в каком доме на рубинштейна жил довлатов
Дом, в котором жил Довлатов
Фото: / Надежда Дроздова
К 75-летнему юбилею любимого петербургского писателя Сергея Довлатова.
Санкт-Петербург, 3 сентября.
В доме по адресу Рубинштейна, 23, жил известный писатель Сергей Довлатов с 1944 по 1975 год. Оказаться на кухне квартиры Довлатова может любой желающий за сто рублей, а вот для того, чтобы прочувствовать тот самый «довлатовский» дух, никакие деньги не требуются: попробуйте пообщаться с жителями этого дома, и сами во всё вникнете.
«Помедлив, я шагнул на громыхающую кровлю. Таня последовала за мной». Именно этот момент вспоминается из повести Сергея Довлатова «Заповедник», когда ты оказываешься на крыше дома №23 по улице Рубинштейна. Встревоженное и равнодушное петербургское небо, словно прообраз героини произведения Татьяна, крутая крыша как и жизнь главного героя, по которой легко скатиться вниз, но приходится балансировать и оставаться в состоянии падения. Довлатов не выдумывал людей и даже не списывал портреты с них самих. Черпать всё, что свойственно людям, можно из городской жизни и пейзажей.
Помните того самого Гену Смирнова из «Заповедника», который отодвигал бутылку в окне, а затем звонил своему приятелю по телефону, когда во двор заходил наряд милиции? Окна Сергея Довлатова располагались напротив.
Как выяснилось, имя Довлатова, на самом деле, не сильно популярное, даже во дворе дома, где он жил.
Глаша, педагог в психоневрологическом интернате:
Это русский писатель ХХ века. Я знаю, что это классический набор, который нужно прочесть, но руки не доходят. Я слышала много хороших отзывов об авторе. У него очень хорошая репутация среди читающих людей. Моя мама говорит о том, что его нужно прочитать. Думаю, он был образцом человека, который пишет свободно.
О Довлатове? Фамилия на слуху. Я могу вам по памяти прочитать Пушкина, Пастернака… Хотите? «Никого не будет в доме, кроме сумерек…»
Я врач на пенсии, и мне постоянно приходится учиться, учиться и учиться.
Но здесь до сих пор живут и те, кто был лично знаком с Сергеем Довлатовым.
Я знала Сергея лично. И Лену, и Катю, и Нору (прим. автора: Лена – жена, Катя – дочь, Нора Сергеевна Довлатова – мать писателя). Мы жили на первом этаже с мужем, а они на третьем. Время мы вместе не проводили, но здоровались. Сергей приводил нам Катю, когда ему нужно было куда-нибудь убежать, а жена была на работе. Тесных отношений и общих компаний у нас не было, но мой муж занимался искусством, а Сергей – писательством. Они чувствовали друг друга. Когда он переехал в Америку, мы сразу приобрели его книги.
Вы знаете, у него был таллиннский период… А мы любили во время праздников съездить в Таллин. И вот однажды идём совершенно уставшие и слышим: «Соседи!» Оборачиваемся: стоит, загородив всю улицу узенькую. Пообщались. Жена и Катя в тот момент были здесь (в Питере). Он попросил передать кое-что им.
3 и 4 сентября в рамках фестиваля «День Д», посвящённом юбилею писателя Сергея Довлатова, в курдонере Рубинштейна, 23, пройдут праздничные мероприятия: инсталляции, экскурсии, квесты и открытые чтения. Вероятно, в 75-й день рождения писателя начнётся новая история его популярности, которая будет поспособствовать созданию музея Довлатова.
«Он никогда не строил из себя героя». Экскурсия Льва Лурье по адресам Довлатова в Петербурге
Улица Рубинштейна, 23
Сергей Довлатов родился в Уфе, когда его родители эвакуировались из блокадного Ленинграда. В 1944 году они вернулись в Петербург. Это было непросто: чтобы получить пропуск, нужно было доказать, что пребывание в городе необходимо. Спустя два года родители Сергея развелись. Отец, Донат Мечик, женился во второй раз, но между ним и первой женой, Норой Сергеевной Довлатовой, сохранялись хорошие отношения.
