 1771 года уже завершала свой цикл.
Эпидемия чумы не может продолжаться бесконечно. Больные наиболее опасной, септической формой чумы уже вымерли, и преимущество получили штаммы с меньшей вирулентностью, холодная погода препятствовала размножению блох, в общем, смертоносная чума прекратилась сама собой, а энергичные меры Орлова лишь способствовали этому прекращению.
В январе 1772 года эпидемия почти стихла, в больницах и карантинах умерло 172 человека, в городе – 209 человек. Всего же чума унесла в Москве более 50 тысяч жизней. Следствием чумы стал запрет погребения при церквах, вследствие чего начали отводить место для кладбищ за чертой города. Так что, многие известные ныне на Москве кладбища: Ваганьковское, Рогожское, Даниловское и другие берут начало от кладбищ при больницах и карантинных домах. Вследствие чумы началось строительство московского водопровода, и был проведен ряд мер по улучшению санитарного состояния города. Ну, и в заключение добавлю, что некоторые участники чумного бунта бежали, но не успокоились. Через некоторое время они, якобы, приняли участие в восстании Емельяна Пугачева.
Детский дом в Москве
И в завершение, хочу пригласить всех, интересующихся историей, пересмотреть мои ролики на Ютубе, сосредоточенные на канале «Mihnik» https://www.youtube.com/channel/UCg3j5quaczAxjDnSdz9ropA
Лига историков
8K постов 35.5K подписчиков
Правила сообщества
— уважение к читателю и открытость
— регулярность и качество публикаций
— умение учить и учиться
— бездумный конвейер копипасты
— публикации на неисторическую тему / недостоверной исторической информации
— простановка тега [моё] на компиляционных постах
— неполные посты со ссылками на сторонний ресурс / рекламные посты
— видео без текстового сопровождения/конспекта (кроме лекций от профессионалов)
— дискуссии на тему постов
— уважение к труду автора
— личные оскорбления и провокации
— неподкрепленные фактами утверждения
А я че-т смотрю за 300 с чем-то лет ничего не поменялось)))
Нам в ЗАО РПЦ срочно нужен Амвросий, а лучше штук двадцать.
Ворота в Пушкине, надпись:
Классный и интересный пост! Не зря подписался) Удивило что за триста лет отношение людей к эпидемии не сильно поменялось.
А ещё картина «Чумной бунт. Художник Эрнест Лесснер» отображается у меня как гифка.
Крепки в народе традиции мракобесия, крепки во власти традиции наплевательства до последнего момента, просто таки круг Сансары какой-то.
Амвросий: распространял мрак в головах людей, и умер от этого. Красиво )
Чумной бунт
В ноябре 1770 года в военном госпитале в Москве умирает от чумы привезенный с русско-турецкой войны 1764-1774г. офицер. Вскоре умирает врач, который его лечил, а также ещё около двадцати человек, живших поблизости. Вторым очагом заражения стал Большой суконный двор в Замоскворечье – крупная ткацкая фабрика, куда предположительно могла быть завезена заражённая чумой «трофейная» шерсть: к 1771 году от чумы погибли 57 человек на самой фабрике, а также более 40 рабочих в разных домах вне её стен [1].
Генерал-губернатор Пётр Салтыков не сумел организовать эффективных карантинных мер и чума начала расползаться по Москве. По приказу Екатерины II всех погибших хоронили за пределами города. Городские власти, стараясь не допустить паники, пытались скрыть начало эпидемии. Однако к сентябрю 1771 года в Москве ежедневно умирало столько людей, что их не успевали хоронить. По некоторым источникам, до тысячи человек в сутки [1].
Обязанность убирать трупы сначала возложили на московскую полицию, однако они боялись заражения и игнорировали приказы. Тогда из московских тюрем выпустили заключенных, надеясь привлечь их к уборке тел погибших, но они при первой же возможности бежали [2].
Также начали бежать из города чиновники и купцы. Пётр Салтыков отправил письмо Екатерине II с просьбой разрешить ему покинуть город, но, не дождавшись ответа, самостоятельно уехал в свое подмосковное имение. Москва оказалась практически неуправляемым городом [3]. Узнав об эпидемии, крестьяне и купцы отказались везти в Москву продукты. Так что в городе вскоре начался еще и голод.
