что такое бог в душе
«Бог-в-душе» – не Спаситель
Чем вера в «бога-в-душе» отличается от христианства?
Часто люди, называющие себя верующими и православными, свое нежелание ходить в храм на богослужения объясняют тем, что имеют бога в душе и им посредники между ними и богом и никакие «обряды» не нужны. О том, можно ли быть христианином вне Церкви и ее таинств – и прежде всего вне Евхаристии, – что такое на самом деле вера в «бога-в-душе» и какие духовные опасности она таит, рассуждает протоиерей Димитрий Струев – настоятель храма иконы Божией Матери «Взыскание Погибших» г. Липецка, председатель отдела по работе с молодежью Липецкой и Елецкой епархии, старший преподаватель кафедры теории и истории культуры Липецкого государственного педагогического университета.
Давайте прежде ответим на вопрос: у веры в бога-в-душе какие задачи? Охранять от неприятностей. Удачу приносить. Ну, еще в виде совести напоминать о том, как можно и как нельзя поступать, – но напоминать не слишком настойчиво, потому что мы все равно по-своему сделаем. А смысл этих напоминаний в том, что мы должны, во-первых, правильно вести себя в социуме, чтобы проблем не заработать, во-вторых, ощущать себя добропорядочными людьми, не теряя чувства собственного достоинства. Кроме дарования удачи нам, желательно, чтобы бог-в-душе наказывал тех, кого мы считаем плохими людьми. Но это в принципе не обязательно, если они нас не слишком достают. Есть у бога-в-душе еще и такая функция: делать нашим покойным родственникам землю пухом и вообще чтобы им там было хорошо, независимо от того, верили ли во что-нибудь они сами. Но эта функция не слишком важная, поскольку «а кто знает, что там вообще есть», «никто оттуда не возвращался» (замечу, кстати, что говорящие так отрицают Воскресение Христово, даже не задумываясь об этом) и так далее.
В отличие от бога-в-душе, Бог не обещает нам комфорта: “В мире будете иметь скорбь” (Ин. 16: 33)
В отличие от бога-в-душе, Бог не обещает нам комфорта: «В мире будете иметь скорбь» (Ин. 16: 33). Но еще Он напоминает нам о том, что в мире, в котором мы будем иметь скорбь, мы ненадолго, а впереди – вечность, и в эту вечность Он зовет нас за Собой. Главным препятствием нашего вхождения в вечность с Ним было состояние распада нашего естества (как на физическом, так и на душевном уровне), начавшееся с грехопадения первых людей, с использования ими дарованного Творцом дара свободы в уклонение от воли Творца. Древо познания добра и зла и было знаком свободы личности, без которой человек был бы не личностью, а биороботом. Собственно, этот распад и есть причина нашего скорбного состояния в земной жизни. Однако еще большей бедой этот распад может обернуться по ее завершении, когда продолжающее осмысленное существование наше «я», лишенное тела, останется наедине со своими теперь уже никоим образом не удовлетворимыми страстями. Теперь мы знаем, что посмертие может быть разным: есть ад и рай. Но когда Христос говорил распятому на соседнем кресте: «Сегодня будешь со Мной в раю», слова эти для иудеев звучали полнейшей дикостью. Потому что все знали: рай когда-то был, но теперь путь туда закрыт и после смерти дорога только одна: шеол. Ад. Было в шеоле Лоно Авраамово, где не было мучений, но не было там и той полноты бытия – в радости и любви, – для которой был создан человек.
И вот в этих диких для тогдашнего слуха словах – ответ на вопрос о том, для чего Бог стал Человеком. Потому что не перед Нагорной проповедью, не перед исцелениями больных и воскрешениями мертвых Господь говорит: «На этот час (то есть ради этого) Я пришел». Он произносит эти слова накануне Голгофы.