Фото: Владимир Яроцкий
Довлатов обо всех своих родственниках написал хоть одну гадость, но про маму — ни одной. Она была эмоциональной кавказской женщиной, пуристкой русского языка, и карала сына за каждое неправильное ударение. Она была талантливой актрисой, но, решив, что актриса может быть только гениальной, ушла из театра и стала гениальным корректором.
Набережная реки Фонтанки, 62
Улица Рубинштейна — мягкое подбрюшье Невского проспекта. Невский проспект — место для жуликов: спекулянтов и карманных воров. Здесь орудовало несколько банд из 206-й школы, ученики которой изнасиловали женщину-милиционера в Екатерининском садике. В общем, с точки зрения детской комнаты милиции, не самое благополучное место.
Фото: Владимир Яроцкий
Это была школа, где приходилось постоять за себя. Притом мужская — женские и мужские школы объединили только в 1954 году.
Довлатову помогло то, что после восьмого класса он стал страшно расти и вырос в того гиганта, которого мы знаем. К тому же в этой же школе учился его двоюродный брат, Борис, который тоже жил на улице Рубинштейна. Борис, с одной стороны, был невероятным красавцем с большими способностями, а с другой — совершенно безбашенным человеком. В десятом классе — Борис шел тогда на золотую медаль — он помочился с пятого этажа на директора школы. Золотую медаль не получил, два раза сидел, был директором картины «Белое солнце пустыни» — все это описано у Довлатова. Главное же, что Борис был уличным бойцом, а значит, Сергей мог не бояться за себя.
В школе Довлатов учился средне. Но ходил в кружки во Дворец пионеров, писал стихи про зверей и про Сталина, печатал их в «Ленинских искрах»; в 1954 году Самуил Маршак вручил ему премию как лучшему ребенку-поэту.
Фото: Владимир Яроцкий
Между адресами
Довлатов не был героем и никогда не строил из себя героя. Его главное произведение называется «Компромисс» — и сам он был готов идти на компромисс. Но ощущение такое, что за ним все время следило высшее существо и не давало ему пойти на компромисс, каждый раз прерывало.
Довлатов мог бы закончить финское отделение филфака ЛГУ. Был бы любим финскими туристами, всегда имел бы джинсы, сигареты «Мальборо» и прочие предметы роскоши того времени. И это была бы жизнь! Но не было бы Довлатова.
С отделения финского языка Довлатова отчислили. Финский он так и не выучил. Отслужил три года в армии, охраняя колонию, вернулся в Ленинград и восстановился в университете, но уже на отделении журналистики. Правильно понимая, что работа в советской многотиражной газете — не бей лежачего, но все же это писание и возможность добиться того, чего он хотел: стать членом Союза советских писателей.
Для этого надо было ходить в литературные объединения, выделиться на семинарах, напечатать пару рассказов. Потом получить рекомендацию, стать членом Союза писателей, получить отметку «писатель» в трудовой книжке — и можно уже больше не работать. Писателя не могли привлечь за тунеядство.
Довлатов мог бы писать рассказы, которые никогда не шли бы вразрез с коммунистической партией и приносили удовольствие читателю. Его бы обязаны были печатать. Он мог бы ездить в творческие командировки, отдыхать в Доме творчества писателей, получать вне очереди квартиры с лишними комнатами, необходимыми для творчества, и вообще существовать вполне хорошо.
Остановка троллейбусов напротив дома 74–76 на Невском проспекте
Довлатов пошел по этому пути, тем более что ничего особенно и не нужно было делать. Каждое утро он писал, по принципу «ни дня без строчки», ровесники его любили, примечали и старшие писатели. Он познакомился с девушкой Леной, привел ее к Норе Сергеевне, и они стали жить в двух комнатах на Рубинштейна втроем. Потом появилась дочка Довлатова Катя.
К тому времени Довлатов уже выпивал. Но, во-первых, он был большой — не так-то просто ему было напиться, а во-вторых, до поры до времени алкоголь не мешал жить. Утром Довлатов прямо в халате выходил на Рубинштейна — тогда это была совершенно не ресторанная пустынная улица — с собакой Глашей, опохмелялся в пивном ларьке и шел на остановку троллейбуса на противоположной стороне Невского проспекта. Там у Довлатова был, как говорится, хоум-офис. Он стоял, курил, и все знали, что Сережа какое-то время там стоит и с ним можно повидаться.