Отсутствие эффективных мер по борьбе с эпидемией и полная неорганизованность властей привели к панике в городе. В частности, среди горожан стал распространяться слух, что чудотворная Боголюбская икона Божией Матери, размещённая над Варварскими воротами Китай-города, помогает исцелению от «моровой язвы»; люди спустили икону с ворот и стали устраивать у неё стихийные молебны.
Понимая, что массовое скопление людей только способствует распространению чумы, московский архиепископ Амвросий запретил молебны у иконы, и 26 сентября по его приказу икона была спрятана, а короб для приношений запечатан, чтобы их не растащили мародёры [1].
Но суеверные горожане превратно истолковали решение Амвросия и решили, что он намеренно прячет икону, чтобы люди не могли вылечиться. Это стало последней каплей терпения горожан, и кем-то пущенный слух, что Амвросий решил присвоить себе подношения, спровоцировал массовый бунт.
Избив охрану, бунтовщики забрались на Набатную башню и стали бить в установленный на ней колокол Спасского набата, чтобы собрать народ к Кремлю. Ворвавшись в крепость, толпа разгромила Чудов монастырь в надежде отыскать в нём чудотворную икону и архиепископа Амвросия. Амвросий незадолго до этого успел уйти и укрыться в Донском монастыре, однако на следующий день толпа взяла Донской монастырь приступом.
Священнослужитель вёл себя достойно, ему почти удалось успокоить бунтовщиков. Но, по свидетельствам очевидцев, из кабака прибежал дворовый Василий Андреев и ударил архиепископа колом. После этого озверевшая толпа растерзала Амвросия [2].
Убийство архиепископа Амвросия, гравюра Шарля Мишеля Жоффруа, 1845 год
Другая часть толпы, не пошедшая в монастырь, отправилась громить карантинные дома и больницы. В одной из больниц мятежники напали на известного в то время доктора и эпидемиолога Данило Самойловича. Впоследствии он вспоминал: «я первый попал в руки бунтовщиков, стоявших у Даниловского монастыря. Они схватили меня, избили… Я чудом спасся от неблагодарных, искавших моей погибели».
На следующий день бунтовщики вновь подступили к Кремлю с требованием выдать им Еропкина на растерзание, освободить пленных и раненых, а всех бунтовщиков простить, и чтобы договоры с ними были подписаны генерал-губернатором Москвы Петром Салтыковым. Также восставшие требовали немедленно выпустить всех больных из карантина. Офицеры опять попытались уговорить людей разойтись, но те отказались, и их пришлось разогнать силой.
За три дня бунт был подавлен. Пётр Еропкин доложил Екатерине II о том, что всего было убито около сотни человек, и попросился в отставку. Екатерина II прислала ему приказ об увольнении с непроставленной датой – чтобы он решил сам, наградила его орденом Андрея Первозванного и передала 20 тысяч рублей «за распорядительность и мужественное подавление мятежа» [4]. Петра Салтыкова отправили в отставку.
После бунта Екатерина II отправила в Москву четыре полка лейб-гвардии под командованием своего фаворита Григория Орлова. Он руководил расследованием причин бунта, зачинщиков и наиболее активных его участников арестовали и судили. Четырёх человек повесили, остальных приказали высечь розгами и приговорили к каторжным работам.
В Москве Григорий Орлов занялся тем, что следовало делать с самого начала эпидемии: правильной организацией мер по борьбе с эпидемией чумы. Он приказал усилить карантины и их число, увеличить количество больниц и жалованье докторам (дополнительно всем медикам в случае их смерти была обещана компенсация родственникам). Ещё одной действенной мерой стал указ Московского сената от 17 ноября «О мерах к прекращению эпидемий и устройству кладбищ». Всех, без различий на чины и сословия, приказывалось хоронить на специально отведённых кладбищах вне черты города. Граф приказал использовать для захоронения труд арестантов, пообещав последним в случае их выживания прощение и волю. Кроме того, желая очистить Москву от накопившейся в ней грязи и последствий бунта, Орлов организовывал хозяйственные работы – починку дорог, подвоз продуктов и воды, расчистку площадей от старых построек и мусора.
Помимо прочего, на улицах Москвы были уничтожены бродячие животные. На въезд и выезд из города наложили запрет, а мародёров и грабителей стали казнить на месте преступления. Благодаря Орлову в город возобновились поставки продовольствия и питьевой воды, а чтобы торговцы не боялись заразиться, были организованы специальные торговые ряды со рвом между продавцом и покупателем (деньги передавали в плошке с уксусом для дезинфекции). Городские службы вновь заработали и город стал возвращаться к жизни.