Христианин “прорастает” в Вечность в со-причастности Христу – соединившись с Ним в таинстве Причастия
Кто-то сравнил таинство Причастия с прививкой дерева. Дичок, прорастая сквозь веточку привитого ему культурного растения, остается собой – но плодоносит уже иначе. Есть яркое выражение в песне московского барда Веры Матвеевой – «сердцем в небо прорастаю». Им можно продолжить метафору привитого растения: христианин «прорастает» в Вечность – и не в падшем состоянии, а в преображенном, обоженном. Не с мифическим богом-в-душе, а в со-причастности Христу – соединившись с воскресшим Богочеловеком в установленном Им Самим таинстве Причастия.
Смысл таинства Причастия в первую очередь именно там, в уготованном для нас Ином Бытии – но и не только – иначе не было бы надобности причащаться часто. Причастие – это общение с Богом, в некотором смысле – полнота этого общения (хотя наше сознание и пораженное грехом наше сердце не могут эту полноту ощутить во всей ее неизмеримости). И мы стремимся к Чаше так, как бежит к маме соскучившийся ребенок – даже если он не видел маму только лишь час-другой. Евхаристия (греческое название таинства Причастия, буквально – благодарение) – сердце духовной жизни христианина. Неучастие в таинствах становится причиной духовного умирания: «Иисус же сказал им: истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни» (Ин. 6: 53).
Верующие в бога-в-душе по сути отвергают Голгофскую Жертву Спасителя
Именно в этом – в совершении Евхаристии – главный смысл существования Церкви. Апостол Павел, обращаясь к коринфским христианам, говорит: «Вы – тело Христово». Это и есть главная формулировка христианского понимания Церкви. Причащающийся становится частью Церкви – единого тела Христова. Отказывающийся от Причастия отказывается от единства с Церковью и – отвергая плод Голгофской Жертвы – от своего спасения. Поэтому в свете Нового Завета верна жесткая формулировка Киприана Карфагенского (нач. IVв.): «Кто не может назвать Церковь свой Матерью, тот пусть не называет Бога своим Отцом».
Верующие в бога-в-душе не задумываются о своем отношении к тому, что сделал для нас Христос на Голгофе, однако позиция отказа от «обрядов» фактически является ответом на звучащий в Евангелии призыв Христа к Его Чаше, обращенный ко всякому человеку: «Пейте от нее все». Этот отказ – нечто вроде «Да, Иисус, Ты хороший парень, но Твои смертные мучения ради моего спасения не вызывают у меня благодарности». Или как вариант: «Раз ты всемогущий, потрудись найти какой-нибудь другой способ подарить мне рай, без участия этих бородатых мужиков в длинных одеждах».
Да, человеческая составляющая земной Церкви, бесспорно, греховна. Но мы приходим с этой греховностью ко Христу, чтобы Он омыл ее Своей кровью. За то, что мы, продолжая грешить, попираем в себе эту святыню, каждый – в том числе каждый священнослужитель – будет отвечать перед Богом, но Кровь Христова от наших грехов не становится менее святой: «Бог поругаем не бывает» (Гал. 6: 7). И от личных качеств совершающих Евхаристию служителей святость Его плоти и крови не зависит, поскольку по большому счету Он Сам совершает таинство. Но, опять-таки, Он Сам установил так, что священнодействие это совершается с человеческим участием. Однако важно, чтобы общую молитву собравшихся для Евхаристии возглавлял человек, имеющий непрерывное преемство возложения рук от апостолов: именно там и только там, где есть это сакральное – реальное, а не вымышленное – единство с апостольской общиной, совершается преложение хлеба и вина в Плоть и Кровь Христовы. По тексту книги Деяний и другим источникам истории ранней Церкви однозначно ясно, что Евхаристию совершали те, на кого Церковью было возложено служение священнодействия: епископы и пресвитеры – сначала те, что были поставлены апостолами, потом те, что были поставлены этими епископами, и дальше, дальше…
Евангелие нигде не дает основания для чьего-нибудь самостоятельного “восстановления” якобы исчезнувшего христианства
Церкви было дано Господом обетование, что она пребудет неодоленной вратами адовыми, Христос обещал быть с ней – со Своими учениками – до скончания века. Позднейшие попытки создать «с нуля» будто бы христианские общины – суррогат, даже при самых благих намерениях: Евангелие нигде не дает основания для чьего-нибудь самостоятельного «восстановления» якобы исчезнувшего христианства.
