в каком году был путч в москве переворот
«Мчались к Белому дому, обгоняя танки» 30 лет назад начался августовский путч. Как Москва оказалась на грани войны?
Р овно три десятилетия назад, 18 августа 1991 года, начался августовский путч. Заговорщики ГКЧП, среди которых были высокопоставленные силовики СССР — главы КГБ, МВД и Минобороны, — приняли решение отстранить Михаила Горбачева от руководства страной и заявили, что власть теперь в их руках. После этого в Москву были введены танки, а на защиту Белого дома вышел первый всенародно избранный президент РСФСР Борис Ельцин и тысячи его сторонников. Кроме борьбы ГКЧП с Горбачевым, эти события стали еще и кульминацией борьбы между Россией в составе СССР и собственно СССР. Кто и как стягивал людей на площадь перед Белым домом и строил баррикады, почему Ельцина не арестовала «Альфа» и на чьей стороне в августе 1991 года на самом деле был генерал Лебедь, «Ленте.ру» рассказал соратник Ельцина Виктор Ярошенко, который в 1990-1991 годах занимал пост министра внешних экономических связей РСФСР.
Ярошенко был с Ельциным в том самолете, который чуть не разбился в небе над Испанией. Он допускает, что это была спланированная операция советских спецслужб, которые хотели устранить будущего президента России.
Это было так. 25 апреля 1990 года, буквально через пять дней после моей свадьбы, где Ельцин был свидетелем, я, Ельцин и его помощник Суханов вылетели в Испанию. Мы оба были депутатами, и правительство региона Андалусии пригласило нас выступить на международной конференции «Европа без границ и новый гуманизм». Борис Николаевич должен был выступить с сообщением «Перестройка и гласность в СССР», а я, как председатель подкомиссии по налоговой политике, — «Об экономических перспективах перестройки».
В это же время Ельцин получил приглашение от Маргарет Тэтчер посетить Великобританию, и нужно было совместить эти два мероприятия. Мы договорились, что я лечу в Испанию и выступаю со своим докладом, выигрывая немного времени. А Ельцин после встречи с Тэтчер 27 апреля вместе с Сухановым прилетает в Испанию. Так и было сделано. К слову, у нас там была прекрасная переводчица Галина Гонсалес.
После этого выступления, которое состоялось 29 апреля, мы вылетели в столицу Каталонии Барселону, потому что нас пригласил президент этой автономной области господин Пужоль. Там нам, в частности, предстояла большая схватка с компартиями Испании (их в Испании было несколько). Они собрали большой зал и собирались забросать Ельцина неудобными вопросами.
Когда Ельцин увидел небольшой шестиместный самолет, он спросил, надежная ли это машина. Пилот ответил, что это самая надежная машина в своем классе. Спустя какое-то время после взлета я увидел, что наша переводчица побледнела и начала трястись. Я спросил ее, в чем дело. Она ответила: «Такое впечатление, что у самолета отказало электрооборудование». Это означает, что не работают никакие приборы, включая компас и так далее. Мы поговорили между собой и пришли к выводу, что это невозможно, потому что на любом самолете электрика дублируется. Даже если в самолет попадает молния, его электрооборудование не выходит полностью из строя.
Такое впечатление, что кто-то постарался еще на земле, потому что у самолета не работали закрылки, не работала навигация, не работала радиосвязь. Пилоты совершали различные маневры, но внизу были горы, и найти какую-то площадку для посадки было очень сложно. Кроме того, летчики пытались выпустить шасси, но гидравлика тоже не работала из-за обесточивания. Они пытались сделать это динамическим ударом: то есть пикировали вниз, после чего резко уходили вверх. Думали, что шасси выпустится по инерции. Представьте, что самолет практически падает с высоты 3,5 километра, а затем резко взмывает вверх. Шасси немножко сдвинулись, но не выпустились. Тогда штурман отвинтил от пола свое сидение и вытащил их вручную, лебедкой.
Стало немного легче, потому что у нас появилась теоретическая возможность сесть. И вдруг показался какой-то крохотный, чуть ли не сельский аэропорт. При посадке мы едва не опрокинулись, потому что был боковой ветер, а связи с землей не было. Потом на поле вышли какие-то люди и стали флажками показывать направление ветра. В результате мы сели против ветра. Поскольку закрылки не работали и, видимо, что-то не так было с двигателем, самолет просто рухнул на посадочную полосу, ударившись хвостовой частью, где сидели Суханов и Ельцин. Они оба при этом вскрикнули. После этого сотрудники аэропорта связались с Барселоной, и президент Пужоль отправил за нами свой президентский самолет с охраной.
Когда мы прилетели в Барселону, Ельцину становилось все хуже и хуже. Очевидно, из-за того удара хвостовой части самолета о землю у него треснули межпозвоночные диски, а их острые осколки впились в нервные стволы позвоночника. Ельцин стонал, ему было плохо, он не мог ходить, стоять, сидеть. Потом у него стала отниматься нога. Через сутки он уже был наполовину парализован. Естественно, мы вызвали врачей, его отвезли в госпиталь, стали обследовать. Выяснилось, что произошло защемление нерва, и если срочно не сделать операцию, он может остаться парализованным на всю жизнь.
Однако Ельцин не соглашался на операцию. Предстояла первомайская демонстрация (на которой как раз освистали Горбачева, который ушел с трибуны), и Ельцин понимал, что должен быть в центре событий. Он просил сделать ему новокаиновую блокаду и дать улететь. Ему сказали, что в результате он на всю жизнь может оказаться прикованным к инвалидной коляске. Хирург обратился к нам. Мы с адвокатом нашли такой выход: поскольку я был депутатом от 11-го избирательного округа Москвы, на территории которого жил Ельцин, формально я был его представителем, и если согласие на операцию подпишу я, врачи его примут. Свою подпись также поставил помощник Ельцина Суханов.
После этого я поехал на встречу с испанскими компартиями, а Борису Николаевичу сделали наркоз и повезли на операцию. Встреча шла часа два с половиной. Каждые 30 минут делали прямое включение из госпиталя. Репортеры говорили, что операция продолжается, что Ельцин без сознания и так далее. Глубокой ночью, когда я наконец отбился от сторонников компартий, пришло сообщение, что операция закончена, что она прошла успешно и что Борис Ельцин отошел от наркоза.
Потом начался процесс восстановления. Ельцину сшили специальный корсет. И по технологии испанских врачей на третий день он должен был встать. Для нас, когда после операций люди были в гипсе по несколько месяцев, это было необычно. Когда к Борису Николаевичу пришли и впервые предложили встать, он отказывался. У него выступил на лбу пот, он сделал усилие, встал, затем немного потоптался, и на костылях его повели. Потом к нему приехал президент Каталонии господин Пужоль.