Город разделили на 27 участков, на территории которых производился учёт и изоляция больных, а также вывоз умерших. Заражённым, прошедшим курс лечения в больнице, предлагали материальную поддержку. На заставах за городом мужчинам платили по 15 копеек в день, а женщинам – по 10. Женатых людей, выписавшихся из больницы, награждали 10 рублями, холостых – 5. Эта мера стала более эффективным средством по привлечению людей в карантины и по борьбе с чумой, чем самые строгие запреты.
По воспоминаниям современников, Орлов лично обходил больницы, сопровождая врачей, проверял качество содержания больных. Эти меры быстро дали нужный эффект. Осенью эпидемия чумы пошла на убыль: в сентябре от болезни скончалось порядка 21,5 тысячи человек, в октябре – 17,5 тысячи, ноябре – 5,2 тысячи, а в декабре – 805 человек [4].
Всего жертвами этой эпидемии стало примерно 55 тыс. человек.
Автор: Андрей Гудков.
Редакторы: Екатерина Тигры и Мариша Яковлева
3.«Императорская Россия» Евгений Анисимов. Издательство «Питер», 2008 г.
Москва 1771
Появление чумы в России стало следствием последовательной активизации реликтовых очагов в Северном Причерноморье, Русской равнины и Малороссии. Активизация очагов происходила в направлении с юга на северо-восток, создавая иллюзию того, что чума заносилась из других из районов. В Киеве очаги чумы были обнаружены в августе 1770 года и носили характер домовой эпидемии. Официально считается, что первым разносчиком чумы был купец, прибывший из Польши, в результате его прибытия в Киев умерла его семья и соседи. После осмотра дома было заявлено, что люди погибли от «гнилой горячки с пятнами», посему никаких санитарных мер принято не было и дело отложили в дальний ящик, но в сентябре «чёрная смерть» охватила Подол и среди людей началась паника. Люди бежали из Киева в Днепр, унося чуму вместе с собой. Тем временем мор на Подоле усиливались с каждым днём и власти начали заколачивать зачумленные дома, а больных изолировать в карантинных зонах, охраняемых солдатами.
Во второй декаде ноября 1770 года количество больных в городе стало уменьшаться. В декабре болезнь закончилась в Киеве, а в феврале 1771 – на Подоле. Однако в середине марта в Печерском районе чума вновь начала фигурировать в сходках. Оказалось, что солдаты, направленные следить за контролем в Подоле, грабили чумные дома и увозили вещи чумных больных к себе на родину. К тому же, Лерхе считает, что Войекон причастен к распространению чумы и её попаданию на территорию России, он выдавал пропускные свидетельства всем, даже больным чумой.
Схема «движения» эпидемии чумы 1770—1773 гг. по России.
Первым диагностировал чуму 21 декабря 1770 года главный доктор Афанасий Шафонский. В тот же день он сообщил об этом Московскому штадт-физику Риндеру. Проведя осмотр больных и умерших, Риндер никакого решения не принял, а Шафонский, оставшийся недовольный халатностью Риндера, на следующий день созвал совет врачей. В ходе которого все врачи постановили, что «появившаяся в госпитале на Введенских горах, болезнь должна почитаться за моровую язву, для прекращения которой всю госпиталь от сообщения с городом надлежит отделить».
О чуме уведомили генерал-фельдмаршала Салтыкова, который в течение месяца организовал сеть застав вокруг Москвы. Принял ряд предупредительных мер, в число которых входило: недопущение въезда купцов из Киева и Польши в Москву без выдержания шестинедельного карантина, запрет на ввоз льна, ниток, хлопка, шёлка и мехов гражданами, всё это изымалось и сжигалось, в губерниях организовывались таможни и карантинные дома с необходимым штатом. Однако Салтыков опоздал, мор уже был в Москве, а кордоны могли лишь остановить её выход за пределы Москвы.
Большой суконный двор в Москве.