Итак, если Евхаристия – сердце, то остальное, что есть в Церкви – тексты Писания, молитвы, обряды, аскетика, иконопись и так далее, – весь организм вокруг сердца. Развивать эту тему сейчас мы не будем, поскольку о каждой части этого организма нужно серьезно и не спеша писать отдельно.
Конечно, тех, кому достаточно бога-в-душе, цитаты из Писания не убедят в необходимости участия в таинствах Церкви. На библейские цитаты обычно находится отговорка о том, что Библию «много раз переписывали и всё исказили». Большим разочарованием для них будет узнать, что ни одно из произведений античной литературы не дошло до нас в таком количестве копий, как тексты Нового Завета. И немалое количество ученых трудилось и трудится над исследованием древних манускриптов, среди которых есть несколько папирусов, отделенных от подлинников немногими десятилетиями, а что-то даже – лишь несколькими годами. Однако не знать о данных библейской науки верующим в бога-в-душе гораздо удобнее: придумаешь себе идею об искаженности текстов и оправдываешь ею свою лень читать Евангелие.
Честнее было бы все-таки признаться хотя бы самим себе, что тот бог-в-душе – в душе, которой хорошо и без участия в таинствах Церкви, без чтения Священного Писания, без соизмерения своей жизни с Евангелием, – это не тот Бог, который говорит с нами в Библии. Хотя, по современной моде, считается, что в этом нет ничего страшного: ведь главное же верить во что-нибудь. А бог-в-душе – это именно что-нибудь. Потому что в христианстве Бог – уж никак не «что-нибудь», а Кто. Одним удобнее без Него. А другим – тем, кто без Него не может, – «Он… сказал: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Лк. 9: 23).
Бог у тебя в душе? Знаешь ли ты, что это значит?
Наверняка все слышали выражение «Бог у меня в душе». Подобные слова обычно произносят нецерковные люди, которые таким образом оправдывают свою непричастность к Церкви. Как бы и от Христа открыто не отрекаться, и в храм не ходить? Удобнее всего сказать: «Бог у меня в душе». Человек, может быть, «Отче наш» не знает, но утверждает то, о чем постеснялись бы сказать Серафим Саровский или Сергий Радонежский.
Впрочем, был один святой, который дерзал говорить так. Это апостол Павел. «Уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал. 2:20), – написал он однажды. Но на страницах своих Посланий он раскрыл значение этих слов. Это именно тот текст, который сегодня перед нами. Из него мы видим, что значит иметь Господа в душе. Оказывается, близость к Всевышнему есть великое крестоношение, серьезный подвиг, дающийся огромными трудами.
Чем выше человек, носящий в себе Бога («сокровище сие»), тем более он рискует быть непонятым теми, кто этого сокровища не имеет. А следовательно, стать ненавидимым и гонимым: «Мы отовсюду притесняемы». Имеющий в себе Господа становится причастным страданию и смерти Иисуса Христа, как бы продолжает их в себе. Апостол до такой степени проникнут чувством единения с Богочеловеком, что говорит: «Всегда носим в теле мертвость Господа Иисуса».
Что значит эта мертвость? Омертвение для греха. Испытания и искушения от диавола и мира, но не по грехам, а незаслуженные, ибо скорби Христовы есть безвинные мученические страдания. Мертвость Христова предполагает очищение от страстей и отсутствие какого-либо влечения к мирским соблазнам.
«Сокровище сие мы носим в глиняных сосудах», – продолжает апостол. Если в ком-то живет Господь, он обязан понимать, что Бог есть главное сокровище бытия, а он сам – глиняный сосуд, т. е. слабое, легкосокрушимое создание. Отсюда в человеке рождается важнейшая христианская добродетель – смирение. Есть ли оно у тех, кто объявляет о присутствии Творца в своем сердце?