При этом, несмотря на свое состояние, Ельцин рвался в Россию. Впереди был первый Съезд народных депутатов РСФСР, на котором должны были избрать председателя Верховного Совета. 5 мая мы вылетели из Барселоны. Но прямого рейса до Москвы не было, надо было сделать пересадку в Лондоне. Я связался с Аэрофлотом, чтобы они подготовили для Бориса Николаевича лежачее кресло, так как он не мог сидеть. Также я позвонил в Межрегиональную депутатскую группу, сопредседателем которой был Ельцин, чтобы те, кто пожелает, могли его встретить.
Когда мы прилетели в Москву, нас ждала скорая помощь и много встречающих, которые скандировали: «Ельцин — президент». Однако он отказался ехать на скорой, сел в «москвич» Коржакова и отправился домой.
Через неделю после этих событий, 19 мая, появилась статья в ленинградской газете «Смена» о том, что авария самолета была организована КГБ СССР через зарубежную агентуру. Операция вроде бы называлась «Молния». Но откуда они могли узнать маршруты передвижения Ельцина? 27 мая на первой полосе газеты «Правда» вышло заявление КГБ СССР с опровержением. Но спецслужбы никогда не признают ответственности за свои операции.
Интересно, что через 30 лет, готовя издание своей книги «Господа президенты. По следам моей памяти» и подбирая к ней фотографии, я испытал какое-то дежавю. Я нашел фотографию, на которой Брежнев принимал Рауля Кастро, они вместе были на охоте и рыбалке. На фото была женщина, которая напоминала молодую Галину Гонсалес, нашу переводчицу. Логично предположить, что переводчик первого лица может быть сотрудником спецслужб. Если это действительно была она, то, может быть, наши маршруты в Испании стали известны именно от нее. Причем она могла и не знать, что готовится. Возможно, поэтому у нее была такая истерика в самолете. Она рыдала, ей было плохо, когда она поняла, что это саботаж и самолет сейчас разобьется. Но это только предположение, я бы не хотел в это верить.
«Лента.ру»: Вы призвали своих избирателей прийти на помощь защитникам Белого дома, строить баррикады. Это вас Ельцин попросил?
Ярошенко: Нет, это был мой почин. Действительно, я был депутатом от 11-го округа, на территории которого располагался Белый дом. Давайте начнем с начала. В воскресенье, 18 августа, мы находились в доме отдыха «Архангельское», где снимали дачи многие сотрудники правительства и руководства Верховного Совета. Я собирался 20 августа вылететь в командировку в Японию — готовилось огромное соглашение по инвестициям. Моя жена Оксана готовилась к дню рождения сына, оно тоже выпало на 20 августа. И вдруг 19 августа в 6:30 утра мне позвонил вице-премьер Николай Малышев, председатель госкомитета по делам науки. Он, очевидно, слушал радио.
Малышев сказал, что в стране переворот, Горбачев отстранен от власти. Спросил, что будем делать. Я ему сказал немедленно всех обзванивать, чтобы встретиться на даче Ельцина
Минут через десять мы уже были в коттедже, который снимал Ельцин. Царила напряженная обстановка. Ельцин был в спортивном костюме и домашних тапочках. Он говорил по телефону с Назарбаевым. Ночью Борис Николаевич как раз вернулся из Казахстана. Я знаю, что была попытка перенаправить его самолет из Внуково в Чкаловское, чтобы там арестовать и «доставить для разговора с высшим руководством страны». Я не знаю, почему не получилось перенаправить его самолет, который в ночь на 19 августа все же сел в аэропорту Внуково. Коржаков быстро провел его мимо наружки, и Ельцин уехал на дачу.
В доме у Ельцина уже сидели Силаев, Хасбулатов, и.о. министра обороны РСФСР Кобец и другие. Стали писать обращение «К гражданам России». Записывал его Павел Вощанов. Каждый из нас надиктовывал свои предложения для текста обращения. Ельцин предложил призвать всех к двухчасовой предупредительной забастовке. Я не согласился, сказал, что это бесполезно, и нужно призывать к бессрочной забастовке, чтобы остановить все предприятия и позволить людям выйти в нашу поддержку. С этой формулировкой все согласились. По-моему, Татьяна, дочь Бориса Николаевича, быстро напечатала на машинке обращение «К гражданам России». На ксероксе его размножили, раздали всем депутатам и министрам, которые там были, чтобы они могли распространять обращение дальше.
Встал вопрос, где быть Ельцину. Многие высказались за то, чтобы центром сопротивления стала дача Ельцина в Архангельском. Я был не согласен, но оказался в меньшинстве, поэтому такое решение было принято, и все разъехались. Остались Ельцин, я, Бурбулис и Собчак. Последний приехал потому, что 20 августа должно было состояться подписание нового союзного договора.
«Газета.Ru» о том, как не перепутать события 1991 и 1993 годов в Москве
Белый дом, 5 октября 1993 года
Белый дом
Символами и августа 1991, и октября 1993 года стало одно и то же здание проекта известного советского архитектора Дмитрия Чечулина. Оно было построено для размещения в нем административных органов РСФСР в 1981 году.
В советские годы здесь располагался Верховный совет РСФСР, который, как и все представительские органы в то время, исполнял чисто декоративную функцию, штампуя решения, которые вырабатывались в недрах ЦК КПСС.
Все изменилось в 1990 году, когда во время первых демократических выборов в Верховный совет было избрано большое количество депутатов-демократов. Несмотря на то что большее количество мандатов все равно было у тех, кто формально состоял в КПСС, среди них также было немало коммунистов-реформаторов, настроенных на изменения.
Председателем Верховного совета был избран выходец из советской партноменклатуры, но настроенный на перемены Борис Ельцин.
Те же люди, но по разные стороны
Путаница между 1991 и 1993 годами существует еще и потому, что
и в то, и в другое время участниками событий были одни и те же лидеры. Так, в августе 1991 года руководителем сопротивления, отстранившим от власти союзного президента Михаила Горбачева нескольким руководителям СССР, противостоял Борис Ельцин.
Стоит отметить, что даже противники Руцкого признают, что его решительные действия переломили ход событий — именно он вместе с группой пришедших на помощь военных полетел в Крым, чтобы освободить изолированного там президента Горбачева и привести его в Москву.
Затем политические пути Руцкого, Хасбулатова и Ельцина разошлись. Не приняв радикальных перемен, а также имея личные властные амбиции, они пошли против президента уже в 1993 году.
Законны ли были действия сторон в 1991 и 1993 году?
их действия нарушали Конституцию и были квалифицированы как государственный переворот.
Ситуация с 1993 годом все же существенно сложнее — вокруг событий тех октябрьских дней поломано немало копий.
С точки зрения закона, действия президента Ельцина, распустившего парламент, были нарушением действующей Конституции страны.