Чума вспыхнула на Большом суконном дворе, у Каменного моста. Работающие на фабрике докладывали, что «люди часто умирают, а иногда и в ночное время погребаются». После посещения фабрики врачом Ягельским и его поручиком было выяснено, что «на суконной фабрике открылась опасная болезнь». В ходе обследования фабрики было установлено, что с январь по март на фабрике погибло 113 человек, обычно на 3-4-й день после заболевания. В ходе расспросов было зафиксировано, что «они померли горячкою гнилою с пятнами и карбункулами». Также на фабрике находились 16 больных с бубонами и сыпью. В заключение Ягельский предположил, что «болезнь занесена на территорию фабрики с тех пор, как в общежитии проживала работница с «опухолью под горлом», которая умерла через 5 дней после приезда, вслед за ней умерли и её родственники, и близкие друзья».
Решением совета московских врачей было принято ряд мер. Суконный двор был закрыт, здоровые работники вывезены в пустующие фабрики купца Ситникова и Балашова. Больных вывозили за пределы Москвы, в Угрешский монастырь. Однако данные меры запоздали, поскольку после первой проверки гражданином Ягельским часть рабочих бежала в город. Кроме того, Суконный двор не был окружён караулом, что давало людям спокойно выходить и входить на территорию фабрики. Даже если бы власти учли все эти нюансы, то чумы было бы не избежать, поскольку с наступлением весны подвальные крысы активизировались и начали разносить блох по столице.
После того, как количество больных начало переходить на двузначные числа. Власти приняли очередные предупредительные меры. Во-первых, Москву «заперли». Во-вторых, на расстоянии в
30 км (30 вёрст) от Москвы устанавливалась карантинная зона. В-третьих, обозы с едой останавливались в 7 верстах от города и продавали свои товары там, а надсмотрщики не давали покупателям соприкасаться с продавцами. В-четвёртых, в 100 километрах от Москвы устанавливались заставы, чтобы чума не попала в Петербург.
В апреле Москва была разделена на 14 частей, во главе каждой был поставлен смотритель и несколько врачей. Обязанности смотрителя сводились к контролю заболевавших и умерших, к осмотру больных и возможному лечению, и к доставке больных в Угрешскую монастырь. Также смотритель был обязан изолировать всех жильцов, в доме которых был найден больной чумой, дезинфицировать помещения и оцеплять районы полицейским караулом, дабы больные побеги не совершали. И, конечно, смотритель был обязан вести статистику заболевших и умерших ежедневно. По такой статистике можно узнать, что за апрель умерло 774 человека, по 25-47 человек ежедневно, однако числа не имеют с действительностью никакой связи.
К концу мая власти начали питаться иллюзиями и рапортовали в Питер, что «опасность в Москве и миновала, и стала большею часть прекращаться». Новых больных в Симонов и Данилов монастырь не поступало, но в трупы умерших от «опасной болезни» находили в Москве ежедневно. Не вяжется что-то. За май, по официальным данным, количество умерших достигло 850 человек, больше, чем в апреле. Не вяжется что-то номер два. Тем не менее, власти продолжали писать императрице, что болезнь отступила и что в Москве всё благополучно, «не надо слушать эту Европу, не было у нас никакой чумы».
В июне власти решили сократить карантинные сроки на половину, ликвидировать часть застав на пути в Москву, а врачей, находящихся в Симоновом и Даниловом монастырях, отпустить по домам. Также генерал Брюс предложил в совете две гениальные идеи. Первая заключалась в том, чтобы все заставы на пути к Петербургу убрать. Вторая заключалась в том, чтобы открыть Суконный двор, и пропускать товары, изготовленные на этой фабрике, в Петербург. Одобрив эти идеи, совет и власти успокоились и решили, что чума ушла и пора заниматься привычными делами. Хотя по официальным данным смертность в Москве продолжала расти, в сутки умирало от 40 до 70 человек, всего в июне погибло 1100 человек.
В июле для московских властей наступил «момент истины». За счёт крыс в Москве начали активизироваться новые домашние очаги чумы. Тёплая погода способствовала развитию блох на телах крыс и к середине июля в Москве начали вымирать целыми домами в Преображенской, Семеновской и Покровской слободах. С 17 июля было решено вывозить больных в «особый дом» в Троицком-Голенищеве, поскольку Симонов монастырь уже был переполнен. А между тем, снова по официальным данным, число умерших в сутки перевалило за 100 человек, хотя власти считали, что болезнь ушла.