«Мы отовсюду притесняемы, но не стеснены». Как бы церковному человеку ни было тяжело, он не будет стеснен, потому что с ним главное сокровище человеческого бытия – Бог. Настоящий христианин никогда не станет роптать, жаловаться, негодовать, упрекать, протестовать, требовать справедливости, добиваться каких-то особых удобств и комфорта. Он будет говорить так, как апостол Павел: «Я научился быть довольным тем, что у меня есть» (Флп. 4:11). Он постоянно будет прославлять Господа. Так что, если имеешь в себе Бога, не ропщи, никого не ругай, терпи скорби и благодари Творца. Будь притесненным, но не стесненным.
Например, объявят ему: «Тебе сегодня умирать». Он, конечно, по-человечески испугается, но, скрепившись, ответит: «Что ж, умирать так умирать. Со Христом умирать не страшно». И умрет. А попробуйте сказать нецерковному человеку, считающему, что у него Бог в душе: «Друг, ты сегодня умрешь». Он со страха в обморок упадет.
Итак, апостол Павел сегодня набросал для нас внутренний портрет человека, в котором обитает Христос. Такова цель христианской жизни: ведь мы и должны стать храмом Божиим, вместилищем Божества. Но точно ли можно говорить о том, что путь уже завершен и цель достигнута, если человек еще и не вставал на начало пути, ибо он еще даже не пришел в Церковь? Так мы можем ответить тем, кто уже считает себя храмом. А для людей церковных (ставших на этот путь) пусть сияет в конце этой стези, как некий светильник, образ, начерченный апостолом Павлом в нынешнем апостольском чтении, как цель и направление христианской жизни.
Бог в душе? Размышления в защиту того, что обычно мы критикуем
Приблизительное время чтения: 11 мин.
Чтобы найти с другим человеком общий язык, иногда нужно как минимум придержать свой собственный. Недавно в беседе с пожилыми соседями, очень милыми, но далекими от Церкви людьми, мне в очередной раз довелось услышать весьма расхожий тезис: «Главное, чтобы Бог был в душе». Я уже набрал было полную грудь воздуха, чтобы разразиться потоком не менее расхожих возражений. И внезапно подумал: а что, собственно, тут можно возразить? Ведь это же действительно — главное! Самое главное из всего, что только есть на свете, причем именно с христианской точки зрения. Все святые отцы единодушно свидетельствуют о том, что нет ничего более важного, чем единение души с Богом. Это — последнее благо и высшая цель в жизни человека.
Спорить тут попросту не с чем, и правы здесь мои нецерковные собеседники на все сто. Так что из обычного апологетического арсенала остается у меня единственный аргумент: попытаться доказать им, что главное-то оно, конечно, главное, но только именно в их душах Бога как раз и нету. Потому что если бы Он там был, то и жили бы они по-другому, и в храм бы ходили, и на сердце бы у них всегда был сплошной мир, благодать и радость… Все вроде бы правильно собирался сказать. И слова подходящие уже на языке вертелись. Но такая вопиющая неправда, такая бесцеремонная жестокость вдруг почудились мне в этих словах, что я просто физически не смог их выговорить. Так ничего и не ответил им тогда. Промямлил что-то невнятное, вроде: «Да, конечно, главное, чтобы душа была с Богом, а Бог был в душе», попрощался торопливо и побрел восвояси.
А что еще оставалось? Соседи мои — люди малосведущие в христианском вероучении. Но я-то ведь точно знаю, что Церковь почитает Бога — Вездесущим. То есть вся Вселенная является не чем иным, как осуществлением созидательных энергий Бога. Своим непрерывным творческим действием Он поддерживает в бытии весь сотворенный Им мир. Об этом удивительном свойстве Бога — быть всегда, везде и во всем — писал святитель Григорий Палама: «Бог есть и называется природой всего сущего, ибо Ему все причастно и существует лишь в силу этой причастности, но причастности не к Его природе, а к Его энергиям».