Именно поэтому Конституционный суд России признал, что есть основания для отрешения президента России от должности. В то же время даже многие из тех, кто согласен с этими выводами, считают, что Ельцин был прав, когда применил силу, так как его противники прибегли к радикальным действиям и пошли на захват государственных учреждений — мэрии Москвы и телевизионного комплекса «Останкино». Стоит отметить, что среди защитников Белого дома в 1993 году были и откровенно профашистские группировки.
Какая Конституция тогда существовала?
И в 1991-м, и 1993 году продолжала действовать «брежневская» конституция РСФСР 1978 года, в которую в 1990 году было внесено более 400 поправок.
Несмотря на то что Россия в ней по-прежнему провозглашалась «социалистическим государством», внесенные поправки подразумевали существование частной собственности, основных демократических свобод, в том числе слова и печати.
В нее также был вписан пост президента всенародно избираемого главы государства. При этом именно в этой Конституции было впервые записано положение о том, что президент России не может выдвигаться на свой пост более двух раз подряд. Тогдашнюю российскую республику можно назвать парламентско-президентской, однако высший орган Верховного совета — Съезд народных депутатов — был практически всевластен, что мешало президенту России проводить преобразования.
Силовики в 1991 и 1993 году
И тогда, и позже среди силовиков произошел определенный раскол относительно оценки событий. В 1991 году части союзной армии, верные приказу министра обороны, члена ГКЧП Дмитрия Язова, начали блокаду Белого дома, где находился президент Ельцин и его соратники.
Однако направленный к Белому дому генерал ВДВ Александр Лебедь не стал выполнять приказы руководства ГКЧП, поняв, что они являются незаконными. Аналогично поступил и командующий ВДВ Павел Грачев, перешедший со своими военными на сторону Верховного совета. Это помогло восставшим одержать практически бескровную победу.
В 1993 году ситуация была иной — армия сохранила верность президенту Ельцину, хотя несколько силовиков поддержали Верховный совет. Среди них были замглавы МВД России Андрей Дунаев и глава Министерства безопасности Виктор Баранников. Они находились в Белом доме.
Ставший министром обороны России Павел Грачев руководил стрельбой из танков по Белому дому хотя согласился на силовые действия не без колебаний, потребовав от президента письменного приказа.
Жертвы 1991 и 1993 года
Жертвами событий августа 1991 года стало трое молодых людей — Дмитрий Комарь, Илья Кричевский и Владимир Усов. Пытаясь остановить колону бронетехники, которая двигалась по Садовому кольцу, они пытались блокировать водителям видимость с помощью брезента. Один из молодых людей погиб в результате несчастного случая, двое других — от пуль, как считается, в предупредительных целях. В то же время один из молодых ребят — Кричевский — был убит пулей в голову при невыясненных обстоятельствах.
В 1993 году жертвами событий стали более 100 человек. Многие из погибших стали случайными жертвами. Расследование событий, которое предложила провести фракция «Яблоко» уже в новой Думе, было прекращено в обмен на амнистию.
Финал 1991 и 1993 годов
После провала путча августа 1991 года члены ГКЧП были арестованы, но впоследствии амнистированы. Единственным, кто не принял амнистию, предстал перед судом и был оправдан, был участник ГКЧП замминистра обороны Валентин Варенников. Арестованы, но затем амнистированы по постановлению Госдумы были и лидеры Верховного совета, в том числе Хасбулатов и Руцкой.
Августовский путч ГКЧП. Хроника событий 19-22 августа 1991 года
18 августа представители комитета вылетели в Крым для переговоров с Горбачевым, находящимся на отдыхе в Форосе, чтобы заручиться его согласием на введение чрезвычайного положения. Горбачев дать им свое согласие отказался.
В 16.32 на президентской даче были отключены все виды связи, включая канал, обеспечивавший управление стратегическими ядерными силами СССР.
19 августа
В 04.00 Севастопольский полк войск КГБ СССР заблокировал президентскую дачу в Форосе.
С 06.00 Всесоюзное радио начинает передавать сообщения о введении ЧП в некоторых районах СССР, указ вице-президента СССР Янаева о его вступлении в исполнение обязанностей президента СССР в связи с нездоровьем Горбачева, заявление советского руководства о создании Государственного комитета по чрезвычайному положению в СССР, обращение ГКЧП к советскому народу.
В ГКЧП вошли вице-президент СССР Геннадий Янаев, премьер-министр СССР Валентин Павлов, министр внутренних дел СССР Борис Пуго, министр обороны СССР Дмитрий Язов, председатель КГБ СССР Владимир Крючков, первый зампред Совета обороны СССР Олег Бакланов, председатель Крестьянского союза СССР Василий Стародубцев, президент Ассоциации государственных предприятий и объектов промышленности, строительства, транспорта и связи СССР Александр Тизяков.
09.00. У памятника Юрию Долгорукому в Москве начался митинг в поддержку демократии и Ельцина.
09.40. Президент России Борис Ельцин с соратниками прибывает в Белый дом (Дом Советов РСФСР), в телефонном разговоре с Крючковым он отказывается признать ГКЧП.
10.00. Войска занимают отведенные им позиции в центре Москвы. Непосредственно у Белого дома располагается бронетехника батальона Тульской дивизии ВДВ под командованием генерал-майора Александра Лебедя и Таманской дивизии.
11.45. Первые колонны демонстрантов прибыли на Манежную площадь. Никаких мер по разгону толпы не предпринималось.
12.15. У Белого дома собрались несколько тысяч граждан, к ним вышел Борис Ельцин. Он зачитал с танка «Обращение к гражданам России», в котором назвал действия ГКЧП «реакционным, антиконституционным переворотом». Обращение подписали президент России Борис Ельцин, председатель Совета министров РСФСР Иван Силаев и и.о. председателя Верховного Совета РСФСР Руслан Хасбулатов.
12.30. Ельцин издал Указ № 59, где создание ГКЧП было квалифицировано как попытка государственного переворота.
Демонстранты перегородили двумя троллейбусами Тверскую улицу в районе гостиницы «Националь».
Около 14.00 собравшиеся у Белого дома начали сооружение импровизированных баррикад.
14.30. Сессия Ленсовета приняла обращение к президенту России, отказалась признать ГКЧП и вводить чрезвычайное положение.
15.30. На сторону Ельцина перешла танковая рота майора Евдокимова ‑ 6 танков без боеприпасов.
16.00. Указом Янаева в Москве вводится чрезвычайное положение.
Около 17.00 Ельцин издал Указ № 61, которым союзные органы исполнительной власти, включая силовые структуры, были переподчинены президенту РСФСР.
В 17:00 в пресс-центре МИД началась пресс-конференция Янаева и других членов ГКЧП. Отвечая на вопрос, где сейчас президент СССР, Янаев сказал, что Горбачев находится «на отдыхе и лечении в Крыму. За эти годы он очень устал, и требуется время, чтобы он поправил здоровье».