В августе «явное моровой язвы свирепствование. побудило почти всех знатных и должностями не обязанных людей из Москвы в разные деревни и места выезжать. При таких выездах многих обывателей служители, будучи или сами заражены, или имея с собою зараженные вещи, привозили купно с собою, как в проезжающие, так и в собственные свои селения заразу». Таким образом, чума попала во многие российские губернии. Например, в Воронежскую, Архангельскую, Казанскую и Тульскую. В самой Москве, опять по официальным данным, в день заражалось по 500 человек и умирало по 400, это не учитывая, что многие больные бежали из города в леса и там умирали.
Примерный вид мортусов.
«Ежедневно умирали сотни людей. Сначала на каждой улице было несколько больных, потом они появились в каждом доме, и, наконец, были уже целые выморочные дома, заколоченные досками». В августе количество умерших достигало невероятных масштабов. Гробов стало не хватать, людей хоронили в ящиках, но в скором времени этим заниматься стало некому, и умерших вывозили на телегах по несколько человек и хоронили в братских могилах. В сопровождении таких телег всегда ходили «мортусы» в своих мрачных и ужасных одеждах. На улицах денно и ночно горели костры из навоза или можжевельника, распространяя смрад по всему городу. В течение августе, по официальным данным, умерло 7270 человек, примерно по 250 человек в день.
В городе царила паника. Лерхе описал состояние Москвы в это время: «Невозможно описать ужасное состояние, в котором находилась Москва. Каждый день на всех улицах можно было видеть больных и мертвых, которых вывозили. Многие трупы лежали на улицах: люди либо падали мертвыми, либо умерших выбрасывали из домов. У полиции не хватало ни людей, ни транспорта для вывоза больных и умерших, так что нередко мёртвые по 3—4 дня лежали в домах». В конце августа народные массы начали качаться и устраивать локальные вспышки ненависти, устраивая нападения на врачей и патрульных. Так, например, на Шафонского в Лефортово напала толпа и чуть не забила его камнями, если бы помощь солдат с винтовками. Выбрасывание трупов на улицы, утаивание больных и нападения на бессильных врачей привели к тому, что в сентябре чума приняла бубонный и септический характер и город превратился в «чумное побоище».
Сентябрь начался с усиления контроля над священниками. Московский архиепископ Амвросий обязал священников соблюдать осторожность треб: исповедать прихожан через окно, не прикасаться к больным, не совершать миропомазания и острижения, а мёртвых хоронить, не внося в церковь. А «чёрная мара» тем временем достигла кульминации – в день умирало до 800 человек, по официальным данным. 15 сентября по набатному колоколу в Москве начался бунт. Архиепископ Амвросий считал, что скопление толп молящихся у Варварских ворот было бесполезным и больше вредило верующим, сначала он приказал снять икону Богоматери, затем он закрыл ящик для подношений, а деньги из ящика он приказал перенести в более сохранное место. Когда у народа отнимают веру в то, что бог поможет излечиться от чумы, то не грех снимающим икону дать тумаков и отогнать их от неё, что и было сделано толпой. По Москве гудели колокола, набат собирал толпы, которых направляли в Чудов монастырь и Кремль.
Убийство того самого.
В первый день поиски Амвросия были неудачными, но были удачными поиски вина, которое нашли в погребах Чудова монастыря. Прилично накидавшись, толпа пошла искать главного «беса» по всем монастырям. На второй день архиепископ Амвросий был найден в Донском монастыре, где его и забили до смерти ногами, причитая «Ты ли послал грабить Богородицу? Ты ли велел не хоронить покойников у церквей? Ты ли присудил забирать в карантины?». Затем толпа направилась разносить другие монастыри и больницы, выпуская из лап «бесов» больных, а самих «бесов» убивали.
К вечеру 17 сентября Еронкин собрал отряд солдат и принялся успокаивать бунтовщиков на Красной площади. Сначала словами и холостыми пулями, а когда бунтовщики отказали Еропкину, то солдаты открыли огонь по толпе, убив 1000 человек и многих ранив. Именно по ранам и ловили бунтовщиков в больницах и в переулках. После подавления бунта в город вернулся Салтыков, Еронкин получил 20 тысяч рублей и медаль Андрея Первозванного, а Екатерина II ввела цензуру на письма, отправляемые из Москвы, с целью пресечь распространение информации о бунте за границу. А 21 сентября Екатерина II отправила в Москву графа Орлова, который и должен был исправить отчаянное положение москвичей. Прибыв в Москву, граф Орлов созвал комиссию по чумным делам, где выдвинул ряд вопросов о причинах распространения и пресечения чумы.