Но если Бог присутствует везде и во всем, то как я могу утверждать, будто в душах моих соседей Его нет? Везде — есть, а вот тут — отсутствует! Очевидная же нелепица… Будь мои собеседники более подкованными в этой области, они бы меня просто на смех подняли с таким уровнем аргументации. И говорить подобные вещи без риска получить крепкую плюху можно только там, где аудитория, что называется, «не в теме». А это — нечестно.
Тем более что Отцы, как раз наоборот, свидетельствуют о сугубом, преимущественном в сравнении со всем прочим миром присутствии Бога в душе любого человека. Причем это присутствие не обусловлено нравственностью нашей жизни, оно — принадлежность самой природы души. Например, Авва Дорофей говорит: «Когда Бог сотворил человека, Он всеял в него нечто Божественное, как бы некоторый помысл, который просвещает ум и показывает ему, что доброе, и что злое, — сие называется совестью». То есть любое проявление совести является в нашей душе действием божественного начала. Но не одна только совесть имеет такое высокое происхождение. Макарий Египетский относит к этой области вообще все естественные свойства души: «Поистине душа есть дело великое, Божественное и чудесное. При сотворении души Бог… вложил в нее законы добродетели; рассуждение, знание, разумность, веру, любовь и прочие добродетели по образу Духа». Подобных святоотеческих свидетельств можно привести множество. И говорить о некоем «божественном вакууме» в душе нецерковного или даже вовсе неверующего человека можно только вопреки всем этим свидетельствам.
Да, душа повреждена грехом, из-за которого все эти божественные свойства сейчас находятся у человека в расстроенном состоянии. Да, степень этого повреждения может быть очень серьезной. Но разве не охватывало любого из нас необъяснимое волнение от красоты пламенеющего заката или усыпанного звездами ночного небосклона? Разве не ныло сердце от сострадания при виде чужой беды? Не вспыхивало оно хотя бы иногда щемящей любовью и жалостью ко всему живому, что только есть на Земле?
Все это — проявления божественного начала в душе, голос Творца, звучащий в ней порой даже вопреки нашей воле. Самый убежденный атеист слышит его в себе, хотя и объясняет такое явление на свой манер. Ну а для верующего человека эти душевные движения столь же безусловно свидетельствуют о его связи с Господом, как пульс — о наличии в груди сердца. Даже если он верит как-то очень по-своему (не посещает Церковь, не участвует в Таинствах и обрядах) — все равно душа его не чужда Создателя. И он это чувствует, живет этим естественным чувством Бога в душе. Оно, быть может, — единственный свет добра в его жизни. И потому пытаться убедить его в обратном — заведомо безуспешное дело. Не поймет он этих рассуждений, не примет их, и будет прав.
Вот такие мысли пришли мне на ум после того самого, к счастью так и не состоявшегося, диспута с соседями. Вместо того чтобы ухватиться за их реплику о Боге в душе как за тоненькую ниточку, которая могла бы связать мировоззрение этих людей с учением Церкви, я эту ниточку чуть было не оборвал. В подобной ситуации нужны совсем другие слова, другие аргументы, которые не отрицали бы религиозного опыта человека (пусть даже весьма специфического), а напротив — опирались бы на этот опыт, использовали его, прибавляли бы нечто к тому, что в нем уже есть, а не отнимали последнее.