В Ленинграде прошли многотысячные митинги на Исаакиевской площади. На митинги против ГКЧП люди собирались в Нижнем Новгороде, Свердловске, Новосибирске, Тюмени и других городах России.
По только что созданному в Белом доме радио Верховного Совета РСФСР было передано обращение к гражданам, в котором их просили разобрать баррикады перед Белым домом с тем, чтобы верная российскому руководству Таманская дивизия могла подвести свои танки на позиции у здания.
20 августа
05.00. К Ленинграду выступили Витебская дивизия ВДВ КГБ СССР и Псковская дивизия МО СССР, но в город не вошли, а были остановлены под Сиверской (70 км от города).
10.00. Массовый митинг на Дворцовой площади в Ленинграде собрал около 300 тысяч человек. Военные города обещали, что армия вмешиваться не будет.
Около 11.00 редакторы 11 независимых газет собрались в редакции «Московских новостей» и договорились выпускать «Общую газету», экстренно зарегистрированную в Министерстве печати РСФСР (вышла на следующий день).
В связи с госпитализацией Валентина Павлова временное руководство Советом министров СССР было возложено на Виталия Догужиева.
Россия создает временное республиканское министерство обороны. Министром обороны назначается Константин Кобец.
Вечером в программе «Время» сообщено о введении в столице комендантского часа с 23.00 до 5.00.
В ночь на 21 августа в подземном транспортном туннеле на пересечении Калининского проспекта (ныне улица Новый Арбат) и Садового кольца (улица Чайковского), забитом бронетехникой БМП, во время маневрирования погибли трое гражданских лиц: Дмитрий Комарь, Владимир Усов и Илья Кричевский.
21 августа
03.00. Главком ВВС Евгений Шапошников предлагает Язову вывести войска из Москвы, а ГКЧП «объявить незаконным и разогнать».
05.00. Состоялось заседание коллегии Минобороны СССР, на котором главкомы ВМФ и РВСН поддержали предложение Шапошникова. Язов отдаёт приказ о выводе войск из Москвы.
В 07:42 все армейские подразделения, введенные в Москву 19 августа, покидают столицу.
Горбачев отказался их принять и потребовал восстановить связь с внешним миром.
22:00. Ельцин подписал указ об аннулировании всех постановлений ГКЧП и о ряде перестановок в Гостелерадио.
22 августа
01:30. Самолет Ту-134 с Руцким, Силаевым и Горбачевым приземлился в Москве во Внуково-2.
Большинство членов ГКЧП были арестованы.
В Москве объявлен траур по погибшим.
С 12.00 начался митинг победителей у Белого дома. В середине дня на нем выступили Ельцин, Силаев и Хасбулатов. В ходе митинга манифестанты вынесли огромное полотнище российского триколора; президент РСФСР объявил, что принято решение сделать бело-лазорево-красный стяг новым государственным флагом России.
Новый государственный флаг России (триколор) впервые установлен на верхней точке здания Дома Советов.
В ночь на 23 августа по распоряжению Моссовета при массовом скоплении митингующих был произведен демонтаж памятника Феликсу Дзержинскому на Лубянской площади.
Материал подготовлен на основе информации открытых источников
Что произошло в августе 1991 года: версия «заговорщиков»
30 лет назад, 19 августа 1991 года, в стране прозвучало устрашающее слово «путч». Официально принятая версия тех событий такова. В конце июля в резиденции президента СССР в Ново-Огарево состоялась «тайная» встреча Михаила Горбачева, Бориса Ельцина и Нурсултана Назарбаева. Три президента решили, что 20 августа начнется процесс подписания нового Союзного договора. Сначала его подпишут Россия, Белоруссия, Казахстан, Узбекистан, Киргизия и Таджикистан, позже Украина, Азербайджан и Туркмения. Горбачев встанет во главе обновленного Союза, Назарбаев возглавит союзное правительство, а члены прежнего Кабинета министров будут отправлены в отставку. Разговоры троицы были записаны Комитетом госбезопасности, их содержание стало известно будущим отставникам.
А в середине августа газета «Московские новости» «слила» текст Союзного договора. Оказалось, что перезапущенный Союз не будет ни социалистическим, ни федеративным. Что это будет «СССР наоборот» — «клуб» суверенных и полновластных государств с зависимым от них Центром, наделенным не столько руководящими, сколько координирующими функциями.
Обнаружив столь мрачную перспективу лично для себя и для советского государства, вице-президент СССР Геннадий Янаев, члены советского правительства — премьер Валентин Павлов, министры обороны и внутренних дел Дмитрий Язов и Борис Пуго, председатель КГБ Владимир Крючков, а также первый зам Горбачева по Совету обороны Олег Бакланов и Александр Тизяков с Василием Стародубцевым, представлявшие ВПК и агропром, создали Государственный комитет по чрезвычайному положению.
Накануне, 18 августа, некоторые члены ГКЧП посетили Михаила Горбачева, отдыхавшего в крымской резиденции Форос. Они предложили ему немедленно ввести в стране чрезвычайное положение и отменить церемонию подписания Союзного договора. Когда президент СССР отказался и «послал» нежданных визитеров, его заблокировали с воздуха, суши и моря и полностью лишили связи. А всему миру сообщили, что он тяжело заболел и неспособен исполнять свои президентские функции.
С раннего утра 19 августа центральное телевидение передавало указы ГКЧП о переходе президентских полномочий Янаеву, о введении чрезвычайного положения и цензуры, запрета на деятельность оппозиционных партий и общественных организаций, на собрания, демонстрации и забастовки. В столицу стягивались вереницы военной техники.
Президентом РСФСР Борисом Ельциным и его окружением в здании российского Верховного Совета — Белом доме на Краснопресненской набережной — был создан штаб сопротивления. Бесстрашные москвичи возводили баррикады, останавливали армаду бронетехники, наступавшую на Белый дом, братались с солдатами и офицерами. Столкнувшись с непредвиденным и несгибаемым протестом, путчисты сдались и были арестованы. Российское руководство вернуло Горбачева в Москву. Демократия победила.
Однако если вчитаться в свидетельства ГКЧПистов и следственные материалы, оказывается, что закрепленная в массовом сознании «картинка» не более чем миф.
«Всюду царила полная неразбериха»
Чтобы разобраться в причинах событий августа 1991 года, необходимо вернуться на пять лет раньше. Уже к середине 1986 года, спустя лишь год с небольшим после прихода к власти, лидер Советского Союза, правящей Коммунистической партии и инициатор Перестройки Михаил Горбачев ощутил, что преобразования буксуют. С одной стороны, руководители партии и государства, по-видимому, плохо представляли себе всю глубину деградации страны и поэтому основательной, четкой и последовательной программы реформ не имели. С другой, оказалось, что партийная номенклатура, прежде всего на уровне, как бы теперь сказали, «губернаторов», в большинстве своем приветствовала Перестройку, исходя из карьерных аппетитов: любые реформы предполагают кадровую чистку и, значит, стремительное продвижение «наверх». В остальном призывы генсека к «ускорению», «динамизму», «дисциплине» тонули в цинизме, лицемерии, приписках.