1) Является ли умножившаяся в Москве болезнь моровой язвой?
2) Чрез воздух ли ею люди заражаются или от прикосновения с зараженными?
3) Какие суть средства надлежащие к предохранению от оной?
4) Есть ли и какие способы к уврачеванию зараженных?
Цитатами приведу ряд интересных ответов на первые три вопроса.
Лекарь Самойлович высказывался за чистоту в домах и частое обмывание всего тела холодною водою или, кто может, уксусом. Кроме того, он считал полезным «открытый воздух, пищу кислую, как можно из земляных овощей, а меньше всего употребление мяса».
Доктор Шафонский разделил вопрос на две части:
1) если в доме не было заразы, то никаких особых мер не требуется, только «избегать заразительные домы, людей и наипаче пожитков»;
2) если же в доме была зараза, то с самого начала заболевания больного положить в больницу и сжечь все, что он, «будучи в заразе, около себя имел»; остальным же жильцам этого дома Шафонский рекомендовал, «оставив на несколько недель зараженный покой, окуриваться довольно и стараться выпотеть и после обмыть все тело».
Доктор Ягелъский считал наиболее важным санитарное просвещение: «Чрез попов жителям ясно и точно объявить существо болезни и от чего она происходит». Кроме того, он советовал «чистоту и употребление капель, называемых спиртус нутридульцис, ибо сие лекарство очень сию болезнь предохраняет».
Ответ на четвёртый вопрос вызывает значительное любопытство, поскольку в нём содержатся все знания о борьбе с чумой на момент конца XVIII
В начале заболевания лекари рекомендовали потогонное лечение, то есть стараться потеть как можно сильнее, устроив обильное питьё горячей воды с уксусом или травами ромашки, например, а после питья укутаться в одеяло и обильно потеть. Если же у больного, кроме тошноты и головной боли, отмечались рвотные позывы, то ему рекомендовалось пить рвотные средства или палец в рот засунуть, чтоб «процесс сия ускорить». Однако, если у больного продолжается жар и слабость, то больной обязан пить холодную воду с уксусом или кислый квас, и «привязать к голове ржаного хлеба с уксусом или кислым квасом». К карбункулам врачи рекомендовали прикладывать чистый дёготь с калачом, а после отторжения фурункула (чирья?) чёрных участков накладывать одну патоку, намазывая её на тряпку. При выявлении бубонов надо прикладывать к ним лепёшки из муки и печёного лука, чтобы те скорее порвались. «А как прорвется, то прикладывать к ране до излечения одну лепешку из муки и патоки без луку».
Обязанности исполнительной комиссий были судебными и административными. Комиссия была обязана соблюдать точное исполнение всех приказов комиссии для предохранения и врачевания от моровой заразительной язвы. В состав исполнительной комиссии входило три чиновника во главе с Волковым.
Обязанности комиссии по предохранению и врачеванию моровой заразительной язвы были слегка обширными. Члены комиссии должны были найти лекарство от чумы, во-первых. Во-вторых, члены комиссии должны пресечь дальнейшее распространение чумы по городу и стране. В-третьих, вести учёт заболевших и умерших в течение дня и/или месяца. В распоряжении комиссии все врачи и медицинские работники, госпитали и карантинные зоны. Были приняты меры по уточнению числа больных и умерших. Для этого Москву разделили на 27 участков, во главе каждого участка стоял частный смотритель. В ежедневных рапортах смотритель был обязан описывать симптоматику, имена, адреса и количество больных и умерших.
Орловым были приняты меры по оказанию помощи нищим. В целях борьбы с недостатком пропитания среди бедноты было решено углубить Камер-коллежский вал, проходивший вокруг Москвы. За эти работы уплачивалось: мужчинам по 15, а женщинам по 10 копеек в день. Также Орлов приказал полиции заняться бродягами, поскольку они распространяли болезнь и подергались ей больше остальных. Для этого всех бродяг помещали в Угрешский монастырь до конца эпидемии. 31 октября Екатерина II заявила, что «по принятым теперь божьей помощью мерам опасная болезнь знатно начала умаляться и чаятельно вскоре вовсе прекратится» и поэтому она считает, что присутствие Орлова в Москве больше не нужно.