Вездесущий Бог, конечно же, присутствует своими энергиями в душе каждого человека, как присутствует Он везде и всюду: от бесконечных глубин космического пространства до самой обыкновенной табуретки на нашей кухне. Разница лишь в том, что табуретка не в состоянии воспринять это божественное присутствие, она не может осмыслить его, восхититься им. Да и гигантские шаровые скопления звезд в центре галактики на это тоже не способны. Во всем мироздании одна только человеческая душа может почувствовать и осознать эту глубинную естественную связь Вселенной с Богом. Потому что создана она была именно для такой уникальной миссии — встречи творения со своим Творцом. Вот как говорит об этом Макарий Великий: «Нет иной такой близости и взаимности, какая есть у души с Богом и у Бога с душою. Бог сотворил разные твари; сотворил небо и землю, солнце, луну, воды, древа плодоносные, всякие роды животных. Но ни в одной из сих тварей не почивает Господь. Всякая тварь во власти Его; однако же не утвердил Он в них престола, не установил с ними общения; благоволил же о едином человеке, с ним вступив в общение и в нем почивая. Видишь ли в этом сродство Бога с человеком и человека с Богом! …Как небо и землю сотворил Бог для обитания человеку, так тело и душу человека создал Он в жилище Себе, чтобы вселяться и упокоиваться в теле его, как в доме Своем, имея прекрасною невестою возлюбленную душу, сотворенную по образу Его».
Душа каждого из нас чувствует это свое высокое предназначение — быть невестой Бога. Но даже у людей не принято брать невест силком. Удивительное дело: Всемогущий Бог смиренно ждет, когда душа человека свободно откликнется на Его призыв, который каждый из нас слышит в себе постоянно: Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною (Откр 3:20).
Бог стучит в двери нашего сердца и ждет, когда душа ответит Ему любовью и готовностью соединиться со своим Создателем теснейшим единением, которое во всей Вселенной доступно лишь ей одной. Этот-то стук мы и опознаем в себе безошибочно как присутствие Божие. И в известном смысле это правильно: ведь если слышен стук, значит, есть и Тот, Кто стучит. Но успокоиться на этом и удовлетвориться одним сознанием этого факта было бы попросту нелепо. Мало услышать призыв — нужно еще ответить на него.
Так, девушка, будучи невестой, с замиранием сердца слышит стук в дверь, узнает голос своего жениха, радуется его приходу. Но их брак никогда не состоится, если невеста так и не выйдет навстречу своему суженому. И пусть жених останется верным ей навсегда, пусть каждый день будет приходить к ее запертым дверям — это все равно ничего не изменит. Жизнь пройдет мимо, а глупенькая невеста так и останется старой девой, наивно объясняющей знакомым: «Нет, что вы, я вовсе не одинока! У меня есть замечательный жених, он меня так любит — слышите, как настойчиво он стучится там, на крыльце!»
Вездесущий Бог присутствует всюду. Есть Он и в душе любого человека. Но у каждого из нас есть выбор. Можно сделать навстречу этому Богу хотя бы один шаг, чтобы породниться с Ним, как Он этого и желает. А можно просто удовлетвориться естественным восприятием Бога в себе, как это сделала бы та же табуретка, обладай она разумом. Стать подобным Богу или уподобиться мыслящей табуретке — вот дилемма, которую нам ежедневно приходится решать всю свою жизнь.
Для второго варианта никаких особенных усилий прилагать не нужно. Достаточно лишь сказать себе: «Бог у меня в душе». Однако такой выбор чреват очень серьезными последствиями. Человек, которому пришлось заночевать в зимнем лесу, может успокаивать себя мыслью о том, что у него в кармане есть спички, а вокруг полно дров. И это будет абсолютно правильным рассуждением. Но оно может оказаться и абсолютно бесполезным, если человек так и не разведет костер. Дров вокруг будет все так же много, спички по-прежнему будут у него в кармане, но сам он погибнет.