Натолкнувшись на молчаливое, но упорное сопротивление партийной бюрократии, начиная с XIX партийной конференции в 1988 году, Горбачев целеустремленно идет к разрушению монополии Компартии на власть. В 1989 году власть стала переходить от партийных органов к Советам, то есть законодательной и представительной ветви. А весной 1990 года генсек ЦК КПСС Михаил Горбачев настоял на отмене 6-й статьи Конституции о «руководящей и направляющей» роли партии, тогда же был избран Съездом народных депутатов президентом СССР и отныне мог себе позволить больше опираться не на партию, а на свои президентские полномочия.
Поскольку в течение десятилетий партийная вертикаль была стержнем советской системы управления, по воспоминаниям председателя КГБ Владимира Крючкова, «обрушилась вся система государственности, сначала локально, а затем лавинообразно в масштабах страны». «Опять непродуманность, неуправляемость, поспешность… Там, где должен был господствовать рациональный подход, властвовали эмоции… Всюду царила полная неразбериха, решения принимались спонтанно, сумбурность и непоследовательность чувствовалась во всем… Центр терял способность контролировать процессы и управлять ими», — писал в воспоминаниях Крючков, который, кстати, не отрицал необходимости отказа от партийной монополии на власть, но был убежден, что процесс перехода должен занять не менее трех-пяти лет.
Пока Михаил Сергеевич перестраивал политический каркас, тогда же, в 1989 году, впервые, вслед за падением мировых цен на нефть, стала ощущаться нехватка золотовалютных резервов, на закупку импорта не хватало средств, а отечественное производство стагнировало. Эмблемой времени становились тотальный дефицит товаров, карточная система и очереди за продуктами, «черный рынок» и инфляция. Но в Кремле медлили с принятием внятной программы экономических реформ: Горбачев то склонялся к позиции председателя правительства Николая Рыжкова, который настаивал на постепенных и жестко контролируемых государством переменах, то воодушевлялся радикальной и скоротечной программой рыночных преобразований «500 дней» авторства академика Станислава Шаталина и молодого Григория Явлинского (по воспоминаниям экс-председателя Верховного Совета СССР Анатолия Лукьянова, за ними стояла Гарвардская экономическая школа).
Чтобы остаться в центре принятия решений, Горбачев, по характеристике Владимира Крючкова, «постоянно отступал, менял взгляды, мнение, отходил от поддержки одних и критики других, переходил из одной крайности в другую, то есть менял стороны местами».
Поэтому в конце концов, боясь настроить против себя как консерваторов, так и либеральных радикалов, президент-генсек в поиске компромисса распорядился совместить обе программы. Но, как нетрудно представить, ничего путного из скрещения двух принципиально несхожих концепций не вышло. В итоге на рубеже 1990-91 годов в отставку ушли и перенесший тяжелый инфаркт Рыжков, и либерал из ближайшего окружения Горбачева — министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе. Во время телетрансляции Съезда народных депутатов СССР Шеварднадзе предупредил о «надвигающейся диктатуре».
По-настоящему переломным событием стали выборы в первой половине 1990 года парламента Российской Федерации, принятие им Декларации о государственном суверенитете России и избрание Бориса Ельцина председателем Верховного Совета РСФСР. Именно Ельцин склонял Горбачева подписаться под программой Шаталина-Явлинского. И, столкнувшись с «вероломным» отказом, принял ее на вооружение и приступил к «войне законов»: Декларация о суверенитете провозглашала верховенство Конституции и законов России над союзными. «Ельцин даже подписал указ об уголовном наказании для граждан и должностных лиц, посмевших исполнять союзные законы, не ратифицированные Россией», — вспоминал Анатолий Лукьянов.
Другие советские республики стали брать пример с РСФСР, последовали декларации о суверенитете Молдавии, Украины, Узбекистана, Белоруссии, Туркмении, Армении, Таджикистана, Казахстана (прибалтийские республики и Грузия заявили о своей независимости раньше РСФСР). В условиях критической нехватки ресурсов каждый выживал по-своему, единое правовое, административное, экономическое пространство Советского Союза уже тогда затрещало по швам.
Единство СССР разрушали «оттаявшие» в годы Перестройки межнациональные конфликты — между Арменией и Азербайджаном, в Грузии, Узбекистане, Таджикистане, Киргизии, Молдавии. В Баку и Тбилиси множество людей гибнут в стычках с войсками. Дабы приструнить «распоясавшиеся», рвущиеся на свободу прибалтийские республики, в январе 1991 года армейские подразделения, части МВД и спецназ КГБ вводят в Ригу и Вильнюс. Гибель двух десятков горожан шокировала и Советский Союз, и зарубежье.
Оправдываясь, Михаил Горбачев, как уже бывало, возложил ответственность на военных. Крючков же настаивает на том, что «все этим меры принимались с санкции высшего руководства страны» так же, как и в Баку, и в Тбилиси. «Ситуация была предметом неоднократного обсуждения в узком составе у Горбачева… В конце декабря 1990 года на совещании у Горбачева было принято решение применить силу против действия экстремистов в Латвии и Литве, пытавшихся явочным порядком сменить общественный строй, покончить с советской властью и выйти из Союза. Горбачев вел себя решительно и дал указания Язову, Пуго и мне ускорить подготовку конкретных мероприятий… А 10 января Горбачевым было дано указание применить силу», — описывает Крючков.
В феврале бронемашины и сотни военных грузовиков появляются и на улицах Москвы. Впоследствии эту акцию назовут «генеральной репетицией путча ГКЧП». Войска выводят под натиском многотысячных митингов: Михаил Горбачев боится повторения кровопролития и усиления влияния силовиков. «Слушайте, зачем нам нужна демонстрация силы? Надо договариваться», — настаивает он и делает разворот в сторону «мирных инициатив».
Борясь с «сепаратизмом» республик, и прежде всего Российской Федерации, в марте 1991 года он проводит всесоюзный референдум, на котором почти 76,5% проголосовавших, более 113,5 млн человек, высказались за сохранение обновленного Советского Союза как федерации, причем в его социалистической «транскрипции» (Армения, Грузия, Молдавия и прибалтийские республики референдум проигнорировали). Анатолий Лукьянов рассказывал, что работа над новым Союзным договором в Верховном Совете СССР началась еще в середине 1990 года. В депутатском проекте провозглашался приоритет союзных законов, декларировалась территориальная целостность страны, подтверждался советский характер политической системы и социалистический выбор. Эта концепция, по сути, и была вынесена на референдум.