Фото: Владимир Яроцкий
Улица Шпалерная, 18
Дом писателей в те годы — важная институция, куда просто так не пускали. Там показывали кино, которое больше нигде не шло, и выступали московские писатели. Это было престижное место. И еще один повод вступить в Союз писателей — возможность ходить в тамошний ресторан и играть в бильярд.
На вечере Довлатов прочитал очень смешной рассказ о полковнике Тихомирове — был у него такой сквозной персонаж. Но через три дня после того, как это напечатали, в Смольный пришло письмо за подписью трех молодых писателей о том, что в Доме писателей была организована грубая антисоветская сионистская провокация. У тех, кто организовал вечер, были большие неприятности. И было принято тайное решение: двери закрываются. Кто уже вступил в Союз писателей — тех не трогать, а кто не успел — тот не успел. Это коснулось и Довлатова, и Бродского.
Заканчивалась оттепель, начинался застой — и новый этап в жизни Довлатова. Раз в неделю он обходил редакции всех трех ленинградских журналов — «Звезды», «Невы» и «Авроры», давал свои рассказы. В редакциях хорошо к нему относились и хотели, чтобы его напечатали — но его не печатали. Он писал заметки в многотиражные газеты и так дожил до 1972 года. Тогда уже началось откровенное пьянство с запоями.
Фото: Владимир Яроцкий
Между адресами
В 1972-м Довлатову предложили поехать в Таллин. В это же время с ним разводится жена, и Сергей на три года уезжает из Ленинграда.
В Таллине у него была неплохая жизнь: в Эстонии русские писатели в сильном дефиците, и все шло к вступлению Довлатова в Союз писателей Эстонии и выходу его первого сборника рассказов в главном эстонском издательстве. Но высшие силы продолжали следить и не давали пойти на компромисс: в самый последний момент у случайного приятеля во время обыска нашли «Зону» — воспоминания Довлатова о лагере.
Арестовали приятеля за дела, никак не связанные с Довлатовым. Но «Зону» сочли антисоветской, и Довлатова выгнали из советской Эстонии с волчьим билетом.
Фото: Владимир Яроцкий
Улица Рубинштейна, 22
Его отношения с Леной восстановились. Летом Довлатов работал экскурсоводом в Пушкинском заповеднике под Псковом, зимой перебивался в Ленинграде. Время было мрачное, все уезжали или уехали, круг сужался, и у Довлатова оставалось два варианта: либо тоже уехать, либо становиться советским писателем. Второе никак не получалось.
Он все больше пил, все с большим трудом находил работу, а потом появились его первые публикации на Западе. В 1976-м его выгнали из Союза журналистов, в 1978-м арестовали. Началось выдворение Довлатова из СССР, и в итоге он уехал в США.
В каком доме на рубинштейна жил довлатов
В коммуналке Довлатовы жили до 1974 года — оттуда писатель ходил в школу, а затем в институт, был призван в армию и после уехал в Таллин. Позже семья переехала в другую квартиру, на этой же улице.
В 1965 году Довлатов восстановился в университете и перешел на заочное отделение факультета журналистики ЛГУ. Но диплом так и не получил: его отчислили с третьего курса.
Посередине между домом и университетом, на улице Манежной, 1, тогда располагался ресторан «Восточный», где часто бывал Довлатов. Писатель и друг Довлатова Валерий Попов называл это место «литературным Монмартром того времени».
Это почти произошло: первый сборник Сергея Довлатова «Пять углов» приняли в печать в эстонском издательстве «Ээсти Раамат». Однако, когда книжку проверили корректоры и набрали в типографии, пришел приказ от КГБ Эстонии остановить работу и уничтожить публикацию.
Издательство существует в Таллине до сих пор. Оно издает художественную литературу, в том числе — современных писателей и книги для детей.
 |  |  |
Два лета подряд, в 1976 и в 1977 году, Сергей Довлатов был экскурсоводом в Музее-заповеднике А.С. Пушкина «Михайловское» — он рассказывал туристам про места, где жил поэт Александр Пушкин. Вернувшись в Ленинград, начал писать «Заповедник», в котором главный герой Боря Алиханов работал в музее. Его реальным прототипом был сам писатель, а основой текста — опыт в пушкиногорском экскурсионном бюро.