Чувство Бога в нашей душе — лишь искорка подлинной жизни, то немногое, что еще осталось у человека от удивительного и непостижимого умом единства с Создателем, которое было утрачено при грехопадении. Голос Божий звучит в нас как некий залог возможного возвращения, как напоминание о потерянном благе. А любовь, вдохновение, сострадание, совесть, наконец, ощущение полноты бытия, которое мы называем счастьем — все это проявления божественного в нашей душе. Каждый из нас понимает, что именно в этих состояниях проявляется подлинная наша человечность, именно здесь мы становимся теми, кем должны быть всегда. Но точно так же всем известно, насколько редкими и краткими бывают эти моменты просветления, за которыми опять наступает обычное наше состояние: недовольство жизнью, с трудом подавляемое раздражение, зависть, бесконечные обиды, иногда откровенная ненависть. И главное — смутная печаль о чем-то большем, стремление к какой-то высокой цели, которой мы даже не знаем названия. Это щемящее чувство и есть тоска души по утраченному Богу, тоска одинокой невесты по Жениху. Ее невозможно утолить ничем, потому что никакое земное благо не сможет заменить собой Подателя всех этих благ.
А Податель стоит у дверей нашего сердца, стучит и ждет, когда мы Ему ответим. Собственно, молитва и есть обращение к Богу души, уставшей от метафизического одиночества. Ведь часто бывает так, что человек верит в Бога, но не обращается к Нему с молитвой лишь потому, что боится не получить ответа и потерять даже ту хрупкую веру, которая у него имеется. Но это напрасный страх. Достаточно лишь поднять глаза к Небу и прошептать: «Господи, мне без Тебя одиноко и плохо, я хочу быть с Тобой, помоги мне увидеть Твою любовь!» Можно сказать это как-то иначе, слова могут быть совсем другими. Слов вообще может не быть. Но если из сердца человека вырвался такой призыв, Господь непременно на него отзовется. Никто не знает заранее, каким именно будет этот ответ. Но человек обязательно ощутит, что Бог прикоснулся к его душе, что Бог действительно любит его. Он начнет видеть помощь Бога в самых обычных своих делах, чувствовать, как Бог поддерживает его в трудную минуту, как аккуратно и заботливо участвует Бог в его жизни. Все, что раньше показалось бы ему случайным стечением обстоятельств, вдруг сложится в удивительную мозаику этого Божественного ответа. И тогда человек уже никогда не сможет жить так, как жил до этой встречи. Ему уже не нужно будет объяснять, зачем существует Церковь, почему нельзя грешить, что такое заповеди. Все это постепенно начнет открываться ему через естественное стремление — не оскорбить открывшуюся ему любовь Божию, не отвергнуть этой любви, не потерять ее снова.
Архиепископ Нафанаил (Львов) писал: «Даже если, отторгнутый силами зла от своего Творца, человек забывает и самое имя Божие, все же еще долго звучат в его душе неземные мотивы любви к добру, к правде, к мудрости и к красоте. Еще долго сохраняется в человеке священное умение любить основные свойства Божии. Не скоро портится человеческая душа, если только она сама не начнет себя портить».
Я не знаю, доведется ли мне когда-нибудь еще поговорить обо всем этом с моими соседями. Но если даже и не возникнет у нас больше такого разговора, все равно я не жалею, что промолчал в тот раз. Лучше промолчать, чем сказать то, что я собирался им ответить. Да, духовная жизнь воцерковленного христианина может быть настолько глубока и многогранна, что в сравнении с ней чья-то тихая, «домашняя» вера в «Бога в душе» кажется наивным самообманом. И все-таки даже такие хрупкие ростки чужой веры могут дать всходы, если их поддержать, а не затаптывать.
Ведь не ругал же апостол Павел афинян за идолопоклонство, хотя и возмутился духом при виде этого города, полного идолов (Деян 17:16). Напротив, он начал свою проповедь в ареопаге с того, что нашел для них добрые, уважительные слова: И став Павел среди ареопага, сказал: Афиняне! по всему вижу я, что вы как бы особенно набожны. Ибо, проходя и осматривая ваши святыни, я нашел и жертвенник, на котором написано «неведомому Богу». Сего-то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам (Деян 17:22–23).
Сегодня такой алтарь «неведомому Богу» многие люди воздвигли в своей душе. И вместо того, чтобы аргументированно доказывать, что никакого Бога у них в душе нет, мне видится куда более правильным делом все же попытаться объяснить им, что «Бог в душе» это — Христос, Которого они чтут, не зная.