Однако, во-первых, в формулировке вопроса на референдуме так или иначе говорилось о суверенитете республик. А во-вторых, россияне на том же референдуме высказались за введение поста президента РСФСР (в июне им по итогам всенародных выборов ожидаемо стал Борис Ельцин). И противостояние союзного Центра и России унять не удалось.
Тогда же, в июне, — поездка Михаила Горбачева в Лондон, на заседание «большой семерки». Президент рассчитывал на западные кредиты, но «партнеры» денег не дали. «Его сообщение было заслушано как бы за рамками заседания „семерки“, на заключительном его этапе, но каких-нибудь суждений на этот счет стороны не высказали. Горбачев не получил никаких конкретных обещаний», — писал Владимир Крючков. Горбачев выполнил все мыслимые и немыслимые пожелания Запада: дал свободу странам Восточной Европы, объединил Германию и вывел оттуда советские войска, ликвидировал военный блок Варшавского договора, сократил стратегические и обычные вооружение, численность советской армии, производство и экспорт оружия… Получив все эти «дары» и отблагодарив Горбачева Нобелевской премией мира, «большая семерка» сделала вид, что больше ничего Горбачеву не должна. Советский Союз очутился, буквально, без преувеличений, в предбанкротном положении.
За два месяца до выступления ГКЧП, в середине июня, на сессии Верховного Совета СССР Владимир Крючков заявил депутатам, что «без действий чрезвычайного характера уже просто невозможно обойтись».
«Злого умысла в отношении президента не вынашивалось»
Тем временем по согласованию с Верховным Советом СССР на осень 1991 года планировалось подписание нового Союзного договора. Договор предусматривал сохранение единого экономического пространства, банковской системы, налогов, поступающих непосредственно в союзный бюджет. Предполагалось, что подписание произойдет на Съезде народных депутатов СССР.
Однако окончательный текст договора, который в середине июля «слила» газета «Московские новости», разительно отличался и от содержания предварительных договоренностей, и датой подписания — 20 августа. «Я помню, что у Горбачева и тех, кто готовил новый Союзный договор, публикация вызвала своего рода шок. Горбачев звонил из Фороса, метал громы и молнии, возмущался произошедшей утечкой, требовал выявить виновника. Его расчет был на то, чтобы подписанием договора 20 августа поставить советских людей перед свершившимся фактом», — делился Владимир Крючков.
Продолжим цитировать его мемуары: «Устанавливалась одноканальная система налогов и сборов, не указывалась фиксированная доля поступлений налогов и сборов в союзный бюджет. Получалось, что отдельные республики могли устанавливать, условно говоря, 10 процентов, другие полпроцента, а третьи, если бы сочли представленные Союзом статьи расходов малоубедительными, могли вообще отказаться от перечисления налогов и сборов в союзный бюджет». Таким образом, подписание Союзного договора и юридически, и экономически означало бы немедленную ликвидацию Советского Союза и, соответственно, союзных органов власти (Владимир Крючков упоминает, что в связи с этим Борис Ельцин посчитал бессмысленным собирать после подписания договора союзный Совет Федерации). Такой порядок упразднения советского государства не предусматривался его Конституцией и попирал результаты мартовского референдума о сохранении СССР, имевшего наивысшую юридическую силу.
На следующий день после публикации в «Московских новостях», 17 марта, будущие ГКЧПисты договорились блокировать предстоящее подписание Союзного договора. А для этого лететь в Крым к Горбачеву и уговорить его вернуться в Москву, ввести чрезвычайное положение и отменить подписание договора. Первый заместитель председателя КГБ Виктор Грушко позже свидетельствовал: «Никакого злого умысла в отношении президента не вынашивалось. Не было речи о его насильственном отстранении от власти. Этого ни у кого из присутствовавших и в мыслях не было. Говорили, что надо лететь к президенту в Крым, довести до него трагичность обстановки в стране и побудить принять решительные меры, то есть предложить ввести в стране чрезвычайное положение. И если эта идея не найдет у него поддержки, то побудить временно передать свои полномочия Янаеву по болезни, а потом, когда будет введено чрезвычайное положение, вернуться к своим обязанностям».
Участникам совещания казалось, что шанс есть: во-первых, президент давал присягу соблюдать Конституцию СССР, а во-вторых, не далее как в марте, после «парада» бронетехники в Москве, сам распорядился создать предтечу ГКЧП — комиссию по подготовке введения чрезвычайного положения.
Вот что об этом рассказывал Юрий Прокофьев, тогда — первый секретарь Московского городского комитета КПСС: «…В Кремле мы прошли к Горбачеву в так называемую Ореховую комнату, которая располагалась между залом заседаний Политбюро и кабинетом Горбачева. Там уже сидели за круглым столом Лукьянов, Язов, Пуго, [первый заместитель премьер-министра] Догужиев (вместо Павлова — тот тогда болел)… Присутствовали Янаев и [руководитель аппарата президента СССР] Болдин… Шел разговор о положении в стране. Положение было тяжелым… Тогда, в марте 1991 года, впервые прозвучала мысль о введении чрезвычайного положения в стране. На этом совещании Горбачев создал комиссию под руководством Янаева. В комиссию входили все будущие члены ГКЧП, за исключением двух человек — Тизякова и Стародубцева. Был включен туда и я… Собиралась эта комиссия с моим присутствием еще дважды — у Янаева и Язова. В принципе предложения о том, как вводить чрезвычайное положение в стране с учетом существующей Конституции, с учетом международной практики законов, были проработаны. Группа генералов, офицеров Крючкова из идеологических подразделений даже готовила воззвание к народу, которое в августе было озвучено». Добавим: была даже изготовлена печать ГКЧП.
«Вскоре был принят окончательный документ, — продолжает Юрий Прокофьев. — На основании подготовленных материалов издали указ президента Горбачева о порядке введения чрезвычайного положения в отдельных регионах и отраслях народного хозяйства страны. Этот указ был опубликован в мае и прошел почти незаметно. Он никак не комментировался в средствах массовой информации, и никакие действия не были проведены. Единственное, что мне тогда запомнилось: позвонил Горбачев и, посмеиваясь, сказал: „Я вот с Ельциным согласовал этот указ. Ельцин дал согласие и внес одну поправку: указ вводится только на год. А нам больше одного года и не надо“. Таким образом, этот указ был согласован и с Ельциным».
«Не раз обсуждалась ситуация в Москве, — дополняет Владимир Крючков. — Были задумки ввести в столице президентское правление. Горбачев вообще в разговорах постоянно подчеркивал, что пойдет на все, чтобы не допустить развала страны, выхода республик из Союза… Перед своим отъездом на юг Горбачев поручил Язову, Пуго и мне еще раз проанализировать обстановку и готовить меры на случай, если придется пойти на введение чрезвычайного положения… Собственно говоря, ничего нового члены ГКЧП и не придумали — все решения, действия, воззвания шли именно в русле тех проработок, которые готовились по заданию самого же Горбачева… В то же время у нас были опасения, что Горбачев попытается выйти на своего „друга“ Буша, чтобы на всякий случай заручиться его поддержкой. Исходя из этих соображений, еще до прибытия группы наших товарищей в Форос я дал указание отключить связь у Горбачева».