В «Заповеднике» Алиханов говорил, что приехал в «Михайловское» ради заработка: «Я механически исполнял свою роль, получая за это неплохое вознаграждение». За одну экскурсию герой получал 8 рублей — большие по тем временам деньги.
Из Березино писатель ездил на работу в поселок Пушкинские Горы. Помимо музея, там была гостиница «Дружба», с парикмахерской, гастрономом и рестораном «Лукоморье» — она находится там и сейчас. В «Заповеднике» день Бориса Алиханова проходил среди тех же самых мест: он вел экскурсии в музее до двух, затем обедал в «Лукоморье» и отправлялся домой, в Сосново.
Довлатов, как и Алиханов, вернулся в Ленинград осенью 1977 года — герою пришла телеграмма от жены, что они с дочерью улетают из страны. Разговоры об отъезде начались в семье Довлатовых за несколько лет до этого. В «Заповеднике» Борис Алиханов проговаривается, что приехал в Пушкинские Горы не только за работой — он убегал от обсуждений эмиграции.
Квартира Сергея Довлатова
Мемориальная квартира Довлатова называется так весьма условно. Когда-нибудь её приведут в порядок, а пока о писателе напоминает мемориальная доска на фасаде дома и рассказы тех, с кем он жил по соседству.
Для владельцев заведений
Сергей Донатович Довлатов родился в Уфе, жил в Ленинграде, Таллине, Нью-Йорке, но сердцем всегда возвращался в комнату коммунальной квартиры в доме № 23 на улице Рубинштейна. На доме висит мемориальная доска — это от властей; во дворе, на стенах дома и подъезда — граффити, изображающее летающую тарелку и огромную печатную машинку — это от народа.
Дом разменял вторую сотню лет — построен он был в 1912 году архитектором А. Барышниковым. После окончания строительства в него въехал богатый лесопромышленник Антип Ефремов (отец известного советского ученого-палеотолога и одновременно писателя-фантаста Ивана Ефремова).
Квартира Сергея Довлатова находится не в лучшем состоянии — со времён проживания здесь писателя сохранились только камин и окно, выходящее во внутренний двор.
Что можно посмотреть, так это записи в домовой книге. На них разрешают взглянуть чиновники из отдела вселения и регистрации, что в Центральном районе города. Первая датирована 1944-м годом, когда Сергей Мечик (настоящая фамилия писателя) прибыл в Петербург из эвакуации (в 1941 году семью отправили в Уфу). За ней идет отметка 1958-го года — тогда он взял двойную фамилию — Довлатов–Мечик, и следующая — информация о его переезде в отдельную квартиру по соседству, в дом № 22. Из последней квартиры он отправился в эмиграцию. Сейчас это квартира № 29, её жильцы из уважения к памяти писателя до сих пор не убирают следы от разлитого портвейна на паркете — говорят, «это довлатовские».
Мемориальную доску на доме № 23 открыли 3 сентября 2007 года. На торжественной церемонии присутствовали представители городских властей, бывшие коллеги, деятели искусства. Из Нью-Йорка приезжала вдова Елена с дочерью Екатериной – руководителем международного фонда Сергея Довлатова. Автор памятного знака — член Союза художников РФ Алексей Архипов. Это вторая мемориальная доска в честь писателя. Первая была установлена в 2003 году в Таллине. В доме по улице Вабрику (ранее – ул. И.В. Рабчинского) Довлатов прожил три года — с 1972 по 1975. Автор идеи — художник Александр Флоренский, входящий в петербургскую группу «Митьки», исполнитель — скульптор Ирина Рятсепп. Инициатором её установки был эстонский общественный комитет «Dovlatov memo».
4 сентября 2016 года около дома № 23 по улице Рубинштейна состоялось открытие памятника работы Вячеслава Бухаева. Оно было приурочено к юбилею Довлатова, которому накануне церемонии исполнилось бы 75 лет. Вдова писателя Елена, которая вместе с дочерью Екатериной специально прилетела в Петербург по этому случаю, отметила, что сорока лет, проведённых ей в США, как и не было, будто никогда и не покидала она этот дом в центре Петербурга.