Эпидемия затихает. Грызуны приобрели иммунитет к чуме. Болезнь стала протекать в легкой форме. Жителей Москвы перестают изолировать сотнями. Правительство приступает к очистке домов и вещей окуриванием. В Питере Орлов встретили с триумфом, ему выдана золотая медаль, а при въезде в Царское село воздвигнуты мраморные ворота. В течение трёх месяцев (до апреля 1772 года) количество умерших от чумы с 150 снижается до 30, а заболевших от 300 до 50. 15 ноября 1772 года было официально объявлено, что чума побеждена, поэтому пора бы в церковь сходить и богу спасибо сказать. Ах да, всего погибло 70 тысяч человек, заражено было 100 тысяч, общее население Москвы на тот момент составляло 300 тысяч человек.
На этом потрясения для России-которую-мы-потеряли не закончились.
Источник: Cat_Cat. Автор: Сергей Имашев.
Чума в Москве и убитый архиепископ Амвросий.
Если говорят об антипрививочниках, то иной раз не к месту вспоминают и православных священников. Вот чего чего, но я ни разу пока не читал, что хоть один православный деятель призывал не прививаться. И давайте я вам расскажу страшную и честную историю с медицинским уклоном.
В 1771 году в Москве произошёл Чумной бунт. Ему предшествовал целый ряд крайне не умных решений светской власти и удары с разных сторон внутри страны и снаружи.
Для начала, в момент бунта и в общем то в момент начала эпидемии, шла очередная Русско Турецкая война. Скорее всего чума передалась именно с её театра. Люди там понятное дело умирали массово, многие были ослаблены, куча ран, мухи, крысы и всё как полагается. В итоге то ли с тканью, то ли с заражёнными ещё живыми людьми, болезнь прицепилась к России и пошла на север.
Внутри страны с управленцами было туго. С одной стороны были те же Орловы, которые не боялись даже лично дьявола и тут же был Пётр Салтыков, который толком не организовал даже карантины, при начале заражения чумой, а когда стало горячее, просто смысля в свою усадьбу в Марфино и следом грянул жуткий бунт.
Так же, верующие да не ведающие, стали устраивать крестные ходы, которые попытался запретить Амвросий, но Салтыков вместо помощи, оказал одну немощь, не выделяя толком нужного числа солдат для этих запретов. Люди просто игнорировали пяток старых солдат, остальные то, молодые, были на войне. Хотя конечно можно и нужно было подыскать добровольцев и вооружить их, но Салтыков этим не озадачился. Он окуривал себя и свой дом можжевеловым дымом, боясь заразы.
Орлов для стимулирования людей приходить в Карантины добровольно
Цитата _____ Заражённым, прошедшим курс лечения в больнице, предлагали материальную поддержку. На заставах за городом мужчинам платили по 15 копеек в день, а женщинам — по 10. Женатых людей, выписавшихся из больницы, награждали по 10 рублей, холостых — по 5. Эта мера стала более эффективным средством по привлечению людей в карантины и по борьбе с чумой, чем самые строгие запреты[38].
Эпидемия стала причиной улучшения санитарно-эпидемиологической обстановки в Москве: открывались новые бани, организовывались работы по починке дорог и расчистке площадей от старых построек и мусора, дезинфицировали жилища и избавлялись от бродячих животных. По воспоминаниям современников, Орлов лично обходил больницы, сопровождая врачей, и проверял качество содержания больных. Осенью эпидемия чумы пошла на убыль: в сентябре от болезни скончалось порядка 21,5 тысячи человек, в октябре — 17,5 тысячи, ноябре — 5,2 тысячи, а в декабре — 805 человек.
Более 300 участников бунта были отданы под суд, приговоры были подписаны лично императрицей в начале ноября. Четверо организаторов бунта и инициаторов убийства Амвросия повешены, около 200 участников были биты кнутом и отправлены на каторгу.
Согласно отчётам, предоставленным Орловым в Государственном совете, с момента начала эпидемии до конца ноября 1771 года в Москве от чумы умерло порядка 50 тысяч человек. Эти цифры подтверждаются данными московского врача Александра Судакова, называющими цифру в 56 907 человек[46][47]. В письме же Екатерины немецкому публицисту Фридриху Мельхиору Гримму от 30 января 1775 года отмечается, что в Москве от чумы умерло более 100 000 человек._____
__________________________________________________________________________________________________