Итак, четверо из «заговорщиков» — Олег Бакланов, Валерий Болдин, секретарь ЦК Олег Шенин и главком Сухопутных войск Валентин Варенников — приземлились в Крыму и доехали до Фороса. Выхода Горбачева ждали минут 45: было сказано, что у Михаила Сергеевича медицинские процедуры.
Валерий Болдин рассказывал: «Появился Горбачев. Выглядел он болезненно, передвигался с трудом, на лице, багровом не столько от загара, сколько, видимо, от повышенного давления, выражалось чувство боли и недовольства. Он быстро со всеми поздоровался за руку и с гневом спросил, ни к кому не обращаясь:
— Что случилось? Почему без предупреждения? Почему не работают телефоны?
— Надо, Михаил Сергеевич, обсудить ряд вопросов.
Все это говорилось по пути в кабинет.
— Мы приехали, чтобы обсудить ряд вопросов о положении в стране, — начал Шенин.
— Кого вы представляете, от чьего имени говорите? — прервал Горбачев.
Такой реакции вряд ли кто мог ожидать, когда вчера обговаривалась тема доклада президенту. Все рассчитывали на взаимозаинтересованное обсуждение вопроса в духе аналогичных встреч в прошлом и поручений, которые давал Горбачев о готовности введения чрезвычайного положения в стране. И вот теперь с самого начала разговор не складывался… Президент думал о чем-то другом и неожиданно спросил, распространятся ли меры чрезвычайного положения на действия российского руководства. Услышав утвердительный ответ, он успокоился окончательно».
Листаем воспоминания Олега Бакланова:
« — Мы приехали к вам советоваться. Нужно что-то делать…
— Чего же вы все хотите? — задумчиво, с какой-то отрешенностью спросил Горбачев. — Ввести чрезвычайное положение? Но оно введено в некоторых отраслях. Здесь есть большие наработки, есть „опасности“. Общество взбудоражено… Но Конституция позволяет его сделать… Я, конечно, могу подписать телеграмму, — вырывает из блокнота чистый лист бумаги, собираясь писать. — Но ведь это может сделать Лукьянов, ему даже удобней…
Пора принимать решение.
— Надо ехать, но вы видите мое состояние, врачи замучили, — начал было при нас рассуждать президент, давая понять, что лететь с нами он не собирается…
Президент размышляет, подводя итог:
— Ну, что ж, давайте действовать.
Поднялся из кресла, давая понять, что разговор окончен:
— Вам ведь надо еще ехать, лететь…
Он подал каждому из нас руку, попрощался с чувством какой-то недосказанности».
Судя по воспоминаниям других участников встречи, Михаил Сергеевич закончил ее более эмоционально: «Черт с вами, действуйте, как хотите!» Олег Шенин утверждал, что вместо «черт» президент употребил более ругательное словцо.
Если все было так, как описывают Болдин и Бакланов, можно сказать, что Горбачев, вместо того чтобы приказать своей внушительной охране арестовать эмиссаров ГКЧП, согласился с их сценарием: комитет берет на себя всю «грязную работу», а президент пусть пока отсидится.
ГКЧПитсты утверждают, что после их отъезда Горбачев распорядился поставить приключенческий фильм, а к ужину подать грузинское вино. При этом, по словам Анатолия Лукьянова со ссылкой на следственные материалы по «делу ГКЧП», «средства связи на даче, оказывается, были. Работали радиоприемники, телевизоры, переносные рации, два междугородних телефона. Кроме того, на даче находились президентские автомашины, оснащенные спутниковой связью. Сотрудники охраны звонили по междугородному телефону своим семьям уже вечером 19 августа. „Вы сообщили об этом президенту?“ — спросил их следователь. — „Да, в тот же вечер сказали ему, что мы звонили женам“. — „Как отреагировал на это президент“? — „На этом наш разговор закончился“. „Автомашины на дачу и с дачи двигались, как и прежде: привозили продукты, выезжали люди“, — говорит командир взвода ГАИ. „Никакой блокады резиденции со стороны сухопутных и морских пограничников не было. Служба неслась в обычном режиме“, — добавляет начальник погранотряда. „Если бы Горбачев решил выйти за пределы объекта, то я и другие охранники не препятствовали бы ему в этом“, — свидетельствует сотрудник службы безопасности».
По мнению Анатолия Лукьянова, «Горбачев неплохо обсчитал сложившуюся ситуацию: если побеждает ГКЧП, президент возвращается в Кремль на „красном коне“ и использует плоды победы, если ГКЧП терпит поражение, то, покончив с „путчистами“, президент опять же въезжает в Кремль, только теперь на „белом коне“, поддержанный Ельциным и „революционными демократами“».
Около 11 часов вечера «группа товарищей» вернулась из Фороса, и после их доклада было принято решение подписать указы о передачи власти «по состоянию здоровья» от президента Горбачева вице-президенту Янаеву, о введении на шесть месяцев чрезвычайного положения «в отдельных местностях СССР» и о создании Государственного комитета по чрезвычайному положению.
«Никто не собирался штурмовать Белый дом»
Биографы Бориса Ельцина утверждают, что в дни августовского «путча» президенту России и его единомышленникам угрожали аресты и интернирование. ГКЧПисты в свою очередь уверяют: у них таких намерений не было. Под «горячую руку» угодили только депутаты Тельман Гдлян и Виталий Уражцев. Первый переночевал в казарме, а второго через несколько часов отпустили по распоряжению министра обороны Дмитрия Язова.
Что касается Бориса Ельцина, то, вернувшись 18 августа из Алма-Аты, он беспрепятственно добрался до дома в поселке Архангельском, а наутро, узнав по телевизору о «путче», так же без проблем домчался до Белого дома. Хотя начальник охраны Ельцина Александр Коржаков понимал: «если на нас нападет спецподразделение или армейская часть, мы долго не продержимся».
Никаких препятствий не создали и семье Ельцина, которая выезжала из Архангельского в Москву, на квартиру знакомого ветерана КГБ. Бойцы спецподразделения группы «Альфа» стояли неподалеку, в лесу, но, не получив приказа, так и не предприняли атаки и вскоре удалились. Визит других сотрудников КГБ, целым автобусом приехавших на дачу Ельциных в Архангельском, ограничился тем, что гости лишь плотно пообедали и отбыли восвояси.