Смотрите также:
Если вы нашли опечатку или ошибку, выделите фрагмент текста, содержащий её, и нажмите Ctrl + ↵
Дом Довлатова
В 2018 году исполняется ровно 50 лет с даты вступления Сергея Довлатова в Союз Журналистов, и неровно 42 года с момента его исключения из Союза. Много кто куда вступает, а исключают — только избранных.
Так называемый Дом Довлатова на улице Рубинштейна, № 23, или бывший дом Купеческого общества, скорее можно отнести к стилю неоклассицизма, хотя у него есть и ярко выраженные элементы модерна. Но мне кажется, самое интересное в истории дома — личность построившего его архитектора Александра Барышникова. Мне доводилось писать о нём, был знаком с его племянницей Мариной Козаревой. Барышников — личность почти легендарная: изобретатель, художник, артист, публицист, строитель. Его знали в Петербурге, уважали и ценили даже те, кому не были близки его взгляды. Он являлся и общественным деятелем, депутатом Государственной думы. А по образованию был инженером путей сообщения. В Петербурге архитекторов обучали не только в Академии художеств. Готовили зодчих и в Горном институте, и в Институте гражданских инженеров. Инженеры-путейцы получали всестороннее образование. Кстати, Институт путей сообщения основал испанец Августин Бетанкур, он и сам был универсалом и считал необходимым в России воспитывать таких людей.
Среди работ Барышникова нельзя не упомянуть дом на улице Марата, № 31, один из ранних образцов петербургского модерна, построенный в 1897–1899 годах. Проект был начат Василием Шаубом, а доработан уже Александром Александровичем Барышниковым, сыном владельца здания Александра Яковлевича Барышникова — торговца мануфактурой. В проекте изначально вовсе не было модерна, его привнёс Барышников. Вообще, пропагандистами модерна в нашем городе были инженеры, военные и художники. Например, Константин Коровин в 1896 году построил Павильон русского севера на Нижегородской промышленной выставке в стиле модерн, он же получил Гран-при за архитектуру в Париже на выставке 1900 года. Модерн царил в Петербурге недолго, чуть больше десяти лет — не прижился на русской почве. Блеснул, как метеор, и растворился будто в утреннем тумане. Сыграли роль вкусы общества, чиновничества и отдельных влиятельных господ. Всем хотелось привычной красоты, а модерн казался диковинкой, завезённой из-за рубежа. По той же причине позднее не прижился у нас и конструктивизм.
Дом № 23 по улице Рубинштейна, в котором жил Сергей Довлатов. Фотография Анастасии Савчук
Возвращаясь к дому Купеческого общества на Рубинштейна: при выборе проекта проводился конкурс. Самым замечательным проектом на мой вкус была работа Николая Васильева, автора Большой соборной мечети на Петроградской стороне. Проекты Васильева настолько оригинальны, что всегда получали первые премии на профессиональных конкурсах и в то же время отпугивали заказчиков своей незаурядностью. Впрочем, в итоге проект Барышникова прекрасно вписался в пространство.
Вышел дом поистине гигантского объёма. Подобных масштабных проектов в центре города случалось не так много: в их числе соседний Толстовский дом и дом Сюзора напротив церкви Святого Пантелеймона. Во всех трёх применено самое простое решение дворового пространства, экономичное и выгодное. Все эти здания строились как доходные дома.
Толстовский дом архитектора Фёдора Лидваля интересен тем, что, хотя вокруг была хаотичная застройка, в нём получилось хорошо организованное пространство: целая внутренняя улица, два двора и между ними площадь.Если быть точным, проект создал не сам Лидваль, а его сотрудник, архитектор Смирнов. Лидваль же был руководителемпроекта. Это частая практика того времени: архитекторы бывали так загружены, что поручали даже значительные проекты «подмастерьям». Толстовский и Довлатовский дома строились на улице Рубинштейна практически одновременно, и, конечно, архитекторы не могли не подглядывать друг за другом.
В советские годы в доме Барышникова какое-то время жил Аркадий Райкин. А много раньше, в 1917-м — начале 1918 года там обитал знаменитый американский писатель и журналист Джон Рид, автор книги «Десять дней, которые потрясли мир».
Наше знакомство с Сергеем Довлатовым было, что называется, случайным. Некоторые летописцы советской эпохи утверждают, что центром ленинградской элиты на рубеже шестидесятых и семидесятых годов XX столетия было кафе «Сайгон» на углу Невского и Владимирского проспектов. На самом деле, интеллигенция была разделена на много группировок и кланов. Я относился к клану художников-архитекторов и с поэтами почти не пересекался. В «Сайгон» зашёл случайно. Прокуренное помещение, «дремучие» лица, как мне тогда показалось. В общем, ваш покорный слуга постоял, поморщился и ушёл. Через несколько дней на улице ко мне подошёл симпатичный весёлый широкоплечий человек чуть моложе на вид по возрасту. По-свойски так спросил, мол, заходил недавно в Сайгон? Да, говорю. Он: «Такой кислый вид был, наверно, тебе не понравилось». Я: «Да, что-то не очень». Так наше знакомство и состоялось. Но мы никогда даже не знали друг друга по фамилиям. Он был Серёжа, я был Валера, я был художник, он журналист. Я тогда не читал его произведений.
Зато Довлатов был широко известен в своём узком кругу. А я — в своём: меня знали как художника-карикатуриста. Как-то в обкоме партии пронюхали, что я рисую шаржи, приехали ко мне в проектный институт. Посадили в машину, привезли в Смольный. Товарищ секретарь говорит: «У нас тут партхозактив, мы хотим, чтобы вы оформили нам стенды шаржами». Меня посадили во втором ряду, и я рисовал. Интересный партхозактив выдался: все критиковали друг друга. В финале они забрали все рисунки, только один набросочек я унёс за пазухой. Мне вручили коробку конфет, цветы и отвезли домой.
Памятник Довлатову возле дома № 23 по улице Рубинштейна работы архитектора и скульптора Вячеслава Бухаева, открытый в 2016 году. Фотография Анастасии Савчук
Сергей часто гулял по центру, был фигурой заметной, всегда возвышался над толпой. Мы никогда не ходили друг к другу в гости. Встречались на Литейном, на Невском. Иногда в пирожковой, брали бульон, кофе, чай. Разговаривали. Он первое время пытался что-то рассказать о литературе, но понимания во мне не находил. А я не рисовал с него шаржей. Конечно, мог бы по памяти, но даже в голову не приходило. Кстати, Сергей ни разу ни о ком не сказал плохого слова. Запомнился очень добродушным, доброжелательным, всегда в лёгком подпитии. Последняя встреча была и вовсе курьёзной. Если не ошибаюсь, это был 1976 год. «Слушай, мы давно знакомы, давай выпьем!» — сказал он мне. «Давай», — говорю. Порылись в карманах, но не набралось у нас денег, чтобы купить бутылочку. Тогда он говорит: «Увидимся ещё как-нибудь, не последний же раз встречаемся». «Ну ладно, в следующий раз». Следующего раза не было, он уехал, и я про него надолго забыл.
А потом дочка принесла из библиотеки книжку. Открываю и смотрю: «Господи, да это он и был, оказывается!» С удовольствием прочёл тогда повесть «Заповедник». Могу подтвердить, что атмосфера Пушкинских гор передана абсолютно точно, во всех деталях. Я в те годы тоже там побывал.
Фонарь в оформлении входа во двор дома дома № 23 по улице Рубинштейна. Фотография Анастасии Савчук
Позже читал повести Довлатова американского периода. Они очень забавные, остроумные. Но я всё-таки считаю, этого недостаточно, чтобы считаться большим писателем. Скорее, его известность объясняется запросом общества на простоту и непосредственность. В 1960-е годы уже осточертела литература, где обязательным героем был секретарь райкома с умным усталым лицом. Или передовой рабочий, который учит всех, в том числе и инженеров, как надо работать — такие штампы уже приелись. Начался другой перекос.
Валерий Григорьевич Исаченко — художник, архитектор и публицист, постоянный автор и авторитет журнала «Адреса Петербурга». Слова Валерия Исаченко записали Лолита Крылова и Арина Фомина.