Напротив, утверждают «путчисты», планировалось договориться с Ельциным «по-хорошему», тем более если он был в курсе указа о чрезвычайном положении и не возражал против него. Но вот беда — премьер Павлов, на которого была возложена эта миссия, накануне злоупотребил алкоголем и свалился с гипертоническим кризом, а Ельцин тем временем, доехав до Москвы, объявил ГКЧП вне закона, запретил исполнять распоряжение комитета на территории России, призвал к гражданскому неповиновению и всеобщей забастовке (она не заладилась), провозгласил себя Верховным главнокомандующим и санкционировал организацию «живого щита» из защитников Белого дома.
«Хотя никто на него не собирался нападать», — подчеркивает Владимир Крючков. По его словам, при обсуждении ГКЧПистами вопроса о вводе войск в столицу «было категорично оговорено: в случае возникновения опасности кровопролития, человеческих жертв выступление комитета будет прекращено на любой стадии». Поэтому, утверждает Крючков, многочисленные военные подразделения вводились в столицу не для расправы с президентом РСФСР, его соратниками и сторонниками, а для охраны общественного порядка, ключевых объектов — например, Госбанка, Гохрана, Телецентра, Моссовета. В том числе и Белого дома.
Верхушка ГКЧП, Янаев и Крючков, имела регулярную связь с Борисом Ельциным, а 20 августа делегация из его ближайших соратников — вице-президента РСФСР Александра Руцкого, председателя российского парламента Руслана Хасбулатова и премьера республиканского правительства Ивана Силаева — посетила Кремль. Посетители были удивлены тем, что остались на свободе и спокойно вернулись в Белый дом.
Последующий доклад генерала Лебедя на совещании у министра обороны о скоплении вокруг Белого дома огромного числа людей (в мемуарной и исторической литературе называются разные цифры — от 30 до 200 тыс. человек) и нагромождении возведенных ими баррикад склонил Язова к признанию ошибочности ввода войск и к решению об их выводе (как пишет биограф Ельцина Борис Минаев, ранним утром 21 августа на вопрос Павла Грачева, что делать дальше, министр ответил по-солдатски прямо и искреннее: «Пошли они на … Я больше в этом г… не участвую»).
Кровавый эпизод в подземной переходе через Садовое кольцо, когда от пуль и под колесами БМП погибли трое «ополченцев» — Дмитрий Комарь, Илья Кричевский и Владимир Усов — произошел уже при отводе войск от Белого дома, а кровопролитие было вызвано агрессивным поведением погибших и крайней нервозностью обстановки.
Владимир Крючков пояснял: «Несколько машин были заблокированы троллейбусами, грузовыми машинами, причем с обеих сторон. Не было возможности ни повернуть обратно, ни продолжать движение вперед. На машины посыпался град камней, тяжелых предметов, полетели бутылки с зажигательной смесью. Машины загорелись, на них лезли возбужденные, а некоторые явно нетрезвые молодчики. Попытки экипажей образумить людей не увенчались успехом. В результате провокации трое из числа нападавших погибли. Следствие установило, что гибель людей произошла не в результате выстрелов на прямое поражение, а в сутолоке; двое из них были задавлены машинами, одного сразила пуля, которая срикошетила от стен тоннеля. Несколько человек получили ранения, были раненые и среди военнослужащих. Московская прокуратура, проводившая следствие по этому факту, прекратила уголовное дело, посчитав, что нет состава преступления ни со стороны нападавших, ни со стороны военнослужащих, которые подверглись нападению».
«Возврата к авторитарным методам правления быть не могло»
21 августа, поняв, в чью пользу развиваются события, президиум Верховного Совета СССР признал незаконным отстранение Горбачева от исполнения президентских обязанностей и потребовал от вице-президента Геннадия Янаева отменить указы от 19 числа. Следом ГКЧПисты приняли решение прекратить деятельность своего комитета и направиться за разъяснениями к Михаилу Горбачеву.
24 августа Горбачев распустил павловский Кабинет министров, Центральный комитет Компартии, его Секретариат и Политбюро. Ельцин подписал указ о запрещении деятельности КПСС на территории России. Съезд народных депутатов принял решение о самороспуске. На этом советско-партийная власть окончательно рухнула.
ГКЧПисты содержались в следственном изоляторе «Матросская тишина» на протяжении 17 месяцев. В феврале 1994 года обвиняемым была объявлена амнистия: российское руководство переключило свое внимание на Руцкого, Хасбулатова и прочих «предводителей» антиельцинского «восстания» в октябре 1993-го, а ГКЧПисты уже давно не представляли никакой угрозы и никакого интереса. Процесс над членами ГКЧП завершился в мае. Генерал Валентин Варенников не согласился с амнистией, настоял на судебном процессе и был полностью оправдан.
Рассуждая о причинах провала ГКЧП, Владимир Крючков выделяет следующие: недостаточное разъяснение целей населению с помощью СМИ и неудовлетворительная мобилизация сторонников, нерешительность и непоследовательность лидеров «проекта», заигрывания с Горбачевым, затяжка до 26 августа созыва Верховного Совета СССР, который должен был узаконить действия ГКЧП, наконец ввод войск, спровоцировавший активность десятков тысяч защитников Белого дома. Владимир Александрович не говорит, пожалуй, о главном — ненависти советских людей к Коммунистической партии и ее наследию, непримиримом стремлении жить по-новому.
«Иногда я думаю: если бы не ГКЧП, каким бы был вариант? В конце октября–начале ноября 1991 года собирается внеочередной съезд партии. Горбачева генсеком не избирают. Я убежден, что Съезд народных депутатов освободил бы его и от обязанностей президента. Спасло бы это ситуацию или нет, трудно сказать», — делился размышлениями Юрий Прокофьев.
«Если исходить из документов, опубликованных ГКЧП, то ясно, что не могло произойти изменения советского общественно-политического строя. Не был бы разрушен Союз ССР и утрачен наш стратегический паритет с Западом. По всей видимости, был бы предпринят ряд твердых мер по прекращению межнациональных конфликтов, стабилизации экономики и постепенному внедрению рыночных отношений, регулируемых государством. Жесткими были бы, вероятно, меры по обузданию коррупции и преступности. В то же время высокая политизация населения, думаю, не позволила бы ограничить завоеванные демократические свободы. Возврата к прошлому, к авторитарным методам правления быть не могло», — таково мнение Анатолия Лукьянова.
Нам же кажется, что в условиях надвигавшегося банкротства советского государства постепенные рыночные преобразования были возможны только в режиме диктатуры. Еще более страшной была перспектива гражданской войны, тогда совсем не фантастичная. Поэтому то, как завершился «путч» ГКЧП, можно сказать, почти идеальный сценарий. Впрочем, у истории нет сослагательного наклонения. И то верно: ГКЧПисты оказались, по крайней мере, не меньшими гуманистами, чем «отец перестройки».
При подготовке материала использовалась следующая литература: